Ачесон и соблазн китайского «титоизма»

Во время пребывания Мао Цзэдуна в Москве случился эпизод, ставший весьма симптоматичным как в свете чреватых напряженностью отношений внутри коммунистического движения, так и с учетом роли, которую играют и будут играть США в нарождающемся «треугольнике». Поводом стала попытка госсекретаря Дина Ачесона ответить на хор внутренних критиков по поводу того, кто «потерял» Китай. По его указанию Государственный департамент в августе 1949 года опубликовал Белую книгу о крахе Гоминьдана. Хотя США по-прежнему признавали гоминьдановцев законным правительством всего Китая, в Белой книге они описывались как «коррумпированные, реакционные и неспособные». В итоге Ачесон в сопроводительном письме Трумэну по поводу Белой книги делал вывод и рекомендовал:

«Катастрофический результат гражданской войны в Китае является неприятным, но неизбежным фактом, выходящим за пределы контроля со стороны правительства Соединенных Штатов. Ничто из того, что делали или могли бы сделать США в пределах разумного и с учетом их возможностей, не могло уже изменить этот итог… Это явилось результатом внутренних китайских сил, на которые наша страна пыталась оказывать влияние, но не смогла».

Выступая 12 января 1952 года в Национальном пресс-клубе, Ачесон усилил главную мысль Белой книги и выдвинул новую всеобъемлющую азиатскую политику. В его речи содержалось три пункта фундаментальной значимости. Первое: Вашингтон умывает руки в связи с китайской гражданской войной. Гоминьдановцы, как заявлял Ачесон, продемонстрировали как политическую несостоятельность, так и «огромнейшую некомпетентность, когда-либо проявленную каким-либо военным командованием». Ачесон объяснял, что это не коммунисты «создали такие условия», они просто умело использовали обстоятельства, которые предлагались. Чан Кайши сейчас оказался «изгнанником на маленьком острове у берегов Китая с остатками своих войск».

После того как материковый Китай был отдан коммунистам, независимо от произведенного геополитического эффекта, не было смысла и сопротивляться попыткам коммунистов оккупировать Тайвань. Таков, кстати, вывод и документа НСБ-48/2 (NSC-48/2) о национальной политике, подготовленного аппаратом Национального совета безопасности и одобренного президентом США. В этом документе, принятом 30 декабря 1949 года, сделан вывод о том, что «стратегическое значение Формозы [Тайваня] не оправдывает открытых военных действий». Трумэн на пресс-конференции 5 января обратил внимание на то же самое: «Правительство Соединенных Штатов не будет предоставлять военную помощь или консультировать китайские войска на Формозе».

Во-вторых, но по своему значению данный пункт может быть и на первом месте, Ачесон не оставил сомнений относительно того, кто угрожает независимости Китая в долгосрочной перспективе:

«Эта коммунистическая концепция и технологии вооружили русский империализм новым и еще более коварным оружием для проникновения. Что происходит в Китае – вооруженный этим новым видом оружия Советский Союз отторгает китайские северные провинции от Китая и присоединяет их к Советскому Союзу. Этот процесс уже состоялся во Внешней Монголии. Он близится к завершению в Маньчжурии, и, я уверен, из Внутренней Монголии и Синьцзяна от советских агентов идут в Москву очень радостные сообщения. Вот именно то, что там происходит».

Последний пункт в речи Ачесона был даже более глубоким по своим последствиям на будущее. Высказывалось предположение о том, что Китай – ни больше ни меньше – открыто займет позицию Тито. Предлагая строить отношения с Китаем на основе национальных интересов, Ачесон утверждал, что целостность Китая в американских национальных интересах, независимо от идеологии этой страны: «Мы должны придерживаться позиции, которой мы всегда придерживались, – любой, кто нарушает целостность Китая, враг Китая и действует вопреки нашим собственным интересам».

Ачесон обрисовал перспективы новых китайско-американских отношений, базирующихся на национальных интересах, а не на идеологии:

«[Сегодня] день, когда уходят в прошлое старые отношения между Востоком и Западом, отношения, которые в самом худшем варианте были эксплуатацией, а в самом лучшем смысле – патерналистскими. Таким отношениям пришел конец, на Дальнем Востоке взаимоотношения между Востоком и Западом должны быть отношениями взаимного уважения и взаимной готовности прийти на помощь».

Такая точка зрения в отношении коммунистического Китая, высказанная высокопоставленным лицом США, больше не прозвучит на протяжении двух десятков лет, пока Ричард Никсон не сделает подобных предложений своей администрации.

Речь Ачесона была великолепным образом оформлена, чтобы подействовать на самые чувствительные нервы Сталина. И Сталин действительно был вынужден попытаться что-то предпринять в связи с этим. Он направил своего министра иностранных дел А. Я. Вышинского и председателя Совета министров В. М. Молотова с визитом к Мао Цзэдуну, все еще находившемуся в Москве, на переговоры о союзнических отношениях, чтобы предупредить его о «клевете», распространяемой Ачесоном, и фактически предлагая высказать успокаивающие заверения. Это было каким-то истеричным жестом, так не похожим на обычную проницательность Сталина, поскольку сама по себе просьба сделать подобные заверения означает какие-то сомнения по поводу надежности другой стороны. Если полагают, что партнер может дезертировать, то как можно верить заверениям об обратном? Если нет, зачем вообще нужны такие заверения? Более того, и Мао, и Сталин знали, что «клевета» Ачесона досконально описывала тогдашнее состояние китайско-советских отношений.

Советская парочка попросила Мао Цзэдуна дезавуировать обвинения Ачесона в том, будто Советский Союз стремился отколоть части Китая или хочет установить там доминирующее положение, и посоветовали охарактеризовать их как оскорбление в адрес Китая. Мао, не сделав никаких комментариев эмиссарам Сталина, лишь попросил копию речи и поинтересовался возможными мотивами, которыми мог руководствоваться Ачесон. Через несколько дней Мао одобрил заявление с саркастическими нападками на Ачесона, но в отличие от реакции Москвы, прозвучавшей от имени министра иностранных дел, Пекин поручил опровергнуть выпады Ачесона главе официального агентства новостей КНР Синьхуа. В заявлении давалась отповедь «клевете» Вашингтона, но его сравнительно невысокий уровень с точки зрения протокола оставлял за Китаем право окончательного выбора. Мао предпочел не высказывать свою позицию, пока он находится в Москве, стремясь соорудить страховочную сетку для своей пока еще изолированной страны.

Мао Цзэдун позже, в декабре 1956 года, с присущей ему витиеватостью в рассуждениях, раскрыл свои истинные помыслы относительно возможности раскола с Москвой, прикрывая очередным опровержением, хотя и в смягченном виде, такую вероятность:

«Китай и Советский Союз стоят вместе… Однако все еще есть люди, которые сомневаются в этой политике… Они полагают, что Китай должен занять средний курс и послужить мостом между Советским Союзом и Соединенными Штатами… Если Китай станет между Советским Союзом и Соединенными Штатами, он окажется в выгодном положении и будет независимым, но фактически Китай не может быть независимым. Соединенные Штаты ненадежны, дадут вам немного чего-нибудь, но не очень много. Как может империализм накормить вас полным обедом? Не может».

Ну а вдруг США готовы дать то, что Мао назвал «полным обедом»? Ответ на этот вопрос не прозвучит до 1972 года, когда президент Никсон начнет свои заходы в отношении Китая.