Семь видов государственной поддержки

Я поспешила натянуть на голову капюшон ветровки, но осенний дождь хлынул так неожиданно и сильно, что волосы у меня сразу намокли. Я бросилась к стене каменного дома, где стоял мой начальник, тоже спрятавшийся под капюшон.

– И что нам теперь делать? – прокричала я, чтобы он расслышал мой голос за шумом дождя.

– Ехать домой, – сказал Джон, муж моей приятельницы Эмили, который нанял меня себе в подмогу на садовые работы полгода назад. Он пожал плечами и попытался улыбнуться; у него на капюшоне до сих пор не растаяли крупинки града, обрушившегося на нас перед тем, как полил дождь. Он снял очки, стер с них дождевые капли и нацепил обратно на нос.

Я опустила голову, признавая поражение. В последнее время нам не раз приходилось бросать работу, не закончив, из-за дождя. Близился конец сезона – и моего основного источника доходов.

Мы загрузили мусорные пакеты, секаторы и грабли в кузов желтого грузовичка Джонни, он в последний раз мне улыбнулся, сел в кабину и уехал. Я посмотрела ему вслед, а потом перевела взгляд на собственную машину, припаркованную на другой стороне улицы. Передние окна были открыты. Вот черт!

Добравшись до дома, я, стоя на одной ноге на квадратике линолеума перед входной дверью, принялась стаскивать резиновые сапоги. Потом расстегнула рабочие штаны, спустила до колен и просто вышла из них – штаны настолько пропитались водой и грязью, что не упали на пол, а так и продолжали стоять, сложившись в гармошку. Обитатели Аляски утверждают, что рабочие штаны надо стирать только тогда, когда они уже стоят сами по себе, отдельно от хозяина.

Мия в тот вечер была у Джейми до семи часов, и я не знала, как распорядиться образовавшимся временем. Учебники, лежавшие на кухонном столе, напомнили мне об уроках, которые стали неотъемлемой частью моей жизни. Я начала мучительно медленный процесс получения высшего образования и записалась на двенадцать предметов: в две группы онлайн и одну очную, которая занималась в здании недалеко от яслей Мии. На встрече с представителем приемной комиссии я сказала, что хочу получить степень бакалавра искусств. Часть предметов по этому курсу я изучала в школе, в рамках программы «Ранний старт», и теперь их можно было зачесть как пройденные, по крайней мере, в Университете Аляски такое допускалось. Проще всего было начать с двухлетнего обучения в местном колледже, и по деньгам это выходило дешевле. Дальше я могла перевестись на четвертый курс университета. Но, как у большинства матерей-одиночек, моя учеба могла растянуться на долгие годы.

Я уже внесла данные Мии в свою налоговую декларацию, так что получить дотацию на оплату образования было несложно. Заявив о наличии материально зависимого лица и предъявив налоговые формы, это подтверждающие, я могла официально доказать, что содержу ребенка на свои минимальные (по сути, вообще нулевые) доходы.

Грант Пелла, выделенный мне в рамках программы финансовой поддержки малообеспеченным студентам, полностью покрывал стоимость обучения, и при этом у меня оставалось от него еще 1300 долларов. С учетом 275 долларов детского пособия и 45 долларов в неделю за уборку в детском саду у меня получалось примерно 700 долларов в месяц на жизнь. Продуктовых купонов мне выдавали меньше чем на 300 долларов, но еще у нас были чеки «Дополнительного финансирования на питание». Благодаря программам ТБРА и «Энергоэкономии» за жилье я платила около 150 долларов. Оставались расходы на автомобильную страховку, телефон и Интернет. С наступлением зимы работать я перестала, поэтому мне больше не платили дотацию за ясли. Получение образования и посещение занятий не считались достаточным основанием, чтобы на нее претендовать, поэтому мне приходилось искать, с кем оставить Мию на пару часов дважды в неделю, пока я ходила на уроки французского, которые проводились только очно. Хотя они мне совсем не нравились, это была зачастую единственная возможность для меня выбраться из дома и повидаться с другими людьми.

По ночам, когда Мия засыпала, я наливала себе большую кружку кофе и сидела до часу, а то и до двух, над домашними заданиями. Днем Мия не спала и практически ни на минуту не утихала и не останавливалась. Ей требовались постоянный присмотр и внимание. Я не могла найти работу на те короткие промежутки, которые еще были в моем графике, поэтому мы с ней отправлялись в долгие прогулки по лесу или по берегу океана, вот только я еле брела после того, как поспала всего четыре часа, и постоянно думала о том, что у нас совсем нет денег. Мне было проще, пока Мия не подросла и не начала ходить, ведь тогда она кричала и протестовала, только когда ее укачивали перед сном. Теперь ее независимый характер проявился в полной мере. Она отличалась сильной и непререкаемой волей, так что изматывала меня вконец всего лишь за одно утро.

Уложив ее, я садилась за учебники в тишине нашей маленькой кухни. В конце каждой главы приводились вопросы для обсуждения в группе, и, читая их, я еще острее ощущала свое одиночество. Все лето я находилась в постоянном движении, тратя все силы на поиск подходящего для нас жилья. Теперь, когда эта проблема разрешилась, ко мне пришло осознание, что отныне и всегда я буду растить ребенка одна. С учетом того, сколько трудностей приходилось преодолевать, чтобы оставить Мию с отцом, да и эти визиты длились не более двух-трех часов, у меня практически никогда не бывало передышек. Энергия у малышки била через край. На прогулках она настаивала, чтобы самой катить коляску – естественно, со скоростью улитки. В парках требовала, чтобы я – кажется, целую вечность – качала ее на качелях или смотрела, как она раз за разом скатывается с горки. Мне было под тридцать, мои друзья женились, покупали дома и обзаводились детьми. Они делали все в правильном порядке. Я перестала им звонить, стыдясь того, как печально все у меня обернулось. На текущий момент я пользовалась грантом Пелла, ТБРА, Энергоэкономией, Дополнительным финансированием питания, купонами, Медик-Эйд  и дотацией на ясли, то есть семью видами государственной поддержки, чтобы как-то выжить. Я полностью замкнулась в себе, погрузившись в хаос жизни с маленьким ребенком, многократных переездов и бесконечного стресса.

Впервые на мой день рождения меня не поздравил никто из родных. Джейми – видимо, из жалости – согласился пойти со мной и с Мией на мастер-класс по росписи глиняных кружек. За обедом в «Оливковой роще» я смотрела, как он держит Мию на коленях, а та руками запихивает себе в рот спагетти.

Когда он подвез нас к дому, я не сразу открыла дверцу, чтобы выйти из машины.

– Может, зайдешь? – спросила я.

– Зачем? – буркнул он, барабаня пальцами по рулю.

У меня подступали к глазам слезы от того, насколько сильно – отчаянно! – я нуждалась в его обществе.

– Ну, уложишь Мию спать.

Раздраженный, он закусил губу, но все-таки заглушил мотор. Я посмотрела на него, потом на Мию, и улыбнулась. Джейми и Мия были моей единственной семьей.

Я хотела, чтобы Джейми остался на ночь, пускай даже отдельно, на диване.

Каждый день, когда я одна укладывалась в постель, словно какой-то монстр разрывал мне грудь изнутри своими когтями. Я сворачивалась в клубок и крепко прижимала к себе подушку, но эту боль ничто не могло заглушить. Я ужасно хотела избавиться от нее, но она не проходила и продолжала меня терзать. Теперь, в мой день рождения, первый за многие годы, в который некому было меня обнять перед сном, я опять ощутила ее приближение.

– Может, останешься? – пробормотала я, глядя в пол, а не на Джейми.

– Нет, – отрезал он, усмехнувшись. И вышел за дверь, не попрощавшись и не поздравив меня. Напрасно я его спросила.

Я села на пол и набрала номер отца. Было почти десять, но я знала, что он сидит на диване со своей женой Шарлоттой и смотрит Обратный отсчет с Кейтом Ольберманом, как обычно по вечерам. Когда я жила у них, мне это очень нравилось. После того, как Джейми нас выгнал, я несколько недель провела у отца, потому что больше мне некуда было идти.

– Привет, пап, – сказала я и запнулась. Я не знала, что говорить; он был мне очень нужен, но я никогда бы в этом не призналась. Тайный кодекс моей семьи подразумевал полное молчание.

– Привет, Стеф, – ответил отец, заметно удивленный. Я давно им не звонила. Мы не виделись и не говорили друг с другом со дня рождения Мии три месяца назад, хоть нас и разделяла всего пара часов езды.

– Что случилось?

Я сделала глубокий вдох.

– У меня день рождения.

Голос мой дрогнул.

– Ох, Стеф! – только и сказал он.

Мы оба помолчали. Я слышала, что где-то рядом с ним работает телевизор, представляла себе их темную гостиную, освещенную только горящим экраном. Наверное, Шарлотта вышла покурить на крылечко. Интересно, они по-прежнему не позволяют себе выпить вина в будни?

В первые дни, когда Джейми выгнал нас из трейлера и я приехала к отцу, он часто вставал по ночам и смотрел, как я сижу за кухонным столом, разбирая кучи документов для суда. Мне казалось, отец пытается понять, что произошло у меня в жизни. Факты говорили сами за себя: у меня не было денег, не было дома, а Мие только-только исполнилось семь месяцев. Он понятия не имел, чем нам помочь. Он кормил нас, но в действительности не мог себе этого позволить. Жилищный кризис негативно отозвался на его работе – отец был электриком. Был 2008 год, и застройщики лишились клиентуры, для которой строили свои дома. Я старалась облегчить финансовую нагрузку, покупая продукты на всех за свои льготные купоны. Готовила обеды и завтраки, прибирала в доме, но понимала, что этого недостаточно. Я многого просила у отца и Шарлотты, которые и так едва сводили концы с концами. Они должны были переехать в новое жилье четыре или пять лет назад, а в передвижном домике обосновались временно, пока строился дом их мечты. Но тут грянул кризис, и их планам пришел конец. Шарлотта работала на дому, медицинским агентом в страховой компании, для чего ей пришлось пройти дополнительное обучение и получить новый диплом. Папа же был электриком с тех пор, как закончил школу.

Шарлотта купила трейлер сразу после развода и в нем растила сына – одна, на свою скромную зарплату. Папа, стараясь как-то облагородить их передвижное жилище, пристроил к нему сзади большую террасу, на которой была развешана целая дюжина птичьих кормушек. Мия обожала наблюдать за ними из окна гостиной и всякий раз, когда голубая сойка подлетала за своим арахисом, хлопала в ладоши и визжала от восторга. И отец улыбался тоже, глядя на нее.

– Она в точности такая, как была ты в ее возрасте, – говорил он, как будто немного удивляясь.

Однажды вечером отец пришел домой поздно, с полными сумками продуктов. Уложив Мию в постель, я присела на диван в гостиной рядом с Шарлоттой, смотревшей телевизор. Папа вышел на террасу, где у них стояла уличная ванна, прихватив бутылку вина. Сквозь звук телевизора мы с Шарлоттой вдруг услышали рыдания. Рыдания взрослого мужчины. Никогда в жизни я не слышала ничего подобного. Шарлотта пошла на улицу посмотреть, что происходит.

– Прекрати! – через пару мгновений громко воскликнула она. – Ты пугаешь свою дочь!

Я никогда не видела и не слышала отца плачущим и, как любой ребенок, сразу решила, что это моя вина. Я взвалила на него непосильный груз, обратившись за помощью в тот момент, когда он никак не мог себе этого позволить. Днем раньше он уже говорил мне, что нам надо съехать. Когда я рассказала об этом Шарлотте, она уверила меня, что мы можем жить у них, сколько потребуется. Наверняка они спорили между собой обо мне.

Нервный срыв у отца стал последней каплей: нам надо было переезжать. Но как бы сильно я ему ни сочувствовала, от одной мысли о том, что нам придется с Мией искать жилье – при том, что я безработная, – я приходила в полное отчаяние. У меня не было времени восстановиться после шока от того, что я оказалась бездомной с ребенком. Шарлотта была права. Он меня пугал – но совсем не в том смысле, в каком она думала.

Шарлотта вернулась в комнату и села на диван. Мы не сказали друг другу ни слова. Она сделала звук громче, и мы продолжили смотреть Обратный отсчет. Я не могла себя заставить повернуть голову и посмотреть на нее, поэтому сидела неподвижно. Спокойно.

Наконец я поднялась и пошла ложиться. Мой дядя пригнал для меня крошечный трейлер и припарковал его на подъездной дорожке. Мы с Мией ночевали там. Крыша трейлера протекала, и мы не могли пользоваться мини-кухней и туалетом, но зато там работал отопитель и имелась откидная койка.

– Идешь спать, Стеф? – спросила Шарлотта, пытаясь сделать вид, что ничего не произошло.

– Да, что-то я устала, – солгала я. Потом остановилась у двери и посмотрела на нее.

– Спасибо огромное, что приютили нас.

Шарлотта, как всегда, улыбнулась и сказала:

– Можете оставаться сколько потребуется, – но теперь мы обе знали, что это неправда.

Просунув голову в дверь трейлера, я увидела, что Мия крепко спит на нашей откидной койке. Я забралась под одеяло, пристроившись на краешке рядом с ней. Я не устала – мне просто хотелось лежать и слушать ее дыхание, позабыв обо всем остальном. Я перевернулась на спину, потом на бок, но все никак не могла прогнать из головы звуки отцовских рыданий. Возможно, мне удастся арендовать место в кемпинге для домов на колесах и там припарковать свой трейлер. А может, лучше перебраться поближе к дедушке, в Анакортс, вот только как жить рядом с бабушкой, которая подкармливает всех бездомных кошек в округе?

Час спустя сквозь тонкие стенки трейлера я услышала, как в главном доме хлопнула дверь. Отец с Шарлоттой ссорились – до меня доносился шум и удары. Потом наступила тишина.

Я проскользнула в дом посмотреть, что произошло. В кухне магниты с двери холодильника были рассыпаны по всему полу. Стол сдвинут с места. Все выглядело каким-то нереальным. А потом я услышала их – с заднего крыльца. Отец по-прежнему плакал, но теперь он раз за разом просил у Шарлотты прощения.

Когда мы с Мией на следующее утро пришли завтракать, отец уже отправился на работу. Шарлотта сидела за кухонным столом, по-прежнему сдвинутым с места. Я попыталась взять ее за руку, и она посмотрела на меня красными, заплаканными глазами.

– Он никогда раньше такого не делал, – сказала она, глядя куда-то в стену. Потом, внезапно, перевела взгляд на меня. – Он же добрый человек!

Постепенно подробности прошлой ночи выплыли наружу: она сказала отцу, что уезжает к сестре, и начала собирать чемодан, потом добавила, что заберет с собой собаку. Я смотрела на нее в восхищении: жаль, что мне не хватило решимости уйти от Джейми, когда, еще в самом начале беременности, он начал давать волю своему гневу. Жаль, что я не такая сильная.

– Это было ошибкой, – сказала Шарлотта, глядя на Джека, улегшегося на полу возле ее ног. – Этого не надо было говорить.

Она поставила чашку с кофе на стол и осторожно завернула рукав, открыв темно-лиловые синяки.

Я посмотрела вниз, на Мию, которая возилась с собакой на кухонном полу, гладила ее, приговаривая: «Собачка, собачка», – со спутанными после сна волосами и все еще в пижамке. Какая ирония: убежать от одного мужчины, распускающего руки, к другому!

Я закрыла глаза. Мы должны уехать.

В тот же день я начала обзванивать приюты для бездомных. Приют, по крайней мере, обеспечивал крышу над головой на некоторый промежуток времени, и там нам с дочкой не грозило насилие. К тому моменту как отец позвонил домой, чтобы приказать мне убираться, я уже уложила вещи в машину и была готова ехать.

Когда я попыталась рассказать тетке и брату о синяках, которые мне показала Шарлотта, выяснилось, что отец уже разговаривал с ними и сказал, что я все это выдумываю, чтобы привлечь к себе внимание. И про Джейми я тоже все выдумала – с той же целью.

– Мне жаль, Стеф, – сказал отец по телефону в тот вечер, на мой день рождения. Сказал, что был очень занят на работе, но я уже не слушала. Не надо было мне звонить.

Он попытался загладить свою вину. Через неделю от него пришло письмо с чеком на сто долларов. Я смотрела на чек, понимая, что для него это немалые деньги. Не в силах справиться с обидой за то, что он выгнал нас из дома, я решила потратить их на что-нибудь безумное. Не заплатить по счетам и не купить продукты. Мы с Мией пошли в новый тайский ресторанчик в городе, где подавали сладкий рис с кокосовым молоком и манго на десерт. Мия так в нем перепачкалась, что дома мне пришлось ее искупать. Потом я уложила дочку спать, села перед компьютером и решила хоть как-нибудь себя порадовать.

Сайт знакомств был открыт у меня в браузере уже несколько дней. Я заполнила профиль, загрузила фотографии и начала смотреть анкеты мужчин моего возраста. Мои родители оба нашли своих нынешних партнеров на этом сайте, и моя тетка тоже. На такое я не особенно рассчитывала, но кое-чего в моей жизни определенно не хватало: общения. За последнее время я растеряла большинство друзей, потому что предпочла устраниться, стесняясь своей ситуации. Долгими ночными часами, когда Мия засыпала и у меня впервые за день появлялось время на себя, я мечтала с кем-то пообщаться, пускай просто по электронной почте или по телефону. Но только не с людьми, которые знали о моем положении; я уже устала говорить об этом. Я хотела флирта, хотела почувствовать себя прежней: девушкой с татуировками и стрижеными темными волосами, перехваченными банданой, которая танцевала, обвязав свитер вокруг пояса. Хотела завести новых друзей.

Наверное, я находилась не в том положении, чтобы просиживать на сайте знакомств, но мне было все равно. Я болтала с мужчинами из Солт-Лейк-Сити, Юты, Уинтропа, Вашингтона. Я предпочитала тех, кто жил подальше, тем самым избегая риска привязаться к ним. Сама я точно не поехала бы с ними повидаться, и они приехать ко мне не могли, потому что Мия всегда была со мной – отец брал ее лишь ненадолго. Да и вообще, это было слишком сложно. Мне хотелось просто смеяться, ощущать себя тем человеком, которым я была до рождения ребенка и до того, как безденежье стало определяющим аспектом моего существования. Я совсем забыла ту себя, которая могла свободно уходить и приходить, встречаться с друзьями, работать на трех работах, чтобы подкопить денег на путешествие. Мне надо было ощутить, что это мое «я» все еще со мной.

В глубине души я признавала, что не отказалась бы найти себе парня, и втайне надеялась на это. Однако из-за неуверенности, а может, из-за чересчур рассудочного и трезвого взгляда на ситуацию, я считала, что мой шанс крайне невелик. Я жила за счет государственных дотаций, страдала от приступов паники, до сих пор не могла справиться с эмоциональной травмой, которую получила, или хотя бы осознать ее глубину. Материнство определяло всю мою жизнь, но я сама не знала, нравится мне это или нет. И кто, положа руку на сердце, согласится завязать отношения с такой женщиной?

Примерно через месяц на сайте, к моему искреннему изумлению, один претендент нашелся – и решил приехать меня навестить. Он жил неподалеку, в городке под названием Стэнвуд, куда я неоднократно заезжала в поисках жилья для нас с Мией за пределами Порт-Таунсенда. Стэнвуд был маленьким провинциальным городишкой на юге округа Скаджит, где жила моя родня. Он находился близко, но не слишком близко, и оттуда было рукой подать до острова Камано с его нетронутыми безлюдными пляжами. В пользу этого парня говорило не только место жительства, но и его имейлы, словно вышедшие из-под пера Джона Стейнбека, где он описывал ферму, на которой живет, и дом, построенный прапрадедом, который потом там же и застрелился.

Тревис писал о ферме в восторженных интонациях – несмотря на то, что всего однажды уезжал оттуда, да и то на короткое время. Он писал, что у него есть фотографии, где его младенцем купают в той же раковине, над которой он теперь по утрам чистит зубы. Его родители, купившие ферму у деда, до сих пор жили там и работали: держали конюшню. Мать Тревиса, мало того что растила пятерых внуков, по будням еще и занималась бухгалтерией. Именно это – а не только обещание конных прогулок в любой момент, когда я пожелаю, – заставило меня принять приглашение на обед.

Тревису пришлось попросить отца накормить и напоить лошадей вместо него в тот вечер, чтобы отправиться ко мне в Порт-Таунсенд. Когда мы встретились на паромном причале, вид у него был взбудораженный.

– Никогда раньше не плавал на пароме, – воскликнул он. – Даже не знал, что здесь есть город.

Он нервно хохотнул, а я предложила пойти в ближайшее заведение – в «Сирены». Было четыре часа пополудни, вряд ли там сидели люди. Я знала, что если кто-то увидит, как я обедаю с незнакомым парнем, об этом тут же донесут Джейми. Пару месяцев назад, после долгого рабочего дня, я зашла в бар выпить бокальчик пива. Кто-то ему сообщил, и, когда я приехала за Мией, Джейми заявил, что я пьяная. С тех пор я старалась держаться от баров подальше.

Мы сели за стол – внутри, не на террасе, – и заказали бургеры и пиво. Именно здесь, шесть месяцев назад я сидела с мамой и Уильямом: тогда я в последний раз заходила в «Сирены». Судя по тому, как долго Тревис определялся с заказом, он вряд ли часто ходил по ресторанам. Кажется, он волновался, но меня это не смутило.

– Так чем же, все-таки, ты занимаешься? – поинтересовалась я, хотя мы уже говорили об этом в переписке и по телефону.

– По утрам чищу лошадям стойла, по вечерам кормлю, а днем так, всем понемножку.

Тревиса не задевало мое любопытство и постоянные вопросы, и он охотно смеялся, когда я пыталась шутить.

– Но в сенокос, конечно, приходится работать от зари дотемна.

Я кивнула.

– Так вы сами выращиваете сено, чтобы кормить лошадей, которых люди к вам привозят? И сколько их у вас?

– У родителей пара в их собственном сарае, плюс еще пара, мы их держим для друзей.

Он щедро кусал от своего бургера, и мне нравилось за ним наблюдать. Тревис явился, похоже, в своей обычной рабочей одежде – дырявых джинсах с пятнами, коричневых кожаных ботинках и толстовке с капюшоном поверх выцветшей футболки. Я была одета примерно так же, разве что в джинсах поновее, купленных летом в магазине конфиската.

– Потом Сьюзан – женщина, которая арендует у нас один из манежей. У нее отдельная конюшня. А основная у нас на сто двадцать голов, но сейчас занята примерно половина. Многие наши клиенты потеряли деньги, не могут больше держать лошадей. Не могут даже заплатить, чтобы кто-нибудь их забрал.

Я никогда не думала, что лошадь – это такие большие расходы, но знала, что работы с ней немало. Когда я была еще маленькой и жила рядом с бабушкой и дедом, то летом часто проводила время в краях, где рос мой отец. Прежде чем выйти на пенсию, дед работал дровосеком и, отправляясь в лес, брал с собой лошадей. В том возрасте, как сейчас Мия, я уже свободно держалась в седле. Я ездила на лошади лучше, чем ходила пешком. В голове у меня уже вставали картины того, как Мия будет ездить тоже.

Спускались сумерки, когда я пошла провожать Тревиса на паромном причале. Мы обнялись на прощание, и я поймала себя на мысли, что хочу прижаться к его груди и никуда его не отпускать. Он пах лошадьми, сеном, свежей стружкой. Пах работой – что для меня означало стабильность. Эти запахи пробудили во мне острый прилив ностальгии. Вот я еду в телеге, сижу на лошади рядом с дедом, подаю гвозди отцу, пока он что-то мастерит. Объятия Тревиса напомнили мне все эти моменты, принесли утешение и – каким-то образом – дали почувствовать себя дома.