Глава 4

Перманентная революция Мао

За тысячелетия развития Китая наступление новой династии происходило в соответствии с определенными правилами. О старых династиях говорили как о не сумевших выполнить миссию защиты безопасности китайского населения или свои основные предначертания. Правящие династии в глазах китайского народа теряли мандат Неба – редко в результате одной-единственной катастрофы, но чаще в результате суммарного воздействия серии катастроф. Новую династию, как правило, рассматривали как получившую мандат, частично только по факту своего собственного воцарения.

Такого рода бедствия случались множество раз в драматической истории Китая. Но ни один из новых лидеров никогда не предлагал уничтожить систему ценностей всего общества. Предыдущие претенденты на мандат Неба – даже и, возможно, особенно, иностранные завоеватели – узаконивали свою власть подтверждением старинных ценностей общества, которое они покорили и которым они управляли по своим законам. Они сохраняли бюрократический механизм только с одной целью – управлять страной, имеющей больше всех населения и богатств. Эта традиция была формой процесса китаизации. Конфуцианство рассматривалось в ней как господствующая доктрина в Китае.

Новую династию, в 1949 году из деревень ринувшуюся в города, возглавил колосс – Мао Цзэдун. Возвышающийся над всеми, подавляющий всех своим влиянием, жестокий и безучастный, поэт и воин, пророк и каратель, он объединил Китай и отправил его в новый путь, чуть не уничтоживший все его гражданское общество. К концу этого процесса выжигания каленым железом ереси Китай оказался одной из крупнейших держав мира и единственной коммунистической страной, если не считать Кубу, Северную Корею и Вьетнам, где политические структуры выжили после краха коммунизма в других частях света.

Мао и «Великая гармония»

Революционеры по своей природе являются влиятельными и всецело преданными своему делу людьми. Почти всегда они начинают с позиции слабого перед лицом политического окружения и опираются в достижении успеха на харизму или способность мобилизовать сопротивление и выиграть на психологических слабостях сходящих с арены противников.

Многие революции происходили во имя какого-либо особого дела. В случае победы они превращались в новую систему порядка. Революция Мао не знала конечного пункта отдыха: довольно туманная окончательная цель объявленной им «Великой гармонии» больше походила на спиритическую экзальтацию, нежели на политическую модель. Кадры компартии были ее духовенством, имевшим задачу всего лишь проведения кампаний, а не выполнения строго начертанной программы. Для них всегда существовала опасность – а подчас даже неизбежность – быть поглощенными теми самыми политическими переворотами, которые они сами начинали проводить. В списке руководителей второго поколения (поколения Дэн Сяопина) практически у всех была такая судьба, с возвращением к власти только после периодов больших личных судебных процессов. Каждый близкий соратник Мао в течение революционного периода – включая в конце и его долго остававшегося на своем посту премьера и главного дипломата Чжоу Эньлая – попадал в конечном счете в чистку.

Не случайно среди всех китайских правителей Мао почти боготворил императора-основателя Цинь Шихуана, завершившего период Воюющих государств победой над всеми другими противниками и объединением их в единое государство в 221 году до н. э. Цин Шихуана обычно считают основателем Китая как единого государства. И тем не менее его никогда высоко не почитали в китайской истории, ведь он жег книги и казнил традиционных конфуцианских ученых (460 ученых было похоронено заживо). Мао однажды заметил, что управление Китаем требовало сочетания методов Маркса и Цинь Шихуана. Вот как превознес он императора в своей поэме:

 

Пожалуйста, не клевещите на императора Цинь Шихуана.

Подумайте еще и еще раз над вопросом о сжигании книг.

Наш предок дракон, хотя и умер, но живет в душах наших,

Конфуций же, хотя и знаменит, фактически был пустышкой.

А государственная система Цинь века пережила.

 

Маоцзэдуновскому Китаю было предначертано стать страной постоянного кризиса; Мао с самого начала пребывания у власти коммунистического правительства развязывал борьбу волна за волной. Китайскому народу больше не разрешалось почивать на лаврах своих достижений. Судьба, уготованная ему Мао, состояла в очищении общества и самих себя прохождением через горнило различных сильных тягот и невзгод.

Мао стал первым правителем со времени объединения Китая, разрушившим традиции, намеренно сделав это шагом государственной политики. Он расценивал себя как обновителя Китая путем демонтажа, порой очень жестокого, своего древнего наследия. Вот как он объяснял свою стратегию французскому философу Андрэ Мальро в 1965 году:

«Философские принципы, культура и обычаи, которые завели Китай туда, где мы его нашли, должны исчезнуть, а философские принципы, обычаи и культура пролетарского Китая, которые пока еще не существуют, должны появиться… Философские принципы, культура, обычаи должны рождаться в борьбе, а борьба должна продолжаться до тех пор, пока не исчезнет опасность возврата к старому».

Мао однажды торжественно объявил, что Китай должен быть «расщеплен», как атом, для ликвидации старых порядков, но в то же самое время должен быть произведен такой взрыв народной энергии, чтобы он мог достичь еще больших высот:

«Сейчас наш энтузиазм на подъеме. Наша страна – горячая нация, сейчас охваченная обжигающим пламенем. Для этого есть хорошее сравнение: наша страна подобно атому… Когда ядро атома расщепляется, высвобождаемая термическая энергия будет поистине громадной силы. Мы сможем проделать такое, чего не могли сделать раньше».

Мао развил широко распространившееся наступление на традиционную китайскую политическую мысль как часть этого процесса: если конфуцианские традиции восхваляли всеобщую гармонию, то Мао идеализировал бунты и столкновения с силами противника. Как во внутренних делах, так и во внешних (и действительно, он во всем видел единство противоположностей, часто сравнивая зарубежные кризисы с внутренними чистками или кампаниями). Конфуцианские традиции восхваляли философию нищеты и культивировали равенство и скромность; когда проводились реформы, они были поэтапными и выдвигали на первый план задачу «восстановления» прежних ценностей. Мао же, напротив, стремился к радикальным и моментальным переменам и полному разрыву с прошлым. Традиционная китайская политическая теория рассматривала военную силу без особого почтения и настойчиво призывала китайских правителей добиваться стабильности в стране и влияния за ее пределами через добродетель и сочувствие. Мао, которого вела его идеология и страдания за многовековые унижения Китая, довел милитаризацию жизни китайцев до беспрецедентного уровня. Если традиционный Китай ценил прошлое и взращивал богатую литературную культуру, Мао объявил войну традиционному китайскому искусству, культуре и образу мышления.

По многим параметрам, однако, Мао олицетворял диалектические противоречия, которыми он, по его утверждениям, мог манипулировать. Являясь яростным и открытым противником конфуцианства, он тем не менее много читал из китайской классики и имел привычку цитировать старинные тексты. Мао сформулировал доктрину «перманентной революции», но когда этого требовали китайские национальные интересы, он мог быть терпеливым и смотреть далеко в перспективу. Манипуляции с «противоречиями» были его объявленной стратегией, и все же они служили конечной цели, вытекавшей из конфуцианской идеи «датун» – «Великой гармонии».

Маоистское правление в итоге обернулось своего рода повторением конфуцианских традиций в зеркальном отражении – объявлялось о полном разрыве с прошлым, но продолжилось использование многих традиционно китайских институтов, включая имперский стиль правления. Государство задумывалось как новый нравственный проект, но использовалась чиновничья бюрократия, которую Мао привечал весьма неохотно, периодически разрушал и в конце концов с той же периодичностью был вынужден воссоздавать.

Конечные устремления Мао трудно описать как единую организационную структуру или как нечто достигнутое путем реализации особого набора политических задач. Он ставил своей целью поддержание процесса революции самого по себе, считая это своей особой миссией, которую необходимо нести через все большие потрясения, без передышки и отдыха, до тех пор пока народ не выйдет из передряг очищенным и переделанным:

«Быть свергнутым – болезненное и невыносимое состояние, его ощущают свергнутые, например реакционеры из Гоминьдана [националистической партии], которых мы сейчас свергаем, и японские империалисты, которых мы вместе с другими народами свергли некоторое время назад. Но для рабочего класса, трудящихся людей и для коммунистической партии вопрос стоит не в том, чтобы быть свергнутыми, а в том, чтобы усердно трудиться для создания условий, в которых классы, государственная власть и политические партии отомрут естественным путем и человечество войдет в царство “Великой гармонии”».

В традиционном Китае император – стержень, держащий Великую гармонию всего живого на земле. Являя образец проявления добродетели, он воспринимался хранителем существующего космического порядка в своей совокупности и поддержания равновесия между Небом, человеком и природой. По мнению китайцев, император «переделывал» взбунтовавшихся варваров и заставлял их подчиняться, он являлся вершиной конфуцианской иерархической системы, распределяя всех людей по надлежащим им местам в обществе.

Именно по этой причине Китай вплоть до современного периода не стремился к идеалам «прогресса» в западном смысле этого слова. Для китайцев стимулом для служения обществу была концепция очищения – внесение порядка в общество, которому было позволено впасть в опасный дисбаланс. Конфуций объявлял своей миссией стремление возродить глубокие истины, игнорируемые обществом его времени, и тем самым возродить их в том виде, в каком они существовали в «золотом веке».

Мао видел свою роль диаметрально противоположной. «Великая гармония» наступила в конце болезненного процесса, вероятными жертвами которого пали все, кто ей сопротивлялся. В интерпретации истории, которую творил Мао, конфуцианский порядок не делал Китай сильным; его «гармония» была формой порабощения. Прогресс приходит только после серии тяжелых испытаний, когда противоположные силы вступают в борьбу друг против друга как внутри страны, так и на международной арене. И если эти противоречия не проявляются сами по себе, обязанностью коммунистической партии и ее руководства является поддержание ситуации постоянной встряски, даже, если понадобится, против самих себя.

В 1958 году, в начале развертывания общенациональной программы экономической коллективизации, получившей известность как «большой скачок», Мао начертал свое видение перманентного движения. Каждая революционная волна, как объявлял он, естественным образом является предшественницей нового потрясения, чье наступление необходимо ускорить, пока революционеры не впали в спячку и не стали почивать на лаврах:

«Наши революции, как и сражения. После победы мы должны сразу же выдвинуть новую задачу. Таким образом, кадры и массы всегда будут преисполнены революционным пылом, не тщеславием. Действительно, у них не будет времени для тщеславия, даже если им нравится чувствовать себя тщеславными. Когда перед ними будут стоять новые задачи, они полностью отдадутся работе по их реализации».

Революционные кадры должны подвергаться испытаниям еще большими трудностями через все более короткие интервалы. «Неравновесие является общим и объективным правилом», – писал Мао.

«Цикл, являющийся бесконечным, начинается с неравновесия и идет к равновесию, а затем снова к неравновесию. Каждый цикл, однако, переносит нас на более высокий уровень развития. Неравновесие – это нормальное абсолютное состояние, в то время как равновесие временно и относительно».

Но как может государство, которое находится в состоянии постоянных потрясений, участвовать в международной жизни? Если оно применяет доктрину перманентной революции в буквальном смысле этого понятия, оно будет испытывать постоянные массовые волнения, и не исключено оказаться вовлеченным в войну. Государства, ценящие стабильность, объединятся против этого государства. Но если оно будет пытаться приспосабливать открытый для всех международный порядок, стычка со сторонником перманентной революции неизбежна. Эта дилемма преследовала Мао всю его жизнь, и он так никогда и не смог ее решить.