Как выяснилось, часы прислал тетушке военный летчик. Это в те времена – и военный летчик! Услышав эту новость, сестра с братом расквакались как лягушки, а я принялся кувыркаться по земле.
Это было радостное известие не только для нашей семьи, но и для всех земляков. Все считали, что тетушка и летчик – идеальная пара. Повар Ван на школьной кухне, который принимал участие в сопротивлении американской агрессии и оказании помощи корейскому народу, сказал, что летчики сделаны из чистого золота. «Разве можно из золота сделать человека?» – усомнился я. Тот в присутствии еще евших учителей и партработников сказал: «Дурачок ты, Вань Сяо Пао, честное слово. Я имел в виду, что для подготовки летчика государству нужно затратить колоссальные суммы, которые сопоставимы со стоимостью семидесяти килограммов золота». Вернувшись домой, я передал эти его слова матушке, которая ахнула: «Силы небесные! Вот придет этот зять к нам в гости, и как прикажете его принимать?»
В то время среди нас, детей, каких только мифов не ходило о летчиках. Мать Чэнь Би, когда была в Харбине, видела там советских летчиков: все как один в куртках на меху, высоких сапогах на меху, с золотыми зубными коронками, золотыми наручными часами, едят сосиски с хлебом и пьют пиво. Сын кладовщика зернового склада Сяо Шанчунь, Сяо Сячунь (Нижняя губа) (впоследствии он сменил имя на Сячунь – Раздольная весна), тогда заявил, что китайские летчики едят лучше, чем советские. Он даже изложил нам меню китайских летчиков – будто сам им готовил: на завтрак – два куриных яйца, кружка молока, четыре полоски хвороста, два маньтоу, кусочек соевого сыра; на обед – тушеная свинина в соевом соусе, рыба, две булочки бобо; на ужин – жареная курица, два пирожка баоцзы на пару со свининой, два баоцзы с бараниной, рисовая каша. После каждой еды – фрукты на выбор, бананы, яблоки, груши, виноград… Что не съешь, можно забрать с собой. Зачем, спрашивается, на куртках летчиков два больших кармана? А вот для этих фруктов… От этих описаний жизни летчиков у всех нас слюни потекли. Каждый мечтал, когда вырастет, стать летчиком и жить как святой небожитель.
Когда ВВС объявили в первой уездной средней школе о наборе в летчики, мой старший брат с радостью помчался записываться. Дед мой долгое время батрачил на помещика, потом был санитаром-носильщиком в Народно-освободительной армии, принимал участие в битве при горе Мэнлянгу, именно он спустил с горы тело Чжан Линфу. Бабушка по матери тоже была из беднейших крестьян, прадед – пламенный борец за революцию, так что происхождение нашей семьи и общественные отношения были выше всяческих установлений. У себя в средней школе брат был чемпионом по метанию диска. Однажды он пришел домой на обед и съел жирный бараний курдюк. Вернувшись в школу и не найдя, где приложить силу, взял диск и метнул изо всех сил. Диск со свистом перелетел через школьную ограду и опустился на крестьянском поле. Там как раз в это время крестьянин пахал на быке, и диск опустился не куда-нибудь, а прямо на бычий рог и снес его. Одним словом, у старшего брата и происхождение не подвело, и учился он отлично, и на здоровье не жаловался, да еще будущий зять летчик. Поэтому все и считали, что если ВВС и отберут кого из нашего уезда в летчики, то это, без сомнения, будет мой старший брат. Но брат отбор не прошел, потому что на ноге у него с детства остался шрам от фурункула. Наш школьный повар Лао Ван сказал так: «Если на теле есть шрамы, то это, конечно, не годится. В воздухе от высокого давления любой шрам на теле летчика может разойтись. Это еще что, не берут даже если ноздри неодинаковые».
В общем, после установления любовных отношений между тетушкой и этим летчиком мы стали пристально следить за всем, что было связано с авиацией. Мне сейчас уже за пятьдесят, и то полно тщеславия, не прочь похвастаться, вытянешь лотерейный билет на сто юаней, так и хочется раструбить об этом по всему городу. А представьте себе, как я вел себя тогда, ученик начальной школы, у которого будущий зять летчик.
В пятидесяти ли к югу от нас располагался аэродром Цзяочжоу, а в шестидесяти ли к западу – аэродром Гаоми. На аэродроме Цзяочжоу самолеты все были большие, неповоротливые, черные, взрослые говорили, что это бомбардировщики. А в Гаоми – с прижатыми крыльями, серебристые, они могли кувыркаться в воздухе, оставляя за собой дымный след. Старший брат сказал, что это «Цзянь-5», копия советского «МиГ-17», настоящая боевая машина, именно такой самолет во время корейской войны разделывал американцев в пух и прах. Наш возможный зять, конечно, на такой боевой машине и летал. Угроза войны тогда была очень серьезной, самолеты с аэродрома Гаоми поднимались в воздух для проведения учебных полетов почти каждый день. Они взлетали на своих прижатых крыльях в небо родного Дунбэя, и над нашими головами разворачивалось сражение. По три, а то и по шесть самолетов. То кружат один на хвосте другого. То вдруг резко нырнет вниз так, что носом вот-вот коснется большого тополя в нашей деревне, а потом так же резко взмывает вверх, теряясь в высоте, как ястреб. Однажды с небес донесся страшный грохот – тетушка рассказывала, как она принимала роды у одной позднородящей, у той от напряжения начались судороги, и когда тетушка готова была взяться за скальпель, с улицы послышался взрыв, внимание роженицы с перепугу рассредоточилось, судороги прошли, она поднатужилась и тут же родила – во всех домах даже бумагу в окнах прорвало. Мы застыли от страха, а через минуту вместе с учительницей выбежали из класса и, задрав головы, стали смотреть в небо. Там, в голубом просторе, один самолет тянул за собой какую-то штуку в форме цилиндра, а за ним вдогонку шла пара других. Сначала вокруг этого цилиндра появлялись белые дымки взрывов, а потом до наших ушей доносились звуки пушечных выстрелов. Но издалека эти звуки не были такими оглушающими, на моей памяти они даже уступали грохоту молнии, которая расколола пополам большую иву. Создавалось впечатление, что летчики специально не сбивают эту мишень, дымки от взрывающихся снарядов ложились рядом, и пока она не исчезла из поля нашего зрения, так в нее и не попали. Чэнь Би почесал свой нос, из-за которого его прозвали «маленьким волосатиком», и презрительно процедил: «У китайских летчиков мастерства не хватает. Были бы на их месте советские летчики, они бы эту мишень с одного выстрела разнесли!» Я понимал, что у него таким образом зависть ко мне выражается. Ведь он родился и вырос в нашей деревне, даже советской собаки ни разу не видел, откуда ему знать, что советские летчики искуснее китайских?
В то время мы, дети из деревенского захолустья, еще не знали, что как раз тогда китайско-советские отношения ухудшались. Хотя от высказываний Чэнь Би, который хулил наших военных летчиков, сравнивая их с советскими, становилось невесело, особенно мне, но ничего другого никому в голову не приходило. Через несколько лет, когда началась «великая культурная революция», мы были в пятом классе начальной школы, наш одноклассник Сяо Сячунь вытащил этот факт напоказ. Не только Чэнь Би хлебнул горя, его родители тоже заплатили за это физическими страданиями, да и самой жизнью. При обыске у них в доме нашли советскую книгу «Повесть о настоящем человеке», в которой рассказывается о герое-летчике, потерявшем обе ноги, но снова вернувшемся в небо. И хотя говорили, что это настоящий образец революционной воли и стойкости, в конечном счете мать Чэнь Би, Ай Лянь, стали называть любовницей советского летчика, а ублюдка Чэнь Би – доказательством этой связи.
Учебные полеты боевых самолетов «Цзянь-5» с аэродрома Гаоми проходили днем, самолеты с аэродрома Цзяочжоу тоже не отставали, но они поднимались в воздух ночью. Почти каждый день где-то в девять вечера – когда заканчивались передачи уездной радиотрансляции – внезапно вспыхивали поисковые прожекторы аэродрома. Когда этот широкий луч разрезал небо над нашей деревней, он уже не был таким ярким, но для нас это все равно было несравнимое потрясение. У меня совсем не к месту вырвалась какая-то ерунда: «Мне бы такой фонарик, вот было бы здорово!» «Дурачок ты!» – сказал на это второй брат и постучал согнутым пальцем мне по макушке. Конечно, по той же причине, из-за этого нашего тетушкина жениха, второй брат тоже стал наполовину специалистом по авиации. Он мог запросто назвать по именам летчиков – героев-добровольцев и подробно рассказать об их героических деяниях. Именно он, перед тем как попросить меня поймать вошь на голове, рассказал, что грохот, из-за которого прорвало бумагу на окнах, называется «звуковым ударом», он возникает, когда сверхзвуковой самолет преодолевает скорость звука. «А что значит „сверхзвуковой“?» – «То и значит, что летит быстрее звука! Эх ты, балда!» Только этот чарующий свет прожекторов и можно было увидеть при учебных полетах с цзяочжоусского аэродрома. Кое-кто говорил, что никакие это не учебные полеты, а взлетают они, чтобы навести самолеты на ложный маршрут. Эти громадные снопы света то сходились, то расходились, они перекрещивались, иногда шли параллельно, бывало в луче вдруг появлялись испуганные птицы, которые в панике разлетались кто куда, как упавшие в бутылку мухи. Обычно через несколько минут после того, как зажигались прожекторы, в небе слышался гул самолета. Еще немного – и на наших глазах в луче света появлялась эта черная громадина, ее общие контуры с огнями в передней части, на хвосте и крыльях. Она словно скользила по этому лучу, возвращаясь в свое гнездо. У самолетов ведь тоже есть гнезда, как курятники у кур.