19.00–20.00

В итоге.

Сюзанна точно помнит, как все развивалось.

Она впервые узнала, что что-то случилось – что-то похуже пожара – когда вернулась вечером домой. На дорожке стояла полицейская машина, по всему дому горел свет. Она в последнее время не следила за режимом сна Джейка, но он обычно не выходил из комнаты в это время ночи. И Нил должен был уже спать. Хотя бы запереться в «игровой» в тусклом свете монитора, с тлеющей сигаретой в пепельнице на подлокотнике.

Сюзанна решила, что полиция приехала из-за пожара. Уже было за полночь, и последние несколько часов Сюзанна помогала учителям, директору и полиции навести хоть какой-то порядок во всеобщей панике. Хотя, по правде, когда установили заграждение, а детей и родителей пересчитали, она в основном стояла и смотрела, как и все. Похоже на ночь Гая Фокса, только без ощущения праздника. Старшие ребята, от этого никуда не денешься, смеялись и радовались, но большинство были хмурыми, толпу накрыло потрясением, словно простыней.

Кроме отдельных возгласов ликующих школьников доносились только крики пожарных и треск огня. Он был поразительно громким, намного громче, чем Сюзанна могла себе представить. Его гул пугал больше, чем вид пламени, танцующего на крыше. Каждый хлопок, каждый взрыв служили еще одним ударом, слышимым напоминанием, как много разрушений наносится зданию изнутри. Пламя на этом фоне казалось чуть ли не чарующим. Если бы не шум и запах горелого, сложно было бы поверить, что нечто столь прекрасное может быть столь разрушительным.

Так что да, когда Сюзанна увидела полицейскую машину на подъездной дорожке, она не сомневалось, что это по поводу школы. Изначально она думала, что здание загорелось случайно, но пока она стояла там снаружи, слухи о поджоге распространялись с той же скоростью, что и огонь. Возможно, полиции нужны были свидетели. Но она не могла угадать, какого рассказа от нее ожидают и почему они так оперативно приехали.

Она помнит, что достала ключ задолго до того, как подошла к двери. Помнит, как зашла в холл, прошла через кухню, не снимая ни туфель, ни пальто. Она все еще держала сумочку в руках, когда констебль, на удивление пожилой для своего ранга, внезапно обратился к Нилу, чтобы подтвердить ее личность.

– Это ваша жена? – спросил он, словно бы – что еще? Она могла быть его любовницей? Или женщина не может ответить сама?

Нил, необыкновенно тихий, только кивнул.

– Чем могу вам помочь? – спросила Сюзанна, раздраженно обращаясь к его коллеге, молодой женщине в униформе констебля.

– Боюсь, кое-что случилось, – сказал полицейский-мужчина, прежде чем его коллега успела ответить. – Вам и вашему мужу придется проследовать с нами.

– Вы о пожаре? Я знаю, я там была, я видела. Я только…

И тут ее осенило: а почему Джейка нет внизу? Здесь полиция, свет везде горит, почему она не видела, как он подслушивает на лестнице или слоняется в холле?

– Боже мой, что-то случилось? Что-то с Джейком? Он был там, в школе? Он же сказал, что не пойдет!

Она в панике переводила взгляд с лица на лицо. Нил по-прежнему избегал зрительного контакта. Мужчина не реагировал. Юная сотрудница полиции, если только Сюзанне не почудилось, смотрела на нее с нескрываемой враждебностью.

Итак, все началось.

Джейк, ее малыш, ее сладкий любимый мальчик – сидит один в тюрьме.

Эта картинка преследовала ее в тот период жизни, въелась прочнее, чем любая другая. Сильнее, чем тот день, когда Сюзанна вошла в дом и обнаружила сына, свисающего с балюстрады. Конечно, тот момент она тоже вспоминала множество раз, но зрительные образы, картинка в мозгу… размыта. Мозг запрятал ее, убрал с дороги так же, как медсестра ставит ширму. Вместо этого эмоции того дня ранили глубже, чем что-либо. Горе, потрясение, паника угрожали выплеснуться наружу при каждой попытке вспомнить.

Джейк сидит один на скамье, лицо измазано сажей (или чем-то другим, подумала тогда Сюзанна, черты лица стали темнее, хотя все это она осознала только позднее): эта картинка предстает перед ней каждый раз, когда Сюзанна закрывает глаза.

А еще она помнит, как долго выясняла, что же именно произошло. Сначала никто не хотел ей ничего говорить, даже Нил. Поездка к полицейскому участку прошла в молчании. А потом, когда они приехали, история начала постепенно проясняться. И даже узнав, она не могла понять. Она слышала слова:

нападение

происшествие

заявление

жертва

и их она понимала. Но они теряли смысл, когда речь шла о ее сыне. Полностью. Бога ради, насилие? Как? Когда? Кто? Очевидно, произошла ошибка. Что-то перепутали. Это ошибка, крутилось у Сюзанны в голове.

Одно но: Джейк. Он, как и Нил, избегал смотреть на нее, ни слова не отвечал на ее вопросы. В ту первую ночь Сюзанна не смогла разобраться, где правда. Она спала? Это сон? А как же пожар? Он вообще был?

А потом последовало признание Джейка, на следующее утро, когда от фактов уже стало не скрыться.

Насколько видит Сюзанна, дальнейшее можно разделить на две фазы. Период, когда мир ненавидел Джейка. А потом, что оказалось сложнее перенести, период, когда ненависть исчезла.

Имя почти сразу стало известно. Конечно, из-за возраста газеты не могли его раскрыть, но все знали – Джейк был причастен. Улица, школа, общество – все, чье мнение было важно. Поэтому, когда газеты раскрыли факты дела – учительница (юная идеалистка) изнасилована одним из своих учеников (злобным индивидуалистом), а место преступления (школу!) он поджег, чтобы скрыть следы преступления (все «по неподтвержденным данным», естественно) – уже ни для кого не было тайной, что за всем этим стоял Джейк.

Неизбежно последовала буря. Газеты не могли напрямую показать пальцем на Джейка, но они изливали столько морального негодования, что знавшие, кто виновен (Сюзанна не понимала, куда подевалась презумпция невиновности), отнеслись к нему со всей строгостью. На пути к месту слушания фургон, в котором его везли, чуть не опрокинули. Кирпичи, яйца, фекалии летели в окна дома Сюзанны. То, что сделал Джейк, в его возрасте – отражение болезней современного общества. А современное общество в ответ готово было линчевать дитя Сюзанны.

В тот момент ей казалось, что хуже уже быть не может. Точнее, в тот момент она думала, что может предсказать, как все будет развиваться дальше. Джейк во всем признался полиции. Элисон рассказала свою часть, как и Скотт, Пит и Чарли. Показания остальных мальчиков отличались от версии Джейка, но главное, что тогда уже все знали, что именно произошло. И их жизненный путь уже был предопределен. Встречные обвинения, наказание, возмездие. Сюзанна думала, она точно знает, что ждет их впереди.

Но она ошибалась.

Через шесть недель после ареста Джейка Элисон Бёрч изменила показания. Более того, она исчезла, так неожиданно и бесповоротно, как Сюзанне и не снилось, когда она сама пыталась скрыться после того плевка Эмили в лицо на улице. Сюзанна подумала, что Элисон испытывала отвращение от поднявшейся шумихи. В теории ее личность была под защитой, как и Джейка, но в реальности – в обществе – Элисон сохранила анонимность с тем же успехом, что и сын Сюзанны. А в преддверии полноценного судебного заседания она, без сомнения, испугалась. Возможно, ей еще было стыдно, как и описывала Сюзанна, когда объясняла все Адаму. Сюзанна пыталась связаться с ней вскоре после ареста (она знала, это ужасная идея, адвокаты запретили бы ей, если бы узнали), хотела выразить сожаление, но, что вполне понятно, ей дали от ворот поворот. Так что она не могла знать наверняка, почему Элисон сбежала. Разум возобладал, вот и все. Это единственное, что, по мнению Сюзанны, придавало смысл той омерзительной ситуации.

Но газеты смотрели на все иначе. Естественно, это ведь их работа. Не просто иначе на все смотреть, иначе все описывать, независимо от фактов. Они жаждали крови, и в этом была проблема. Читатели требовали. И когда Королевская служба обвинения вынуждена была закрыть дело Джейка, объявить, что без обвинения, при том, что Джейк изменил показания, у них не было весомых доказательств его вины, обезумевшая от травли толпа обнаружила, что ее лишили жертвы. Это никуда не годилось. Так что прессе ничего другого не оставалось. Они нашли себе новую жертву.

Новостное колесо вращалось с такой скоростью, что у Сюзанны кружилась голова. Джейк не только не был виновен, вещали теперь газеты, он был невинен. С ним обошлись несправедливо. Обвинили ошибочно. Теперь Джейк стал жертвой, а не Элисон. А Элисон Бёрч, которую газеты могли теперь назвать по имени и безнаказанно стыдить – стала преступником. Подумать только, она не только обвинила в изнасиловании ребенка – ребенка, дорогой читатель! – но еще и стояла на своем более месяца, попусту тратя время полиции, вводя в заблуждение общественность и чуть не разрушив жизнь мальчика. А все почему? Потому что она фантазерка. Гонится за вниманием. Кто-то мог бы добавить – шлюха. На самом деле Сюзанну больше всего потрясло то, что газеты, похоже, все время втайне надеялись именно на такой исход. Мальчишка насилует взрослую женщину? Хмм. Человек собаку не кусает. А вот ложное обвинение в насилии, где виновна женщина… Отлично. Готовый материал для авторской колонки на две недели вперед, для воскресного приложения – на целый месяц. Что еще лучше, им не придется бороться с контраргументами. Настырные юристы не будут обвинять в клевете, не будут сгущать оттенки серого. Когда Элисон не будет рядом и не сможет защищаться, историю можно развивать бесконечно.

Сюзанна помнит свои споры с Нилом. Доводы – их была целая цепочка, в сущности, сводились к одному, превращались в единственную запутанную, затянутую в петлю веревку, на которой каждая вспышка пламени создает еще один узел.

Изнасилование забыто, поджог прощен, и Джейк – ее сын – сорвался с крючка. И муж теперь желал знать, что не устраивает Сюзанну.

– Ничего не забыто, – настаивала Сюзанна. – Ничто не прощено. Да, они говорят, что пожар был несчастным случаем, зашедшим слишком далеко розыгрышем, но ему еще придется столкнуться с обвинениями. И Джейк – не невинная жертва, которой его представляют. Ты сам знаешь, что это не так! Он виновен. Он это сделал, весь тот ужас, в котором его обвиняют.

– Но его же не обвиняют. В этом и дело. Его больше ни в чем не обвиняют. Почему ты не можешь просто порадоваться за него? Порадоваться, что все в прошлом. Как любая нормальная мать!

– Нормальная?

– Да, нормальная. Твой долг – встать на сторону сына, что бы ни случилось. Твоя ответственность.

Сюзанна не могла поверить в то, что слышала.

– Ты, ты смеешь говорить мне об ответственности? – сказала она. – Да ты все свободное время проводишь, прячась от семьи. Кто придумал, что отцовство – это вести себя как подросток?

Нил фыркнул и взмахнул рукой, он бы с радостью ушел, но это бы только подтвердило правоту Сюзанны.

– Как насчет умения отвечать за себя? – продолжила Сюзанна. – Не пора ли научить этому нашего сына? Джейк сделал это. Он признался. Он изнасиловал кого-то – изнасиловал, Нил! – а потом поджег школу.

– Это был не он! Джейк ничего не поджигал!

– Он собирался! И ты это знаешь не хуже меня!

– Бога ради, потише.

– А что, боишься, твой сын услышит, что на самом деле думают его родители? Боишься показать ему, как надо поступать?

– Значит, теперь это мой сын?

– Наш. Я имела в виду наш.

– И что значит – показать, как надо? Это не в наших силах. Она сбежала. Она решила снять обвинения, сказала, что все выдумала. Что мы с тобой можем поделать? Что остается Джейку, кроме как благодарить судьбу за второй шанс?

Вот оно.

Сюзанна сама не знала.

Она знала только, что сейчас все неправильно. Все. Да, Джейк ее сын, и она понимала, что больше всего должна сейчас быть благодарной, ровно как убеждал Нил. Джейк только ребенок, он совершил ошибку, и всем, кто ошибся, надо давать второй шанс. Эту линию гнул Нил. Но Сюзанна спотыкалась о чудовищность ошибки Джейка. К тому же, как можно назвать действие вроде насилия – ошибкой? В поле сексуальности, ошибка это, скажем… подкатить на танцполе и получить отказ. Заниматься сексом с незнакомцем без презерватива. Но изнасилование – ошибка? Сбить молодую женщину на пол, удерживать ее там, насильно взять ее, жестоко обойтись, а потом сказать: «Ой»?

Нет.

Изнасилование – это не ошибка. Это оскорбление. Оно противостоит всему, что дорого Сюзанне, всем ценностям, которые, как ей казалось, она привила своему сыну. Сострадание. Доброта. Рассудительность. Уважение к остальным и к самому себе. Без этого мы ничем не лучше животных.

Нет. Изнасилование нельзя просто забыть. Его нельзя так легко простить. Для Сюзанны изнасилование – бесчеловечно.

Она не могла притворяться. Просто не могла. Но что еще она могла сделать в тех условиях?

Люди все знали. Не широкая общественность, они жадно глотали любую выдумку, которой кормила их пресса. Но друзья, семья – они знали. Некоторые позволили себя обмануть, заняли сторону Нила. Так виделось Сюзанне. Была сторона Нила, и была ее. Но на ее стороне, те, кто знал то же, что Сюзанна, даже если они и не располагали всеми фактами, на самом деле они тоже не поддерживали Сюзанну. Были люди из школы, кто из уважения ко всему, через что прошел Джейк, свели обвинение в поджоге к минимуму, но в то же время явно объявили, что Джейку придется заканчивать обучение где-то еще. А еще были соседи Сюзанны, которые больше не хотели смотреть ей в глаза. Ее брат – родной брат, единственный живой родственник, – если забыть о том дне, когда Сюзанна появилась у него на пороге с плачущей Эмили на руках, – никогда больше с ней не говорил.

Отверженная одними, проклятая другими, Сюзанна не знала, что ей делать. Предать сына или все, во что она верила. Вот в чем выбор. Разве странно, что ей так и не удалось его сделать?

А Джейк. Все время оставался еще Джейк.

Сюзанна не может себе представить, что он чувствовал в те недели после ареста. А когда вернулся домой, когда все обвинения были сняты, он был таким же тихим и замкнутым, каким Сюзанна его знала. Он почти не выходил из комнаты и никогда не отдергивал штор. Он спал с головой под одеялом, как в детстве, когда боялся темноты. Когда ел на кухне, не снимал капюшона, в ушах всегда были наушники. Сюзанна не знала наверняка, играет ли в них музыка.

Она пыталась с ним поговорить, но не очень настойчиво. Надо признать, Нил старался упорнее. Только вот подход Нила заключался в том, чтобы убедить Джейка – ничего не произошло. Что нынешний рассказ прессы – чистая правда. Сюзанна не была уверена, что Нил сам случайно не поверил в него: Джейк только жертва в этой истории, а Элисон заслужила потоки ненависти на своем пути. Сюзанна видела, как он хмурился над газетными россказнями. Не оттого, что так сложно было связать воедино версии, но потому, что изо всех сил старался убедить себя – они правы. Может, все так и было? Может, Джейк не сделал ничего дурного? И он разбрасывал повсюду газеты для Джейка.

Однажды Сюзанна застала обоих в игровой комнате Нила. Она откуда-то вернулась домой… наверное, с прогулки, она тогда много гуляла, просто бродила, всегда по направлению от центра города. И вот она вернулась и услышала компьютер Нила, и обнаружила их там бок о бок. Джойстик у Нила, глаза не отрываются от экрана. Он играл в какую-то тупую видеоигру, где главная героиня – девушка с пышными формами – бегает в коротеньких шортиках. Сюзанна, не веря своим глазам, смотрела на экран, а потом заметила, что Нил еще и пиво дал сыну.

И тут она взорвалась:

– И о чем ты вообще думал?

Она говорила

(орала)

на Нила, думает она, но ударила она Джейка. По плечу, но достаточно сильно, чтобы было больно. Джейк даже не поморщился.

– Боже правый, – выдохнул Нил.

Банка с пивом Джейка опрокинулась на пол, на ковре расползалась пенистая лужица. У ног Джейка стояли еще две пивные банки – пустые, и Сюзанна сразу поняла, что Джейк здесь только потому, что ему посулили алкоголь. На видеоигру он даже не смотрел.

– Ты дал ему пива? – ужаснулась Сюзанна. – Нашему пятнадцатилетнему сыну? Ты напоил его?

Нил вытолкнул Сюзанну в коридор. Они настолько увлеклись попытками задушить друг друга, что не заметили, как Джейк выскользнул из комнаты у них за спиной.

– Черт побери, успокойся уже, – рявкнул Нил.

Сюзанна боролась, пытаясь высвободиться.

– В такие моменты я гадаю, что я вообще в тебе нашла, Нил! Не был ли весь наш брак злополучной ошибкой? И о чем ты только думал?

– Да мы просто отдыхали! – возражал Нил. – Проводили время вместе. Ты разве не этого хотела?

– Я хотела этого пятнадцать лет назад! Теперь уже поздно! – крикнула она. – Как ты не понимаешь? Слишком поздно!

– Ерунда! Только ты опустила руки. Повернулась к сыну спиной. Как ты не понимаешь, что он…

Но он не договорил. Их спор прервал звук захлопнувшейся входной двери, за которым последовало эхо.

Итак, Джейк знал. Он понял, что чувствовала мать. Его это должно было поставить в тупик. С одной стороны, отец разглагольствует о прошедшем. С другой – мать, которая не говорит ничего, но сохраняет такой вид, словно сейчас сломается, со звуком, заглушающим все остальное в комнате.

По правде говоря, она едва могла на него смотреть. Она не могла взглянуть на Нила, не могла посмотреться в зеркало, и когда она бросала взгляд на сына, она не смотрела прямо, глаза оставались на уровне ботинок либо блуждали в пустоте над плечом. Она его любила, она его ненавидела. Она была ему нужна, она была ему противна. Все это время Элисон перемывали косточки в газетах. Снова изнасилована, снова. Сюзанна не могла этого допустить. Не могла позволить, чтобы этот длинный урок, которому она подвергла свое единственное дитя, свелся к тому, как причинить кому-то боль и сбежать. Она не такая, и она не хотела, чтобы таким становился он.

Поэтому она так поступила. Поэтому она пошла тем вечером в комнату к Джейку, пока Нил еще гулял с друзьями, пытался вернуть утраченное детство, делал вид, что он никогда не совершал ошибок ни в роли мужа, ни в роли отца. Хотя разве не это Сюзанна делает с тех пор все время? Делает вид, что того, что она сделала, сказала, всей той ночи не было.

Больше нельзя притворяться. Никаких секретов, никакой лжи. За годы работы консультантом Сюзанне следовало бы понять: не важно, как ты стараешься от чего-то сбежать, прошлое рано или поздно догонит.

Сюзанна не может оторвать глаз от письма Джейка, буквы начинают сочиться кровью. Она смахивает упавшие слезы, еще сильнее смазывая буквы, но надеется, что сын как-то почувствует ее нежность.

– Ты убила его, Сюзанна. Ты сказала ему сделать это, и он послушался.

– Что? Нет!

– Да! Взгляни на письмо, попробуй отрицать это! Попробуй отрицать, что это ты подала Джейку идею.

Сюзанна снова вглядывается в слова на листке. Не может оторвать взгляд. Как не может не плакать, не может не признать, что Адам прав. Если он ошибается, то зачем она все эти годы пыталась это скрыть? Почему никогда никому не рассказывала о своих словах, даже мужчине, которого должна была любить – и любила когда-то, кому Джейк был так же дорог, как и ей.

– О Джейк, мой мальчик.

– Ты убила его, Сюзанна, – повторяет Адам. – Моего отца! Моего настоящего отца! Он мертв, и все из-за тебя!

– Но… я… а твоя мама? Я думала, ты пришел из-за того, что случилось с твоей мамой?

Адам смотрит на нее с нескрываемым отвращением.

– Мама? Мне плевать на маму. Разве я этого не говорил? Она не хотела меня. А потом взяла и умерла и оставила меня наедине с ним. Так какого черта меня должно интересовать, что случилось с ней?

Жестоко, безжалостно и безупречно логично.

– Я пришел из-за Джейка, Сюзанна. Все это, с самого начала, было о Джейке. Он единственный во всем мире, кому я мог быть нужен. Кто мог бы любить меня, как положено родителю. Он был моей единственной надеждой. Но ты лишила меня этого.

– Но он был мальчишкой. Просто мальчишкой!

Сюзанне кажется невероятным, что для кого-то ее сын может быть не просто ребенком, ее поражает, как далеки ее взгляды и Адама. Словно они смотрят на одно и то же с противоположных сторон. Для Сюзанны Джейк – вечный мальчик. Прекрасный, потерянный, сломанный мальчик, выбросивший свой шанс повзрослеть. Для Адама он – мужчина, отец, которым он никогда не был.

Теперь Сюзанна это видит. Она понимает каждый вопрос Адама, каждую его реплику. То, что он говорил о любви Джейка к его матери, о том, как она ему была дорога. И предположение Адама, что на самом деле не было никакого изнасилования. И пожар, его одержимость мыслями о том, чья это была идея, кто первым бросил спичку, как Элисон удалось выбраться из горящего кабинета. Адам повторял все то, в чем Сюзанна обвиняла газеты, ровно то, что все мы делаем, когда правда оказывается слишком жуткой или горькой и неудобной. Он смотрел на события иначе, манипулировал фактами, чтобы построить и перестроить рассказ так, как ему захочется. Более того, он придумал себе отца: родителя, о котором мечтал и которого у него никогда не было.

Что до Сюзанны…

По мнению Адама – в его рассказе – Сюзанна лишила его отца, определив всю дальнейшую судьбу Адама.

И оказывается, не только по мнению Адама.

– Ты знаешь, что я прав, – говорит Адам. – Разве нет? Я вижу, что знаешь. Ты всегда знала, что Джейк умер из-за тебя. Поэтому ты и сбежала. Тебе пришлось. Ты не смогла жить с тем, что натворила. Не смогла жить со стыдом.

У Сюзанны было столько причин для побега. Себе она говорила, что все из-за Нила. После смерти Джейка ее муж вынес их личное горе на суд прессы. Даже позволил им опубликовать его фотографию.

Им руководило горе, Сюзанна это знала. Он злился, рвался в бой и хотел, чтобы весь мир узнал о трагической судьбе, постигшей их сына. Только версия Нила в его интервью подтверждала каждую ложь, какая проникала в газеты. Снятие анонимности не только заново разожгло ненависть к жертве их сына, но еще и подвергло будущее их дочери опасности, что, по мнению Сюзанны, было непростительно.

Особенно когда Нил пообещал повторить. Позднее, после случая с плевком.

– Я тут подумал, журналисты все время просят еще интервью. Надо об этом рассказать, показать, что ненависть еще живет в обществе. Ради Джейка. И Эмили… газеты предлагают неплохие деньги, мы сможем дать ей хорошее образование. И съездить в отпуск. – И вот это уже нельзя простить, решила Сюзанна.

А Нил: она внезапно поняла, что рядом с ним ее удерживает только парализующая тяжесть горя-вины, вины-горя, и она надеялась, что еще один младенец поможет ей вернуть былые чувства. Вспомнить, как она любила Нила, когда они только познакомились. Она была очень молодой, оба они были молоды, но его внешность, его непринужденность… тогда Нил был ровно таким, каким нужен был Сюзанне. И она надеялась, что рождение Эмили спасет их, вернет их к тому периоду, когда только родился Джейк. Ей даже удалось убедить себя, что пропасть между ней и Нилом появилась из-за Джейка и никак не связана с тем, что они взрослели в противоположных направлениях, сосуществуя из выгоды и привычки. Но когда появилась Эмили, любовь к дочери перевернула чувства к Нилу с ног на голову. Сюзанна осознала, что ребенок не призван спасти их брак. Ей надо спасать себя.

А потом этот плевок. Еще один повод для побега.

Неважно, как Нил и газеты пытались все представить, были те, кто знал, что на самом деле случилось. Та женщина назвала Сюзанну мразью. Потому что она предатель: она предала женщин, общественные устои. Сюзанна знала, она не одна такая, так же, как и бесчисленная толпа «фанатов», кто, спасибо Нилу, точно знал, по какому адресу присылать свои отравленные дары для Джейка.

Возможно, если бы речь шла только о ней и Ниле, Сюзанна приняла бы внимание мира как кару. Она долго мирилась с тем, какой ее рисуют в газетах. Как говорил Адам: они ее не любили. Холодная, замкнутая, не желающая критиковать Элисон, не готовая оплакивать сына на камеру. Но проблема в том, что речь не только о них двоих. Сюзанне надо защитить Эмили, дать дочери будущее, не отравленное призраками произошедшего.

Так что у Сюзанны были причины бежать. В конечном счете, разве в глубине все не так, как сказал Адам? Разве не стыд заставил Сюзанну сбежать? Более того, спрятаться. Разве настоящая причина не в том, что Сюзанна не могла больше жить с прежней собой? Адам с самого начала спросил ее: ты отрицаешь ответственность за то, что сделал Джейк? За то, как все закончилось? Сюзанна думала, что он говорит об изнасиловании, пожаре, но на самом деле он имел в виду самоубийство. А что ответила Сюзанна?

Я ответственна.

Я.

За то, что случилось с Элисон, что случилось со школой, что случилось с Джейком. Сюзанна обвиняет себя во всем.

Наконец Адам видит, что она все поняла.

– Ты сидишь тут и плачешь, – заявляет он и плюет на нее, – словно слезы могут все исправить. Сидишь тут, прячешься в норке и думаешь, тебя никто не найдет. Но я нашел тебя, Сюзанна! Я нашел!

Сюзанна вынуждена выслушать, как именно он ее отыскал. Сначала искал намеки в Интернете, подсказки от фанатов Джейка и тех, кто поставил себе целью узнать. Ходил слух, что она работает психологом-консультантом, его запустил некто, утверждавший, что был ее пациентом, и это, по словам Джейка, было слишком удачно – слишком идеально – чтобы не проверить. Консультант? Как предсказуемо ничтожно. Дальше все было легко. Он не знал имени, но у него был город, а все консультанты обязаны регистрироваться в центральной организации, обслуживающей регион, – если они, конечно, хотят получать клиентов, и в итоге все свелось к простому методу исключения. Оказалось, Сюзанна справедливо опасалась Интернета. Но ей следовало знать, что если закрыть глаза, опасность не исчезнет.

– Думаешь, этим все исправила, – продолжает Адам. – Правда? Тем, что ты делаешь. Делаешь вид, что помогаешь, и думаешь, что этим сотрешь весь вред, который причинила в своей прошлой жизни. Как ты там раньше сказала? – Его голос делается высоким. – Я живу не для себя! Я все устроила так, чтобы жить не для себя.

Он смотрит на нее взглядом, полным ненависти, которая раньше только мелькала искрами.

– Все еще не понимаешь? Не видишь, что все это только вредит. Ты лицемерка, Сюзанна, – издевается он, дразня ее имя, новую личность. – Просишь других рассказывать тебе свои секреты, а сама скрываешь собственную ложь. О том, кто ты такая. Что ты сделала.

Адам встает так резко, что стул отлетает в сторону. Ударяется о столик, один из стаканов с водой опрокидывается и падает на пол. Звук выводит Сюзанну из оцепенения, подобно ледяной воде.

– Что ты делаешь? – в панике восклицает она. Сильнее вжимается в кресло.

Адам держит нож на уровне груди Сюзанны. Поправляет пальцы на рукоятке.

– Ты виновна, Сюзанна, – объявляет он. – Я сказал, что обвиню тебя, и вот мой приговор: виновна по всем статьям.

– Подожди, я..

– Поздно, – отрезает он. – Что бы ты ни сказала сейчас, слова опоздали на восемнадцать лет. Ты виновна, и на этот раз ты заплатишь за все.

Рут выпила слишком много вина. В итоге они с Алиной решили распить бутылку на двоих, а такое всегда плохо кончается – по крайней мере, для Рут, – потому что Алина редко пьет больше одного бокала. Сегодня она выпила два, но все равно две трети бутылки достались Рут, и это для нее не проблема, она не пьянеет, она все равно способна сесть за руль – только вот это уже нарушение закона.

Хорошо, что они заказали тарелку закусок. У Рут и так уже девять штрафных баллов, правда, за превышение скорости и проезд на красный, не за вождение в пьяном виде, но она все равно играет с огнем, и она не представляет, как жить, если потеряет права. Разве что спать прямо в зубоврачебном кресле, потому что как иначе ей успевать утром на работу? Но с едой есть шанс, что если ее проверят, цифры будут в пределах допустимого. Боже, да эти куриные наггетсы были такие сухие, что наверняка впитали в себя весь алкоголь. Если бы Рут хотела, она, наверное, могла бы и еще бокал выпить.

Но это будет ошибкой. Она и так уходит позже, чем планировала, и хотя она неплохо провела время, дольше она Алину уже не вытерпит. Будь здесь Сюзанна, все было бы иначе. С ней Рут действительно перепила бы, потому что вечер напоминал те, когда вино пьется как обычная вода. К сожалению или к счастью, Сюзанны здесь не было, и поэтому Рут удалось вырваться.

Она гадает, как у подруги сложилось с тем клиентом. Сложилось – ха! Двусмысленность очевидна, если она могла быть в их отношениях. Двусмысленность или оговорка по Фрейду? Сюзанна бы знала. Так же, как точно знала, что делает, когда выгнала Рут и Алину. Рут потом в пабе еще пошутила с Алиной, что хотя этот клиент и не Леонардо ДиКаприо, за молодого Джонни Деппа вполне сойдет. «Сдвоили сеанс», бог ты мой, говорит Рут сама себе. Ее подруга флиртовала, просто-напросто клеилась, да и почему нет? Она знает, что Сюзанна слишком серьезный профессионал и никогда не ведет себя неподобающим образом со своими клиентами, но можно же один раз позволить себе случайную безобидную фантазию.

Рут улыбается, нетвердо ковыляя к машине. Она и правда пошатывается. Один бокал, Рут. Два – максимум. Сколько раз надо себе это повторять?

И вот, смотрите, она идет не по той улице. Перед клиникой есть парковочное место, которое она обычно считает своим, но сегодня она приехала позже обычного, и место уже было занято. Так что ей пришлось оставить машину за углом, а значит, выйдя из паба, надо было повернуть налево, как пошла Алина, а не направо в сторону входа.

Ругаясь крепче, чем того требовала ситуация, Рут разворачивается на каблуках. И в этот момент она роняет ключи от машины и каблуком сталкивает в канаву. Слава богу, сейчас сухо, но все же. Рут закатывает глаза. Честное слово, она может выдернуть коренной зуб у десятилетки так, что тот даже не поморщится, а в обычной жизни претендует на олимпийское золото за умение споткнуться о собственные ноги. И дело не в вине. Не всегда. Если уж на то пошло, алкоголь обычно, наоборот, улучшает координацию.

Да-да, конечно, говорит голос. Расскажешь это полицейскому на штрафстоянке, старуха.

Она как раз собирается нагнуться и поднять ключи, когда улавливает что-то краешком глаза. Движение в окне через дорогу. В их окне. Окне Сюзанны. Наверное, показалось, окно темное, а если бы Сюзанна еще работала, она зажгла бы свет. В темном стекле отражается улица, как в остальных окнах их маленького домика. На улице никого, в домах тоже. Рут смотрит еще раз, теперь она уверена: там пусто, ни намека на движение. Только мерцание одинокого фонаря, дающего теплый, тусклый розовый свет, будто сдернутый с горизонта умирающего неба.

Рут поднимает ключи. Больше она не шатается. Неожиданная мрачность переулка отрезвила ее. Ей хочется побыстрее отыскать свою машину, но сначала она еще раз осматривается. Проверяет входные двери, небольшую улочку, ведущую к магазинам, просто чтобы убедиться, что никого нет ближе, чем она ожидает. И только убедившись, что вокруг никого, она еще раз смотрит на окно Сюзанны… и тут снова видит это.

Движение. На этот раз наверняка. Быстрая схватка теней, едва заметная в темноте.

Это неправильно. Что бы там ни происходило – что бы там ни творилось ранее – Рут внезапно уверена, что это неправильно. Сюзанна же не флиртует! Рут не понимает, о чем она только думала. А продление сеанса? Да никогда! В самом деле, Рут надо было сразу понять. Более того, нельзя было оставлять подругу одну.

Ничего не происходит. Боли, которую Сюзанна ожидала как освобождения, нет. Она открывает глаза: Адам прошел мимо и направляется к двери. У него нож, сумка, все его вещи, кроме писем Джейка. Как это ни невероятно, факт остается фактом: он уходит.

– Подожди…

Адам не останавливается, даже не оборачивается. Сюзанна беспомощно смотрит ему в спину, и страх внезапно трансформируется в ярость.

– СТОЙ!

Сюзанна вскакивает на ноги. Она не орет на Адама только потому, что на этот раз тот обернулся.

– И ты просто… уйдешь?

– Он закончился, Сюзанна. Наш сеанс терапии. Нам больше нечего друг другу сказать.

– Но ты не можешь просто взять и уйти!

Адам фыркает.

– Ты приготовила себе постель, Сюзанна. Приляг в нее. Смотри, как уютно.

– А что с Эмили? Где она? Что ты с ней сделал? Скажи, что ты сделал с моей дочерью!

Адам улыбается. Он отворачивается, и на этот раз Сюзанна знает, что он уже не повернется.

Мгновение она может только стоять и смотреть. Она готова взорваться от ярости, сама не знает, на что способна. Она чувствует, что в любой момент может потерять сознание. Но одновременно уверена, что, если захочет, сможет метать электрические разряды, молнии прямо из пальцев.

Он не уйдет.

Сюзанна не позволит.

Пусть сначала расскажет про Эмили.

Едва осознавая, что делает, она достает ножик из рукава. Это тот ножик, которым она в прошлый раз порезалась чуть не до кости. Сейчас она крепко держит его в руке и постепенно поднимает над головой, подходя ближе. Как и раньше, Сюзанна понятия не имеет, что собирается делать. Угрожать Адаму? Ранить его? Главное – чтобы он остался, это единственное, что она знает. Она готова пригвоздить его к стене, если потребуется.

Он уже берется за дверную ручку, когда слышит ее шаги. В комнате темно, видны одни тени, поэтому повернувшись, Адам, наверное, не сразу замечает нож. Сюзанна видит у него на лице злость и удивление. А потом он замечает поднятую руку Сюзанны, отблеск предмета у нее в руке и, бросив все свои вещи, молниеносно хватает ее за запястье.

– Что за…

Сюзанна издает звук, похожий не то на вопль, не то на крик. Она сопротивляется изо всех сил, и на мгновение появляется ужасное предчувствие, что она победит. Нож вонзится в плечо Адама, еще глубже, в сердце, пройдет насквозь, и Сюзанна его убьет.

Ее кровь. Снова она будет виновна в пролитии родной крови.

Наверное, осознание этого заставляет ее пошатнуться. А может быть – вполне возможно – Адам просто сильнее. Так или иначе, схватка длилась всего пару секунд. Сюзанна чувствует, как сгибается ее запястье, а потом что-то врезается в живот: кулак, колено, нога. Что бы ни ударило ее, это отбросило ее назад, прочь, она спотыкается и падает на пол. Голова откидывается и ударяется о деревянную панель стола, и несколько секунд она лежит оглушенная, раскинув руки.

Туман рассеивается, Адам смеется от ярости.

– Ты ненормальная.

Нож Сюзанны каким-то образом оказался у него в руке, вместо собственного, который он уронил. Он бросает нож ей в ноги, и Сюзанна пытается отскочить. Нож все равно задевает ее, но она не чувствует, порезал ли он кожу.

– Ты собиралась заколоть меня? – брызжа слюной, спрашивает Адам. – Ты собиралась заколоть меня?

Сюзанна стонет в ответ.

– Ты этого все время ждала? Чтобы я повернулся спиной? Гребаная сука!

Адам подходит ближе, сжимая кулаки. Смех бесследно испарился.

– Где ты взяла нож, Сюзанна? Ты хранишь его в ящике стола? На всякий случай? У тебя что, уже были такие клиенты? Или ты все время с ним ходишь, спишь с ножом под подушкой? – Что-то вдруг приходит Адаму в голову, и выражение лица начинает напоминать улыбку. – Интересно, он тебе для защиты? Или тебе иногда хочется самой использовать нож?

Адам пинает ее в ногу, лежащий рядом нож отлетает в сторону. Сюзанна снова кричит, на этот раз от боли в лодыжке.

– Или… ты принесла его с кухни? Так, Сюзанна? Он что, просто лежал там? Удивлен, что тебе хватило ума захватить его с собой, ты же такая трусиха. Взгляни на себя. Посмотри, какое ты ничтожество.

Сюзанна это понимает. Она представляет себя на полу, сломанную в стольких местах, что не сосчитать.

– Пожалуйста, – говорит она, когда Адам склоняется над ней. Остатки света, проникающего через окно, окрашивают его лицо в призрачный белый, цвет выкопанных костей. – Пожалуйста, – не сдается Сюзанна. – Эмили. Просто скажи мне, что ты сделал с Эмили. Ты… она…

– Она что? Что, Сюзанна? Мертва ли она? Ты об этом спрашиваешь? Умерла ли твоя дочь так же, как и сын?

Слова вырываются, как еще один удар Сюзанне под дых.

– Если я не скажу, ты можешь никогда не узнать, – протягивает Адам. – Потому что у тебя есть шансы не узнать. Есть вероятность, что тебе придется прекратить эту вторую жизнь, так и не узнав, что случилось с твоим вторым ребенком. – Он снова жутковато улыбается. – Должен сказать, мне это нравится: мысль, что тебе придется жить в неведении. Как я жил так долго. Как я был вынужден жить из-за тебя.

Сюзанна садится из последних сил.

– Они тебя найдут, – возражает она. – Поймают. Если ты ничего мне не расскажешь, я пойду в полицию, и они заставят тебя рассказать, где она.

– Ха. Что я отлично умею, так это исчезать. Может, потому, что меня никогда и не было.

Сюзанна издает не совсем человеческий звук. Плачущий, что-то среднее между писком и завыванием.

– Пожалуйста, – умоляет она. – Просто скажи, где моя дочь. Ты своего добился. Правда. Теперь я все поняла. Не наказывай Эмили за то, чего она не совершила. Она еще даже не родилась, когда все произошло!

Адам мрачнеет.

– Я тоже. – Он смотрит на нее, губы кривятся в узкой усмешке. – Ты понимаешь, что даже если найдешь ее, ты не сможешь ее вернуть.

– Что? Что это значит?

– Было так много вариантов, вот в чем проблема, – говорит Адам. – Понимаешь, она сама так захотела. Отчаянно хотела последовать за мной, куда бы я ни повел ее. Я подумывал запереть ее где-нибудь в подвале, как ту девчонку по телевизору. Думал столкнуть под поезд. А как здорово было бы проткнуть ее одним из ножей с крючков у тебя на кухне и оставить ее тело там, чтобы ты его нашла.

Сюзанна стонет.

– Но в итоге я выбрал самый простой путь. Самый очевидный. И боюсь, самый болезненный. Мне почти жаль, что я не увижу твоего лица, когда ты все обнаружишь. Если, конечно, это вообще произойдет.

Адам подбирает сумку и перекидывает ее через плечо. Находит, куда упал нож, подбирает его. Последний раз смотрит на Сюзанну, изломанной куклой лежащую на полу.

– Адам, подожди, я…

– Прощай, Сюзанна.

Она смотрит на его спину, он идет к двери. Открывает рот, закрывает, опять открывает.

– Твоя мама, – наконец произносит она.

В движениях Адама что-то меняется.

– Я думала о твоей маме, Адам, – продолжает Сюзанна. – И мне кажется, ты все не так понял.

Адам оборачивается, потом поворачивается всем телом.

– Не надо, – отвечает Адам. – Ничего больше.

– Она сменила имя, – с нажимом говорит Сюзанна, потому что ей уже нечего было терять. – Она вышла замуж за любовь своего детства, единственного, кому могла доверять. Возможно, она даже не любила его, не так, как он любил ее. Но они вместе уехали, спрятались, бросили свои семьи. Ради тебя, Адам. Она защищала тебя.

Адам внезапно оказывается над ней.

– Я же сказал, не надо. – Он нацеливает нож ей в левый глаз. – Мы это уже прошли, в эту игру мы уже играли. Ты знаешь, как все закончится.

Она знает. Они оба. Но в прошлый раз Сюзанна ошибалась. На этот раз она уверена, что права.

– Твоя мама заболела не по своей воле, Адам. Она не хотела оставить тебя одного. Но она оставила собственную жизнь ради тебя. Оставила карьеру. Свой шанс на справедливость, репутацию, на все. – Сюзанна сглатывает. – Если она правда не хотела тебя и оставила только из-за веры, то почему не отдала сразу? Она боролась за тебя. Боролась, чтобы сохранить тебя.

Сюзанна чувствует, как что-то потекло по ее щеке, но не может сказать, вода это или кровь. Нож Адама так близко, что лезвие расплывается пятном.

– Даже отец защищал тебя от правды. Возможно, он причинял тебе боль, – быстро добавляет Сюзанна, заметив гримасу Адама. – Но он никогда не предавал твою маму. Он никогда не изменял ее любви к тебе. Он знал, как много ты для нее значишь, именно поэтому он скрывал от тебя правду. Если бы он рассказал, он бы предал ее доверие.

Первый раз Адам оставался неподвижен. Весь сеанс он ходил, дергался, крутился, будто движение выдавливало из него злость. Это хороший знак? Он слушает? Или просто готовится к прыжку?

– Твоя мама тебя любила, – произносит Сюзанна. – Так же, как я люблю Эмили.

Адам вздрагивает, чуть не отшатывается, будто ему стыдно слышать имя Эмили.

– Так же, как я люблю Эмили, – повторяет Сюзанна. – И как я всегда буду любить Джейка. Я никогда не желала ему смерти. Никогда!

Она внимательно следит за реакцией Адама. Он слушает. Ей не показалось. Какие-то из ее слов все же достигли цели.

– Я подумала… Сама не знаю, что подумала, – продолжает Сюзанна. – Ты помог мне кое-что осознать, Адам. Помог понять. То, что случилось с Джейком, было моей виной, я это знаю, но это не значит, что я этого хотела. Я не ожидала, что он именно так поймет мои слова. Я пыталась помочь ему. Спасти его. Так же, как я попробую помочь тебе, если позволишь.

Сюзанна мигает, ресницы задевают лезвие, и, посмотрев на Адама, она не верит своим глазам. Адам вздрагивает, излучает ненависть, но по щеке его катится слеза.

Он отводит нож от лица Сюзанны.

– Адам, – тихо просит Сюзанна. – Позволь мне помочь тебе. Пожалуйста. Расскажи, где Эмили. Где я могу найти свою дочь.

В этот момент кажется, что время замерло.

Сюзанна не шевелится. Но что-то движется, у нее внутри: едва заметный отблеск надежды.

Адам отходит, совсем чуть-чуть, и опускает руку с ножом.

Их взгляды встречаются, и впервые Сюзанна видит ту его сторону, которую он так старался скрыть. Он потерян, испуган, одинок: она словно видит Джейка.

Теперь она тоже плачет, осознает Сюзанна. Не от страха на этот раз. От облегчения.

– Адам, – говорит она, осмелившись улыбнуться. Тут раздается звук, которого Сюзанна не ожидает, и дверь кабинета распахивается. Сюзанна удивлена так же, как и Адам. Невероятно, Сюзанна первая понимает, что сейчас произойдет.

Глаза у нее широко распахиваются, голос рвется сквозь боль.

– Нет! Рут, не надо!

Но Рут уже не остановить. Оглядевшись, она поднимает над головой огнетушитель. Когда Сюзанна кричит, он уже опустился.

Раздается вопль – Сюзанны? – и хруст: звук ломающегося черепа.

А потом все позади. Рут без сил падает на колени – а Адам безжизненно опадает на пол.