3

Поездка из квартиры сестры в центре города в дом на окраине занимает сорок минут на автобусе и вдвое меньше на такси. В своем нынешнем денежном положении я не могу себе позволить ездить на такси, но мне плевать. Особенно сегодня вечером.

Я бросаю взгляд на курчавую голову шофера, потом перевожу на окно и в тишине наблюдаю, как городские огни проплывают мимо машины.

Я ушла до десерта, сославшись на усталость. Я сказала, что, возможно, заболеваю, но по лицу сестры видно было, что она мне не верит. Но она промолчала. На прощание мы обнялись в прихожей.

– Увидимся в следующую пятницу, – пробормотала я ей в волосы и поспешила к такси, ждущему снаружи. В следующий раз будет моя очередь приглашать на ужин.

Машина затормозила на светофоре. Красные блики на моем лице сменились желтыми, потом зелеными, и мы едем дальше.

Сестра многого не понимает. Начнем с того, что она сама никогда не мечтала о детях. Но дело не только в этом. Нас разделяет целая пропасть. Я вспоминаю наше совместное детство, когда между нами еще не было этой невидимой преграды. Сестра была частью меня, а я – частью ее. Тогда жизнь была легкой и беззаботной, а мы были невинными и полными надежд на будущее. Как все дети. Потом мы выросли, сестра уехала из дома и все изменилось.

Если бы я только осталась у сестры и открылась ей. Рассказала бы о бессоннице, пустоте и отчаянии, заполнивших мою жизнь без Петера, после Петера.

Но такими вещами мы с сестрой не занимаемся, мы не переворачиваем камни, не тревожим невысказанных слов. Может, у нее есть свои причины для того, чтобы держать эту дистанцию между нами, свои внутренние демоны. Или это все из-за меня, проблемной сестры, ее зеркальной противоположности.

Кожа на сиденье скрипит, когда я пытаюсь поменять позу. Во рту кислый привкус винной отрыжки. Шофер мигает поворотниками и сворачивает в последний перед моим домом поворот. Темно, фонари стоят вдоль обочины как поникшие спящие великаны. Я смотрю в ночь и чувствую, как темнота проникает глубоко внутрь меня.

Я снимаю туфли и на цыпочках пробираюсь через прихожую, не зажигая свет. Это мой дом, и у меня полное право быть здесь, но я все равно чувствую себя так, словно вторгаюсь на чужую территорию. Умом я понимаю, что мне очень повезло. Это хороший дом в хорошем районе, и условия договора неплохи, но мне все равно кажется, что со всех сторон из темноты на меня подозрительно смотрят чьи-то глаза.

Дому не нравится мое присутствие. Нам неуютно друг с другом, но такие вещи сложно объяснить моей сестре. Она бы недоуменно уставилась на меня, покачала головой и пробормотала, что я несу всякую чепуху. Или решила бы, что я неблагодарна, и в какой-то степени была бы права. Сестра – единственный человек, который помог мне найти дом на такой короткий срок. И единственная, к кому я могла обратиться за помощью в этом вопросе. У меня не осталось подруг, и прошло много месяцев с тех пор, как я в последний раз общалась с кем-то из моих коллег-фрилансеров.

Я замираю на пороге и вглядываюсь в темную кухню. На столе ничего нет, кроме моего компьютера. Никто не заварил чая и не накрыл чайник полотенцем, чтобы тот не остыл до моего прихода. Никто не сделал бутерброды и не завернул в пластиковую пленку свежеиспеченный бисквит. Никто не оставил записку, чтобы я прочитала ее по возвращении из библиотеки или встречи с писателем в книжном магазине. Записку со словами любви – свидетельство того, как много я значу для него.

Я могла бы вскипятить воды и сама себе приготовить чай. Могла бы сделать бутерброды или испечь пирог. Но это совсем не то. Но что бы я ни делала, я не могу обмануть себя и других и забыть, что больше никто не оставляет мне записок. На кухонном столе, на обратной стороне дверцы шкафчика в ванной, под подушкой. Как пазл из двух фрагментов.

Я опускаюсь на один из стульев, смотрю в окно и пытаюсь привести мысли в порядок. Стараюсь помешать им обратиться к прошлому. Но и смотреть вперед нет возможности: все дороги туда закрыты. Мир сжался, мое существование теперь состоит лишь из того, что я вижу в этом доме. Мне стоило бы подняться и пойти в спальню, попробовать заснуть. Если я не встану сейчас, то, наверное, не встану уже никогда. Останусь здесь в темноте навсегда. Застыну, превращусь в камень. Или в прах. А может, я обречена сидеть здесь и смотреть в окно до конца вечности.

Я сижу, погрузившись в свои мысли, часы тикают на стене, темнота за окном сгущается. Я сижу как в трансе, пока мое внимание не привлекает какое-то движение в саду. Там кто-то есть, тень, освещенная слабым светом фонаря. В следующее мгновение свет фонаря выхватывает мужчину, идущего в дом напротив. Должно быть, это тот же человек, которого я видела на кухне раньше, в костюме. Но сейчас его волосы растрепаны, а пиджак помят. Руки чем-то заняты – поправляют брюки или рубашку. Он идет неровно, шаркая ботинками по земле. Внезапно он спотыкается и почти падает, но удерживается и продолжает свой путь.

Когда он вставляет ключ в скважину, фасад освещается. Свет идет из окна на втором этаже. Из-за тяжелой шторы выглядывает длинноволосая женщина в ночной сорочке и смотрит вниз на мужчину у двери. Одно мгновение – штора задергивается, дверь открывается, и мужчина скрывается в доме.

Свет в окне гаснет, и сад погружается в темноту. Я вижу в окне свое отражение – слабые контуры женщины, сидящей за столом. Есть что-то призрачное в этой картине. Я вздрагиваю и нагибаюсь, чтобы опустить жалюзи. Это действие придает мне импульс, я встаю и выхожу в прихожую. Сквозь дверь в гостиную я вижу книжный шкаф, но не вхожу.