5

Через два часа мы уже на богёйском причале и готовимся пересечь Вест-фьорд на жестко-надувной лодке (РИБе) канадской марки Bombard. Загружаем пластиковые кульки и последнее снаряжение, накачиваем понтоны механическим ножным насосом и отправляемся к проливу Флагсунн со скоростью 37 узлов, которую выдает только что отлаженный мотор Suzuki в 115 лошадиных сил. РИБ отличается от всех лодок, бывших у Хуго. Изготовленная из резины, она может разгоняться до 43 узлов, то есть до 80 км/ч. Поскольку дно у нее практически плоское, а сама лодка накачана воздухом, она не проседает в воде, а как бы скользит по поверхности. Хуго без ума от РИБа, и ясно почему. Эта лодка умеет ходить по воде.

Родословная Хуго неотделима от истории лодок, которыми владела его семья. Уже несколько поколений Осъюрды промышляют всевозможными видами рыболовства, включая бой китов. Норман Йохан Осъюрд, прадед Хуго, побывавший и церковным певчим, и краснодеревщиком, и учителем, стоял у истоков норвежской рыбной промышленности. Начав дело со скупки рыбы в Финнмарке, он сумел выкупить разорившийся рыбный завод в Хельнессунне в Стейгене. На горе, возвышающейся над заводом, он вырыл пруд, который зимой промерзал до дна и потом все лето служил источником льда, который скатывали к заводу в деревянных кадушках. Благодаря этому он наладил экспорт рыбы в Европу.

Хуго рос в Хельнессунне и круглый год околачивался на семейном заводе. Зимой дети играли в сушильном цеху. Многие рыбаки ходят в море с восьми лет, вот и Хуго с товарищами в десять-двенадцать лет уходил в ночную на маленьких челноках – рыбачить или бить зубатку: завидев зубатку либо палтуса на дне, мальчишки кололи его с борта острогой. Поскольку свет в воде преломляется, рыбак должен уметь правильно вычислять положение рыбы. Проще, конечно, ловить “в проводку” – на веревку с крючком, однако и этот метод требует навыка и точности – нужно очень вовремя подсечь. Большая синяя зубатка агрессивна и в случае промаха норовит дать сдачи, полосатая же, которая помельче, почуяв неладное, предпочитает смыться. Как-то Хуго с братом и отцом пошли на зубатку и накололи здоровенную рыбину, которая сорвалась, когда ее уже вытаскивали из воды. Втроем они припали к борту, выискивая зубатку на песчаном дне, но ее и след простыл. И вдруг почуяли, как захрустел деревянный киль их лодки.

Об изобретательности Хагбарта, сына Нормана и двоюродного дяди Хуго (не путайте с отцом Хуго Хагбартом и четырехгодовалым внуком Хуго Хагбартом) в местных краях сложили легенды. Он освоил новые способы ловли и научил народ ловить те виды рыб, на которые прежде никто и смотреть бы не стал.

К китобойному промыслу дядя Хагбарт пришел окольным путем. Однажды он ловил палтуса у западного побережья Канады и Аляски, и там его американский приятель, делавший гарпуны, открыл Хагбарту мир китобойцев. Возвратившись в Будё спустя год или около того, дядя Хагбарт заказал гарпун и взял напрокат пушку, с которой раньше ходили на гигантскую акулу – ту самую, что по размеру уступает только китовой акуле, питается планктоном и плавает с разинутой пастью, отчего имеет самый безумный вид. Добывают гигантскую акулу ради печени.

Приближаться к гигантской акуле вплотную чревато. Если лодка оказалась между акулой и солнцем и акула засекла тень, она бьет хвостовым плавником. От удара лодку может подкинуть, перевернуть или даже разбить. Так что лов гигантской акулы требует ювелирной точности. Кто-то идет на нее с ручным гарпуном. И бросает его, как раз когда хвост оказывается максимально близко к лодке, чтобы при попадании рыба отвела бы его от лодки.

Народ посмеивался над Хагбартом, когда он только увлекся китоловством, однако, потерпев несколько неудач, дядины подопечные наловчились добывать до тридцати полосатиков в неделю. Специально для китового промысла дядя оснастил и оборудовал три судна. Так норвежское китоловство встало на промышленную ногу от Стейгена до Вест-фьорда. Остров Скрова в Лофотенском архипелаге, куда направляемся мы с Хуго, со временем превратился в столицу этого промысла. Сегодня можно по пальцам сосчитать такие места – оборудованные для приема и разделки китовых туш.

Как-то Хагбарт с двумя приятелями загарпунил финвала. Величиной финвалы порой не уступают синему киту, крупнейшему животному на Земле. К тому же благодаря обтекаемому, веретенообразному телу финвал плавает быстрее большинства собратьев. Кит волочил лодчонку с Хагбартом несколько миль, через весь Вест-фьорд с внешней его стороны, пока не уперся в Лофотенскую гряду.

История эта отнюдь не выдуманная. В 1870 году писатель Йонас Лие сам присутствовал при ловле финвала, который тащил пароход с пионером норвежского китоловства Свеном Фойном добрую половину Варангер-фьорда. Тащил против ветра, паровая машина при этом работала “полный назад”, но без толку. Фойн поставил фок-мачту, ее снесло ветром. Морские валы захлестывали через борт, команда хотела перерезать трос, и только старик Фойн сновал по палубе взад и вперед. Йонас Лие пишет: “Положение становилось все отчаяннее; будто не кита поймали мы, а самого морского бога – так долго и неустанно продолжал он свой путь. Когда же был перерезан трос, многие на палубе издали вздох облегчения (верно, втайне и сам Свен Фойн), ибо ветер к тому времени перерос уже в шторм. Сколько же лошадиных сил вмещает веретенообразное тело финвала!” Наученный горьким опытом, Фойн (он, кстати, изобрел гарпунную пушку и тем самым шестикратно повысил эффективность китобойных судов) придумал опускать в воду конструкцию из перекладины с откидными балками, которая позволила значительно увеличить сопротивляемость судна.

Род Осъюрдов держал рыбный заводик, филейную фабрику, жиротопный завод и экспортные конторы, торговавшие рыбой – свежей, соленой, сушеной, вяленой, а также клипфиском. Первейшее значение во всех этих предприятиях имели корабли. Рассказывая о дедах, отце, дядьях, Хуго непременно упоминает, какими лодками те владели. Он не показал мне ни одной фотографии с родственниками, зато часто демонстрирует изображения их лодок. Я только и слышу от него их имена: “Хуртиг”, “Квитберг”, “Квитберг II” и “Квитберг III”, “Хавгуль”, “Хельнессунн I” и “Хельнессунн II”. Еще “Элида”, старинная яхта с широкой кормой, то есть деревянная шхуна с бом-утлегарем и гафелем, которой Осъюрды владели до тридцатых годов прошлого века. И еще траулер, пришедший в Стейген из Исландии с приличной вмятиной в борту – память о столкновении с британским военным судном во время рыбных войн семидесятых.

Когда погиб “Квитберг II”, Хуго было всего восемь лет, но он рассказывает о паруснике, будто о любимом дедушке. Этот 74-футовый куттер затонул неподалеку от Стаббена на пути из Будё в Хельнессунн. Шел он с грузом – известкой, цементом и септиками. Внезапно, у острова Карлсёй, налетел шквальный ветер. Набежавшая волна ударила в сваленный на палубе груз, и куттер камнем канул ко дну. Хуго помнит, как дядя Сигмун вышел на берег Хельнессунна – промокший и белый с головы до пят. Когда куттер утонул, известка и цемент, растворившись в море, покрыли белесой пленкой всех, кто был на борту.

“Квитберг II” – не единственный парусник из флотилии Осъюрда и сыновей, потерпевший крушение. В первый день 1960 года у побережья Мёре затонул траулер “Сето”. Перестроенный под лов сельди, этот корабль стал крупнейшим норвежским траулером. В тот новогодний день он возвращался с огромным уловом объемом в 3200 гектолитров свежей сельди. Уже практически подойдя к месту выгрузки, траулер вдруг накренился, рассыпая улов, перевернулся и ушел на дно практически мгновенно. Рыбаки едва успели пересесть в шлюпку, и вскоре их подобрало судно сопровождения. На следующий день “Бергенский вестник” сообщил: «В жалком виде предстала толпа спасенных, доставленная в ночь на субботу спасательным судном “Квитберг” в Олесунн, после того как их собственное судно – сельдяной траулер “Сето” – затонуло на мелководных сельдяных полях возле Будё, в десяти морских милях к западу от Рунне. Команда едва успела спастись, не захватив ни одной личной вещи. Даже их бумажники остались на траулере». Шкипер Людвиг Осен утверждал, что в трюме треснула переборка, обвалив груз весом в десятки тонн. Случись такое в открытом море, судьба двадцати одного члена команды была бы куда печальней.

По окончании Первой мировой войны дед Хуго Свейн и дядя Хагбарт прикупили английский тральщик. Он был обшит дубом, чтобы магнитные мины не липли к корпусу. Каждый раз, когда Хуго вспоминает “Карго” (так они назвали тральщик), в голосе его появляются тоскующие нотки. Словно жизнь лишается какой-то ценной составляющей, если у тебя нет дубового английского тральщика.

На пути через Флаггсунн мы проплываем рыбоводческое хозяйство, а я вспоминаю “Квитберг I” и то, что Хуго рассказывал мне об этом паруснике. Эта мощная посудина сошла со стапеля в 1912 году и была рассчитана на хождение во льдах. Отслужив свой срок, в 1961-м она отправилась почивать на берегу Иннерсунна в Хельнесе, где потихонечку разваливалась и уходила в песок. Так бы и догнила до последнего бревнышка, как это бывает в обычных случаях.

Да у Хуго были на нее иные планы. В 1998 году он откопал нос и часть боковины. И выставил оба предмета в Художественном обществе Будё. Бьярне Осъюрд (1925–2014), последний владелец судна, кажется, смутно представлял себе, что может быть общего между искусством и трухлявым остовом, сорок лет пролежавшим в земле. Однако в первый раз в своей жизни пожаловал на вернисаж.

После выставки Хуго свез останки корабля к лососевой ферме в Стейген. Прошло еще несколько лет. Постепенно корабль, без ведома Хуго, снова зарылся в песок. Хуго подумывает, не откопать ли его еще разок и не выставить ли еще где-нибудь. Кораблю впору озадачиться правильностью всего происходящего с ним.

В рассказах Хуго корабли являются то красавцами, умницами, трудягами, славными малыми, а то – задирами, забияками и даже предателями. В основном он говорит о них с любовью. Да, они со своими капризами и причудами, не без того. Но прояви к ним уважение, проникни в их тайны – и корабли предстанут перед тобой во всей своей дивной красе. Кажется, Хуго, рассказывая о кораблях, старается выделить их сильные стороны, а не слабости и недочеты, словно ведет речь об ушедших друзьях, а не о лодках. А кто из нас без недостатков?!

Десять лет назад был у Хуго катер марки Viksund, который все время служил для хозяина источником беспокойства. Когда катер качало от усилившегося ветра, со дна дизельного бака поднимался осадок и забивал фильтр, норовя заглушить мотор. А это смертельная опасность в коварнейших фарватерах, которыми ходит Хуго – южнее о. Энгелёй в сторону Энгельвэра, в особенности когда идешь ночью с двумя малыми детьми, спящими на носу. Мотор у катера был ненадежный, и, хотя тот и не сломался ни разу, отзывается Хуго о катере не иначе как с легким пренебрежением.

У меня с этим катером, кстати, тоже связаны плохие воспоминания. Как-то разыгралась непогода, да такая, что катер закачало, будто колченогую ванну. Со мною приключилась настоящая морская болезнь. А тут еще Хуго нашел удачное время поиздеваться. Он увидел, как я скрючился, перегнувшись через борт, подошел ко мне и поинтересовался с напускным недоумением:

– Для меня всегда оставалось загадкой, как это люди умудряются подхватывать морскую болезнь. Вы нарочно это делаете? Всегда было любопытно испытать это ощущение, но мне не дано. Может, поделишься секретом?

Если мне не изменяет память, в сердцах я пытался ухватить приятеля за шарф, чтобы тот намотало на винт, но я был слишком слаб. Позже Хуго поведал, что до четырнадцати лет сам страдал морской болезнью. Часто укачивало так, что старшие высаживали его на какой-нибудь голый утес, чтобы парнишка почувствовал твердую почву под ногами.

Рыбаки нередко говорят о лодках как о живых существах. Хотя, если тянуть их за язык, станут отнекиваться: дескать, конечно же, лодка – материя мертвая; в глубине же души они все равно убеждены, что это общераспространенное мнение ошибочно. Потому как слишком тесно переплетены судьбы – их и лодки, а в роковой час именно лодка может решить, жить тебе или умереть. И здесь наиважнейшее значение имеет то, как хорошо рыбак изучил характер лодки, ее капризы, ее сильные и слабые стороны. Вместе укрощают они море, при условии, конечно, что рыбак относится к лодке с должным уважением. Правда, привычка говорить о лодках в таком духе по естественным причинам постепенно сходит на нет.

Надувная лодка наша легко скользит по Флаггсунну и Вест-фьорду, быстро приближаясь к назначенной цели. В шхерах полный штиль, море недвижно, если не считать волн, поднимаемых нами самими. Остается только “поддавать жару”, как любит выражаться Хуго, по крайней мере, в настоящий момент. Погодные условия у Энгелёйя и на Вест-фьорде практически не бывают одинаковыми. Вест-фьорд на самом деле и не фьорд вовсе, а довольно взбалмошный участок моря. Кто-то именует его Лофотенским бассейном – название, при котором я живо представляю самое громадное и холодное водовместилище на свете. Ширина в том месте, где мы пересекаем его, свыше тридцати километров, или семнадцать морских миль по прямой. Вест-фьорд – имя, которое невольно поминают рыбаки и моряки, приближаясь или проходя рядом с участками Стадхавет, Хуставвика, Фолла и Лоппхавет. Как ни крути, кладбище кораблей, одно из крупнейших на всем норвежском побережье.

Малейший порыв ветра с запада, юга или севера может поднять сильную волну. Другое явление, делающее Вест-фьорд крайне непредсказуемым, на языке местных мореходов зовется сторшётом. В полнолуние и новолуние, когда перепады между приливом и отливом особенно велики, огромные массы воды приливают в глубокий и узкий Тюс-фьорд. Во время отлива вся эта чудовищная громада устремляется обратно в море. Но на пути, в Вест-фьорде, сталкивается со встречными потоками, которые гонит сюда зюйд-вест; в результате возникают огромные буруны, а схема течений принимает непредсказуемый вид.

Вдоль всего Вест-фьорда разбросаны шхеры и мели, которые без счета разбирают рыбацкие суда на дрова для походного котелка и во множестве плодят безутешных вдов и сирот. Если приглядеться, морская карта здешних мест усыпана говорящими именами мелей, выступающих или едва-едва скрытых водой: Bikkjekæftan (Собачья пасть), Vargbøen (Волчье логово), Skitenflesa (Чертов камень), Flågskallene (Шкуродёриха), Galgeholmen (Остров Висельников), Brakskallene (Гремучая мель) и так далее. В шторм море гневно вздымается, обрушиваясь всей силой на острова и шхеры. Вот тут-то и обнажается часть мелей, самые коварные из них.

В прежние времена рыбаки могли неделями томиться в старинном торговом порту Грётёйе и рыбацких поселках поменьше, ожидая затишья, чтобы пересечь Вест-фьорд. За это время влезали в долги к купцу и рыбозаводчику Герхарду Шёнингу, который на правах кредитора помыкал ими по своему усмотрению. В конце XIX века на пароходе “Грётё” объезжал он фьорды и рыбацкие поселения, указывая своим должникам, за какую партию им голосовать. Норвежская консервативная партия не раз показывала блестящий результат благодаря поразительной благосклонности избирателей из местных рыбаков и крестьян, по уши увязших в долгах.

Местные рыбозаводчики поделили море между собой и дозволяли ловить рыбу только своим людям, а чужаков спроваживали, не стесняясь, если надо, применять силу. В обильные годы заводчики шли на сговор, требуя уступать два хвоста по цене одного, обманным путем лишая рыбаков половины заработка. На море царили феодальные порядки, а рыбаки были фактически арендаторами на рыбных угодьях рыбозаводчиков.