После

Небо цвета души Сюзанны: не серое, не черное, а пустое. Оно ровно простирается до самого горизонта и напоминает, как огромен мир и как безнадежны попытки почувствовать себя близко к дому.

Почва под ногами мягкая, на траве поблескивает роса. Обычно это любимое время года Сюзанны. Листва опадает, дни становятся короче, у нее всегда появляется чувство, будто мир ластится к ней. Она любит пауков и сети, которые они плетут, чтобы уловить оседающую росу. Здесь, на вершине холма, с которого открывается вид на весь город, на крыши, дороги, изящные переплетения повседневной жизни, заставили бы ее обычно застыть на месте. Обычно.

Она проходит мимо ряда надгробных камней к той могиле, где лежит ее дитя.

Она несет один цветок подсолнуха. Она не знала, что выбрать, но жизнерадостность этого цветка, связь со светом казались подходящими. Она видит, что и другие тоже недавно приносили цветы, к любимым, похороненным по соседству, но сегодня она, похоже, первая. Еще рано, на тропе нет следов. Она идет, и ей слышится движение рядом, но повернувшись, она видит только гнущийся на ветру клен.

Могила прямо перед ней.

Естественно, она изменилась со дня похорон. Но боль все еще там. Печаль, горе. И для Сюзанны это сейчас единственное, что имеет значение.

Она кладет подсолнух на землю и оглядывается, убеждаясь, что все еще одна. Ничего, никого, и на мгновение она закрывает глаза. Она так устала. Безумно устала. И это та усталость, которую сон, если ей удастся уснуть, не прогонит. Интересно, это оно? Так она будет чувствовать себя до конца дней? Надо было знать, учитывая, через что она прошла. Но реальность оказывается непредсказуема.

– Бедный мой ребенок, – говорит она громко. – Бедные мои дети. – Она опускается на колени на холодную сырую землю, проводит пальцами по имени на надгробии.

Имя ее сына.

Ее маленького потерянного мальчика, которому Сюзанна сейчас молится о том, чтобы вернулась ее дочь.

Она приходит спустя много часов.

Сюзанна отошла на скамейку рядом и сидит, наблюдая из-под покрова теней. Солнце проглядывает сквозь облака, поток тепла согревает лодыжки Сюзанны. Она сидит здесь так долго, что ее брюки, промокшие, когда она вставала на колени, почти высохли.

На кладбище все утро никого не было, и когда Сюзанна слышит движение, она думает, что опять ветер гуляет в деревьях. А потом она смотрит и не верит своим глазам. Подтягивает ноги под себя, пытается уменьшиться. Она как охотник, столкнувшийся с оленем, и на несколько секунд даже забывает дышать.

Эмили идет по той же тропе, по которой пришла Сюзанна. Она идет медленно, но очевидно, что она здесь не впервые, как и сказал Нил. По словам бывшего мужа (и настоящего, поправляет себя Сюзанна, потому что они так и не развелись), Эмили приходит сюда каждое утро с того дня, как переехала к нему. Сюзанне пришлось искать могилу Джейка, используя ориентиры, а Эмили наизусть знает свой путь через кладбище, не отрывает глаз от надгробия Джейка задолго до того, как его станет видно.

Сюзанне кажется, что Эмили выглядит изможденной, будто она тоже не спала прошлой ночью. Впрочем, неудивительно. Новая кровать, новый дом. Да, это ее отец, но все равно он для нее чужой. А если вспомнить все, что она пережила. Пять дней на том складе, с одной бутылочкой воды и парой батончиков «Сникерс», которые она захватила в поездку.

Поездка. Прогулка, которую обещал ей Адам, хотя планировал, что она зачахнет в той комнате, измученная ложью Сюзанны. Когда Сюзанна ворвалась внутрь и ее глаза привыкли к темноте, ей открылась ужасная картина: в тот момент Сюзанна была уверена, что опоздала. Эмили недвижно лежала на покрывале, не в силах поднять голову. А подойдя к дочери и обнаружив, что она все еще дышит – Сюзанна заметила еще кое-что. На стене за ней. Фотографии, заметки, газетные статьи, все, что Адам откопал о ее прошлом. Все ради Эмили. Это он и имел в виду, когда сказал, что избрал для дочери Сюзанны самое простое «решение». Самое очевидное. Самое болезненное. Она умрет, но сначала будет мучиться – и все из-за матери.

Думая об этом, Сюзанна не может не радоваться, что Адам погиб. Только вот… а сказал бы он ей? В конце. Он правда собирался рассказать? И несет ли Адам на самом деле ответственность за все это? Не был ли он тоже жертвой? Он получил сполна за содеянное, без сомнений, но Сюзанна не может отделаться от мысли, что цена оказалась слишком высока. Но прощает ли его это? Можно ли простить то, что он сделал? Или Сюзанна начинает путаться в том, что можно простить и что можно объяснить?

Она знает, что сама виновата не меньше других. Она изменила внуку. Изменила Джейку. Изменила Эмили. Но Сюзанна уверена, что дочь еще можно спасти.

– Нет.

– Эм? Эмили, подожди.

Дочь заметила, как Сюзанна выходит из тени. Нил говорил Сюзанне, что еще рано, что Эмили нужно время, чтобы свыкнуться со всем, но Сюзанна не могла больше ждать. Она выслушала ярость дочери, как только той хватило сил все высказать; она приняла тот факт, что Эмили не вернется домой после больницы, и даже помогла ей переехать за триста километров к отцу. И держалась на расстоянии. Больше недели, почти две, она держалась в отдалении, давая Эмили пространство, которое она требовала, не настаивая, чтобы ей дали шанс объясниться. Все это было нелегко, особенно встреча с Нилом. Под конец стало слишком тяжело. Жизнь без дочери: к этому Сюзанна не была готова.

– Нет, – повторяет Эмили. – Тебе не следует здесь быть. Я просила не приходить.

– Я должна, Эмили. Как ты не понимаешь? Я должна. То, как мы все оставили, ничего не обсудив… Я не могу так жить, Эм. Не могу.

Эмили потирает плечо. Сюзанна знает, оно было вывихнуто, когда Адам схватил ее, не давая сбежать. Когда, изучив все фотографии на стенах, Эмили наконец-то узнала правду. Адам схватил ее и удерживал, заставляя смотреть на то, что хотел показать, слушать его рассказ. Пора бы травме уже пройти, поэтому Сюзанна задумалась, насколько прочно боль засела у дочери в голове. Хотя она от этого не становится менее реальной.

– Все еще болит? Плечо? – спросила Сюзанна. – У меня в сумке есть парацетамол, если…

– Все хорошо. – Эмили опускает руку. – Оставь меня одну, мама. Пожалуйста. Просто уйди.

Это слово. Мама. Сюзанна чуть не плачет, когда слышит его. Эмили впервые так назвала ее после всей этой истории с Адамом. И хотя Эмили явно не хочет ее сейчас видеть, она, по крайней мере, уже не отшатывается.

– Пожалуйста, Эм, я…

– Эмили! Называй меня Эмили! Я уже не маленькая! Почему ты все время обращаешься со мной, как с младенцем?

– Извини. Эмили? Мне жаль. Извини за это, за все. Это я и хотела сказать. Я была неправа. Целиком и полностью. Я лгала тебе, это непростительно. Я знаю. Правда. И все равно прошу простить меня.

Эмили выпрямилась. И впервые в жизни Сюзанна заметила. Как выросла ее дочь. Насколько она сейчас сильнее, чем когда-либо была Сюзанна.

– Почему я должна простить? – спрашивает Эмили. – Почему я вообще должна тебя слушать? Ты лгала мне. Ты лгала мне всю мою жизнь. У меня есть отец. У меня был брат, Джейк. Ведь так же звали моего брата? Верно, мама?

Сюзанна прикрывает глаза.

– Я словно вообще больше не знаю, кто я такая, – продолжает Эмили. – Не знаю, кем я была. Не знаю, кем должна быть.

– Но… ничего ведь не изменилось, Эмили. Ты та же, что была всегда.

– Нет! И ты тоже! Все это время, мама. Все эти годы я хвасталась твоей честностью. Можешь себе представить? – Эмили издает звук, будто сама в это не верит. – Не понимаю, как могла быть такой идиоткой.

– Нет! – взрывается Сюзанна. – Не надо! Не вини себя! Это я лгала, Эмили. Я должна была рассказать правду.

– И почему ты этого не сделала?

Снова вопрос, к которому Сюзанне следовало быть готовой. И конечно она раздумывала над ответом, но логика так запуталась за эти годы, что ее стало почти невозможно выразить словами.

Эмили прерывает молчание:

– Ты всегда говорила, что главное – честность. Что надо быть честными по отношению к самим себе, к другим, друг к другу. Друг к другу, мама! Или ты собираешься отрицать, что говорила такое? Собираешься опять мне солгать?

– Нет… Ты права, я так говорила, но…

– И в чем разница?

Сюзанна выдыхает.

– Никакой разницы, – произносит она наконец. – Не должно было быть. Но Эмили, пожалуйста… – Она протягивает руку к дочери, но та быстро скользит в сторону. Протянутая рука повисает в пустоте.

– Что ты говорила?

– Только то, что… ты была маленькой, – отвечает она. – Я убедила себя, что защищаю тебя. Что ограждаю тебя от правды, чтобы не обременять тебя. Я хотела, чтобы ты жила свободно. Чтобы мы обе начали с чистого листа.

Сюзанна видит, что дочь хочет ее перебить, и поднимает руку.

– Но это не все. Теперь я вижу, я готова признать, что это не все. Когда я лгала тебе, когда я сбежала, я пыталась защитить себя. Солгать самой себе. Мне было очень грустно, Эмили. Просто… грустно. Твой брат… я подвела его. Я любила его так же сильно, как люблю тебя, и он умер по моей вине. Ты права. Это так и было. Все это… все, что случилось… и с Адамом, и с тобой… это все моя вина.

Сюзанна не может сдержать слез. Как же тяжело. Она была так счастлива – так бездумно и беспечно счастлива – и все рухнуло. Даже когда появилась Эмили, и казалось, она снова встала на ноги, она все время знала, что в один день земля уйдет из-под ног. Поэтому она так легко шла по новой жизни, не заводя друзей, не выходя в свет, изо всех сил старалась оставлять поменьше следов. Но в конце концов земля все же исчезла. Вопрос не в том, как легко Сюзанна ступала. Она несла за собой тяжелый груз.

Слезы текли по щекам легко и свободно, как кровь, словно все ее раны слились в одну. Сюзанна плачет и чувствует, как что-то касается плеча, и, подняв глаза, она видит, что дочь в слезах протягивает к ней руку.

– Надо было сказать, мама. Я думала, мы друзья. Думала, ты можешь все мне рассказать. Думала, ты мне доверяла.

– Эмили. Девочка моя. Моя храбрая красивая девочка. Я доверяю тебе. Доверяю. Извини, что обманула твое доверие.

Сюзанна пытается притянуть к себе дочь. Эмили не сопротивляется, и кажется, что между ними рухнула стена.

Они идут бок о бок, тяжело ступая по гравиевой дорожке. У могилы Джейка останавливаются посмотреть.

– Каким он был, мама? Как мне… я совсем не знаю, как мне к нему относиться. Ко всему этому. Поэтому я прихожу сюда. Попробовать… осмыслить… все это, наверное, но… – Эмили не заканчивает предложение, мотая головой.

– Я и сама мучаюсь, – признается Сюзанна. – Кое-что, что делают люди, не имеет смысла, если смотреть со стороны.

– Но этого мало. Когда происходит что-то плохое, нельзя просто пожать плечами и идти дальше.

На мгновение Эмили кажется маленькой девочкой, с которой Сюзанна гуляла по набережной Брайтона. Очень юной, но развитой не по годам, полной вопросов о мире. Как Сюзанна могла так ее недооценить? Как получилось, что она все это время ей не доверяла?

– Я не говорю, что не надо пытаться понять, – отвечает Сюзанна. – Наоборот. Только это не всегда возможно сделать, не в той мере, в какой нам бы хотелось. И даже если нам удается, надо еще научиться посмотреть на вещи – иногда на жуткие, ужасные вещи – с другой стороны. С самого начала. От истоков. Не так, как обычно, не… – Она прерывается в поисках слова.

– Задом наперед, – заканчивает за нее Эмили.

– Точно, – улыбается Сюзанна.

Они идут дальше, ко входу на кладбище, оставляя могилу Джейка позади.

– Извини, мама, – выпалила внезапно Эмили. – Я вела себя как идиотка. С Адамом. Если бы я не доверилась ему… если бы я не верила каждому его слову… а я даже влюбилась в него! Он получается… кто? Мой племянник?

Ее передергивает.

Сюзанна обнимает дочь.

– Послушай. Это не твоя вина, – объясняет она. – Понимаешь? Это я должна перед тобой извиняться. Запомни это.

На лице Эмили проглядывает улыбка.

– Адам точно знал, что делает, – говорит ей Сюзанна. – И с тобой, и со мной. Он нами обеими помыкал. Хотя в то же время им тоже кое-что руководило – он был во власти событий, к которым не имел никакого отношения.

Она чувствует, как Эмили напряглась.

– Звучит так, будто тебе его жаль. Он же пытался причинить тебе боль, мама. Он пытался причинить боль нам обеим.

– Да, ты права, – говорит Сюзанна. – Но и я в некотором смысле причинила ему боль. Или сама жизнь.

Эмили застыла.

– Ты хочешь сказать… Что ты говоришь, мама? Ты его прощаешь?

– Нет. Не знаю… Наверное, я всего лишь пытаюсь сказать, что не надо его ненавидеть, Эмили. Вот и все. Ради тебя самой и ради него. – Этот совет Сюзанна часто повторяла себе самой. И наконец впервые за последние две недели она смогла сама ему последовать.

Они идут дальше. Эмили не удовлетворена, Сюзанна чувствует это. Но пока что ее дочь погрузилась в задумчивое молчание.

– Твоя подруга, – произносит наконец Эмили. – Рут. У нее все хорошо? Что с ней теперь будет?

Сюзанне и самой это интересно. Угроза суда уже миновала, но это не значит, что она не будет страдать. Когда разумное человеческое существо оказывается ответственным за смерть другого человеческого существа, не так легко уйти без единого шрама. Сюзанна знает это, как никто другой.

– С Рут все будет хорошо, – отвечает Сюзанна. – Я об этом позабочусь. По меньшей мере, попытаюсь. Так же, как она всегда заботилась обо мне.

– Я бы хотела помочь, – заявляет Эмили. – Если смогу. Я не знаю, как именно, но когда мы вернемся домой, если я смогу что-нибудь сделать…

Когда мы вернемся домой…

Сюзанна останавливается. Они уже у самых ворот, на пороге остального мира. До этого момента она не знала, куда они пойдут дальше. Точнее, куда пойдет Эмили.

– Домой, – говорит Сюзанна. – Значит ли это…

– Это значит, что я люблю тебя, мама. И я по тебе скучала. Папа чудесный. Такой… серьезный, наверное, так. И немного тихий. Состарился раньше времени. Он всегда таким был?

Сюзанна не знает, плакать ей или смеяться.

– Нет, не всегда, – отвечает она.

– Он был очень добр ко мне, – продолжает Эмили. – Такой… внимательный, вот подходящее слово. И я хотела бы его навещать, узнать его получше. Но это не дом. Понимаешь? Дом у тебя, мама. Там, где ты.

Слезы навернулись на глаза. Сюзанна не может сдержать их.

– О, Эмили, – выдыхает она.

Притягивает дочь к себе, обнимает, удерживает – не понимая, как сможет когда-нибудь отпустить.

Нас переживет одна любовь.

Филип Ларкин