6
Элена

Дни приходят и уходят, нанизываются один за одним как бусины в бусах. Оттенки разные, но основной тон – серый. Ни солнца, ни зеленой листвы. Я выхожу из дома только в случае крайней необходимости – купить хлеба и молока или выбросить мусор. Остальное время сижу за столом на кухне и наблюдаю, как проходят дни. Это мое рабочее место. Там я ставлю компьютер и раскладываю свои записи. Рядом с кухней есть кабинет, но хозяйка дома, подруга сестры, сложила там все свои вещи и заперла дверь. Но это не важно. Моя жизнь не занимает много места. Кухонного стола достаточно для той работы, которую я выполняю.

Я подрабатываю преподавателем творческого письма. Начинающие писатели присылают мне свои наброски, а я их читаю и оцениваю. Качество рукописей сильно разнится. Одни написанные талантливо и с чувством, другие – плоские и нелогичные. В обоих случаях моя задача – внятно объяснить, что хорошо, а что плохо, снабдив конкретными примерами. Это тяжелая работа, требующая времени и внимания, она заставляет меня на время забыть о своих проблемах. Хотя сестра и считает, что это не то, что мне нужно, на большее меня пока не хватает. Писатель пишет, разве нет? А не ковыряется в текстах других.

Порой я просто-напросто теряю концентрацию и ловлю себя на том, что сижу, подперев подбородок рукой, и смотрю в окно. Двор так и приглашает зайти. Выложенные плиткой дорожки огибают кусты разных сортов, и можно посидеть на выкрашенной голубой краской скамейке. И все же я там никогда никого не вижу. Не считая семьи в доме напротив, чья кухня отлично просматривается из моего окна, других соседей я не встречала.

– Не жди, что кто-то из соседей зайдет тебя поприветствовать, – предупредила сестра.

Здесь не ищут компании, объяснила она, в этом квартале живут люди, которые предпочитают быть сами по себе и ждут того же от соседей. Я так и ждала, что она добавит как раз для тебя, но она удержалась.

Случается, что мы переписываемся по эсэмэс. Обычно пишет она, спрашивает, как у меня дела, не стало ли мне лучше. Я коротко отвечаю. Порой сочиняю длинные сообщения, но стираю, так и не отправив. Каждое предложение причиняет мне боль. Когда-то давно у меня не было человека ближе нее. Но теперь мы ничего не знаем друг о друге.

По ночам я ворочаюсь в постели без сна. Когда скомканные, влажные от пота простыни становятся невыносимыми, я встаю, спускаюсь вниз и начинаю бесцельно бродить по комнатам. Пью воду на кухне, разглядываю свое отражение в зеркале в ванной. Рано или поздно я оказываюсь в гостиной перед книжным шкафом. Переставляю книги с места на место. В алфавитном порядке по названию, по фамилии автора, по цвету обложки или по жанру. Снова и снова.

Истории. Они всегда были моим надежным пристанищем, столпом, вокруг которого все вращалось. В детстве мама читала нам по вечерам. Мы прижимались к ней с двух сторон и слушали, затаив дыхание. Это было наше любимое занятие. Мне нравились истории о принцах и принцессах, которым приходилось бороться со злом. Сестра была на шесть лет старше. В какой-то момент ей надоело слушать детские истории.

– Это все сказки, – сказала она.

Мама обняла меня за плечи и заговорщицки подмигнула:

– Не только.

Детство закончилось, и я продолжила читать сама. Теперь истории были не только о героях и героинях, а о реальных людях с недостатками. И о борьбе, которую они вели с внутренними демонами и внешними врагами.

– Прямо как в жизни, – сказала мама и заправила прядь волос мне за ухо.

Мама. Стоя перед книжным шкафом, я как никогда чувствую мою с ней связь, несмотря на то, что она теперь далеко.

В пятницу я снова отправляюсь к сестре на ужин. На этот раз моя очередь приглашать, но после моих отговорок, что я еще не успела обустроиться, сестра сказала, что мы можем поужинать у нее.

– А Вальтер? – спросила я, и она ответила, что все в порядке.

Я не поняла, означает ли это, что он дома и поужинает с нами, но в итоге его не было. Наверное, снова боулинг.

По большей части наш ужин повторяет прошлую пятницу. Сестра пытается впихнуть в меня еду:

– Ты должна хорошо питаться, Элена. Особенно сейчас.

Она рассказывает об интервью, которое слушала по радио, с писателем, поборовшим писательский блок. Видимо, он высказал много интересных мыслей и идей, поскольку сестра пообещала прислать мне ссылку, чтобы я сама могла послушать. О Петере она не упоминает, и, когда дети в квартире над нами начинают шуметь, сестра закусывает губу и отводит взгляд. Но я знаю, что ее мучает любопытство. Она гадает, к чему приведет этот разрыв и что будет с нашими с Петером отношениями. Расстанемся мы окончательно или нет.

«Думаешь, мне не любопытно? – хочется мне закричать. – Думаешь, я не задаюсь вопросом каждую секунду каждого дня, что я делаю и зачем? Неужели ты не понимаешь, что каждая минута, каждый час без него тянется целую вечность? Что я сделала бы все что угодно, только бы повернуть время вспять и снова оказаться в его объятиях? Но речь идет не о том, чего я хочу. Мы достигли черты, за которой больше нет выбора». Я не произношу эти мысли вслух, я вообще ничего говорю.

В субботу утром я снова за кухонным столом. В голове приглушенный гул и он не исчезает, только слабеет, когда я приступаю к работе. Я открываю файлы с лекторскими пометками и начинаю собирать в единый текст мои замечания о персонажах, языке, интриге, фабуле и писательской манере. Закончив, я готовлю рекомендации для начинающих писателей. В одном случае я советую издательства, куда можно отправить рукопись, в другом – предлагаю переработать текст. Я посылаю готовые заключения по электронной почте и прилагаю счет-фактуру. Закрываю крышку ноутбука, откидываюсь на спинку стула, смотрю в окно. Что теперь? Что делать?

Небо затянуто свинцовыми тучами. От безделья шум в голове усиливается. В понедельник утром сразу, как откроется офис, надо позвонить и попросить еще работы. Сестра права в одном. Мне нужно отвлечься, переключиться на что-то другое, пока не закончится самый тяжелый период. А если он никогда не закончится? Я закрываю глаза и открываю их снова, когда на кухне дома напротив загорается свет.

Женщина с волосами медового цвета заходит на кухню, одетая в белую блузку и брюки с высокой талией. На голове – тугой конский хвост, она выглядит собранной, как и всегда. Только однажды я видела ее в домашней одежде – когда она подглядывала за мужем через щель между шторами. Она подходит к кухонному столу, на котором стоит букет. Это розы на длинных стеблях. Слишком высокие для вазы. Их темно-красные бутоны ярко выделяются на фоне белого стола, белых кухонных шкафов и белой лампы. Женщина нежно касается лепестков, наклоняется, чтобы их понюхать, и потом начинает поправлять букет. Время от времени делает шаг назад, чтобы оглядеть букет, но, недовольная результатом, возвращается к работе.

Наконец что-то еще привлекает ее внимание, и она поворачивается к двери. Через несколько секунд появляется мужчина в костюме. Я зову его так, поскольку ни разу не видела его одетым во что-то другое. Он не подходит к жене, остается стоять в дверях. Они что-то говорят друг другу, точнее, он говорит. Потом женщина снова поворачивается к букету, но ее руки неподвижны.

Я смотрю на мужчину в костюме. Он все еще стоит в дверях, но в языке его тела чувствуется какая-то нерешительность. Наконец он делает шаг вперед, коротко целует женщину в щеку и исчезает. Входная дверь распахивается, и я вижу его на пороге с портфелем в одной руке и чемоданом в другой. Только сейчас я замечаю такси у тротуара. Мужчина отдает чемодан водителю и садится на заднее сиденье. Жена смотрит на него из окна на кухне. В ней читается страдание.

Такси отъезжает, и выражение ее лица меняется. Женщина поворачивается ко мне спиной и что-то ищет, когда она снова поворачивается, в руке у нее большие ножницы. В следующее мгновение она заносит руку над букетом. Я замираю. Она снова и снова вонзает ножницы в букет. Стебли ломаются, красные лепестки летят во все стороны. Лицо у женщины красное, движения яростные. Я не могу двинуться с места. Только сижу и смотрю, как она расправляется с букетом, терзает его руками и ножницами. Она вонзает, колет, режет, рвет цветы в клочья.

Она не останавливается, пока от букета не остаются одни огрызки стеблей. Тогда она отбрасывает ножницы, хватается за голову, зажмуривает глаза и широко открывает рот. Я не слышу ее крика, но вижу, как он сотрясает все ее тело. Я обхватываю себя руками, мои ладони ледяные.

Крик переходит в плач, женщина падает на стул, опускает голову и исчезает из моего поля зрения. Я сижу неподвижно еще несколько минут, ожидая, что будет дальше, но все, что мне видно, – это ее хвост над подоконником. Вдруг кухня напротив начинает отодвигаться, я вижу все словно с другого конца туннеля. Странное ощущение полного присутствия, смешанное с чувством нереальности происходящего снова находит на меня. Копай, где стоишь.

Мой взгляд останавливается на компьютере. Пальцы движутся сами по себе, открывают новый документ, порхают по клавишам. Предложение за предложением. С непривычки неуклюже, но знакомо. Писатель пишет, не так ли? И я пишу, теперь действительно пишу. Впервые за долгое время я пишу что-то новое, что-то свое собственное. От осознания кровь бурлит в жилах.

Подняв глаза, я уже не вижу женщину. Видимо, она вышла. На столе остались растерзанные розы. Их вид причиняет мне боль. Я возвращаюсь к экрану и перечитываю написанное. Снова смотрю на дом напротив, потом на текст. Что мне с этим делать? К чему это приведет? Я смотрю на мигающий курсор. Достаточно выделить все и нажать на «Удалить». Сделай это, забудь и иди дальше.

Поднимаю руку. Пальцы на секунду замирают, прежде чем коснуться клавиатуры. Но они нажимают не на «Удалить». Они нажимают на «Сохранить».