Часть первая
БАРД
Холодный ветер.
Ночь на скрещенье дорог встречает
Нищий певец.
Ятаро Кобаяси (Исса)
Глава 1
Городишко был маленький, жалкий — час ходу из конца в конец, село, а не город. Узкие пыльные переулочки, тротуары, вымощенные расползающимися асфальтовыми плитками, разбитые дороги, вливающиеся в центральную площадь. Одно— и двухэтажные дома, частью деревянные, старой постройки, частью кирпичные — поновей. За заборами — огороды. Несколько панельных пятиэтажек, стоящих особняком на окраине, телевизионная вышка на холме, стеклянно-бетонное здание с надписью “УНИВЕРМАГ”, обшарпанная автобусная станция, церквушка с покосившимся крестом…
Скучный городишко. Стас столько их уже перевидел…
Понятно, что денег за игру не дадут, и — попросись переночевать в дом — не пустят.
Но делать было нечего, и Стас, присмотрев местечко в тени пропыленного до седины тополя, перешел через дорогу.
Людей на улице было немного. Прохожие подозрительно косились на чужака — длинноволосый, загорелый, футболка с надписью “AC/DC” навыпуск, кожаная куртка-носуха — вся в заклепках и металлических бляшках, рюкзачок за плечами, тяжелый футляр с гитарой в руках. Косились, но молчали — не здоровались, не интересовались, кто такой, откуда, зачем.
Ни город, ни деревня…
Он присел на бетонный невысокий бордюр — лицом к дереву, спиной к тротуару, — пристроил рядом футляр, стащил рюкзак. Расшнуровал ботинки, давая отдых ногам Потянулся. Прищурившись, сквозь тополиную крону глянул на солнце. Потом достал из рюкзака кусок полосатой клеенки, расстелил на коленях. Вытащил ломоть хлеба, два мясистых помидора, битое яблоко, помятое яйцо и коробок с солью. Быстро все съел, запил водой из плоской фляжки, прополоскал рот, сплюнул под тополь, на пыльную траву.
За спиной проходили люди. Косились. Приглядывались. Оценивали. Отходя, обсуждали. Оборачивались. А ему было безразлично. Он привык…
Закончив нехитрую трапезу, Стас завернул яичную скорлупу в клеенку и убрал в рюкзак. Он знал, что мусорить в чужом городе не стоит, как бы грязно здесь ни было. Это ИХ грязь.
Прикрыв глаза и подставив лицо легкому ветерку, он посидел еще немного, наслаждаясь чувством сытости. А потом повернулся лицом к прохожим и взял на колени массивный гитарный футляр.
Этот футляр он лично смастерил из толстой восьмимиллиметровой фанеры. Укрепил его металлическими накладками и уголками, намертво привинтил удобную ручку и широкий кожаный ремень, врезал три замка-защелки. Внутри было несколько отделений: для запасных струн, каподастра и медиаторов, для ключа и камертона. Сама гитара лежала на поролоновой подкладке, накрепко притянутая к мягкому ложу прочными ремешками. Стас делал футляр с таким расчетом, чтобы музыкальный инструмент остался невредим, даже если футляр будет использован в качестве дубины. И ему уже не раз доводилось проверять на практике точность своих расчетов…
Он вынул гитару, ящик оставил открытым — для подношений. Склонив голову, пробежался пальцами по струнам, прислушался. Покрутил колки, подстраивая. Взял аккорд. Наиграл гамму. Удовлетворенно хмыкнул и поднял лицо.
Люди шли мимо. Теперь они делали вид, что не замечают его.
Раздумывая, с чего бы начать свое выступление, чем привлечь внимание прохожих, Стас перебирал струны, наигрывая что-то негромкое, легкое, блюзовое.
— Давай “цыганенку”. — Рядом остановился нетрезвый помятый мужичок. Он высморкался, вытер пальцы о рубаху и спросил: — Можешь?
— Могу, — ответил Стас и показал, что действительно может.
— Здорово! — признал мужичок, притопнув ногой. — Здорово! — Он пьяно улыбнулся и потребовал: — Давай еще раз! С выходом!
Стас не заставил себя упрашивать, вновь ударил по струнам.
Подошла какая-то женщина. Сказала с укором в голосе:
— Опять нажрался! Совсем дурной… Шел бы ты домой. Васильич!
— Не мешай! — отмахнулся мужичок, косолапо притопывая под звонкий гитарный перебор, шлепая ладонями по своим тощим бедрам. — Слышь, как играет, шельма! Давай, давай, парень! Эх!…
Остановился еще кто-то и еще. Стас не смотрел в сторону собирающихся людей, чтобы не вспугнуть их, он видел только гриф и струны.
В чехол упала первая монетка, он сделал вид, что не заметил.
Васильич разошелся, пустился вприсядку, но упал. Зрители рассмеялись.
— Вставай, Васильич, — пошутил кто-то, — застудишь геморрой-то.
Стас, не поднимая головы, изобразил что-то частушечное, задорное, на трех аккордах. И Васильич сразу подхватил:
Я не старый, я не дед,
я куплю велосипед,
буду ездить за горой,
чтоб лечить свой геморрой!
Смех стал громче.
Стас поднял голову, быстро глянул на собравшихся слушателей. Их было чуть больше десятка, они смотрели на скоморошничающего Васильича и словно бы не замечали гитариста.
Я сегодня встал с утра
с головой больной,
выпил водки два ведра
и хожу хмельной!
отчаянно прокричал Васильич.
— Ну все, понесло, теперь не остановишь, — сказал кто-то в толпе.
— А парень-то кто? — спросили негромко, но Стас услышал.
— Кто ж знает?
— Не племяш ли Васильича? Из города?
— Нет, что ты. Тому еще пятнадцати годов нет.
— А этот тогда кто?
— Да никто. Пришел сегодня с Голяницовской дороги.
Я сам видел.
— Пешком?
— Ну да.
— Чего ему здесь надо?…
Я по девкам бы пошел,
но портков я не нашел!
Ущипнул за бок жену,
вот теперь синяк на лбу.
— Давай, парень! Давай! Жарь!
Еще монетка упала на дно фанерного футляра — вторая. Народ раскошеливаться не спешил.
— Что здесь такое? — В толпу втиснулась широкоплечая фигура в кожаной куртке и штанах с лампасами. — Васильич! Прекращай дебоширить! А то заберу на пять суток!
— А-а, Степан Ильич! — Пьяный Васильич остановился, лукаво прищурился на явившуюся грозную личность, погрозил заскорузлым пальцем. — Забрать не имеешь права! Мы не буяним, зачем нас забирать? Просто культурно отдыхаем…
— Я тебе покажу, имею я право или нет!
— Правильно, Степан Ильич! — встряла женщина, которая уже пыталась отправить пьяницу домой. — Посади-ка ты его в камеру, подержи там, пока не протрезвеет.
— Цыц, Варька! — Васильич плюнул женщине под ноги. — Цыц, говорю! Мужиком своим командуй, а мне ты не указ!…
Стас прекратил играть, вынул из чехла монетки — три рубля, негусто, — убрал гитару, щелкнул замками.
— Так ее, Васильич! — выкрикнули в разросшейся толпе. Все больше людей, заслышав перепалку, подходили ближе, интересовались, в чем дело.
— Васильич опять с участковым ругается, — отвечали им. — И Варька, как всегда, лезет, куда не следует.
— А парень-то кто?
— Волосатик-то? Да на гитаре играл. Не наш, пришлый. Стас поднялся на ноги, неспешно отряхнулся. Васильич, прекратив ругань, повернулся к нему:
— Ты чего бренчать перестал?
— Хватит, — сказал Стас негромко.
— Ты что? Его испужался, что ли? — Васильич кивнул на участкового. — Не боись!
— Иди домой, Васильич! — Участковый положил руку пьянчужке на плечо, слегка развернул, мягко подтолкнул. — Иди!
— Нажрался, ирод!… — заголосила было женщина, но участковый исподлобья глянул в ее сторону и оборвал:
— Помолчи, Варвара Петровна!
— Молчи, Варька! — прикрикнул Васильич, топнув ногой.
— А ты иди, иди. — Широкоплечий Степан Ильич вновь толкнул подвыпившего мужичка. — И вы расходитесь, — он обвел толпу взглядом, — нечего тут стоять глазеть. Не цирк.
— Все? — Васильич извернулся из-под руки участкового, обернулся к Стасу. — Музыки больше не будет?
— Не будет, — кивнул Стас и слегка развел руками, словно бы извиняясь, словно бы говоря: “Ну что тут поделаешь?”
— Эх, парень, — горестно вздохнул Васильич. — Тебе бы на пару с Васькой моим сыграть, он на гармони, ты на балалайке своей. — Еще раз вздохнув и потерянно махнув рукой, Васильич растолкал начавшую редеть толпу и, пошатываясь, заковылял по тротуару прочь, должно быть взяв курс к дому. Следом за ним, бормоча что-то под нос, направилась и Варвара Петровна.
— Расходитесь, — сказал участковый толпе, — на сегодня все, цирк окончен… — Он повернулся к Стасу. — А ты, парень, погоди, не убегай. Разговор есть.
— В участке? — спросил Стас.
— Зачем так сразу? — Степан Ильич вроде бы даже обиделся. — Пиво пьешь?
— Денег нет.
— Я угощаю.
Пью.
— Ну тогда пойдем поговорим. — Он развернулся и не оглядываясь, размашисто и уверенно зашагал по направлению к большому зданию, на плоской крыше которого красовались облупленные покосившиеся буквы надписи: “УНИВЕРМАГ”.
Стас поспешно забросил за плечи свой рюкзачок, подхватил гитару и побежал вдогонку за участковым. Он знал, что с представителями власти лучше всегда во всем соглашаться. И уж тем более если тебя приглашают выпить пива.
В универмаге было на удивление прохладно, хотя кондиционеров не наблюдалось, да и откуда им взяться в этом заштатном городишке, где, как выяснилось, почти все знают друг друга лично? Выбор товаров был невелик — несколько импортных магнитол, черно-белый телевизор и пирамиды разнокалиберных многоцветных батареек в отделе “Радиотовары”, детские полосатые мячики, велосипед “Десна” и россыпь запчастей к мотоциклам и мопедам — в “Спорттоварах”, кастрюли, сковородки, тазы, лампочки и сиденья к унитазам — в “Промтоварах”. Был еще отдел “Одежда”, но и там особых богатств не наблюдалось. Одна-единственная на весь магазин касса пустовала. Две продавщицы, хихикая, обсуждали что-то, не об-решая внимания на редких посетителей, тем более что приходящие покупать ничего не собирались, а сразу же торопились в угол, отгороженный фанерными перегородками. “Пивной бар” — было написано на стене, и вырезанная из плотной бумаги стрелка указывала точное направление к самому популярному отделу этого универмага.
— Привет, Маша, — поздоровался участковый с хозяйкой пивного закутка. — Мы посидим тут?
— Сидите, — разрешила хозяйка, — выгонять не буду.
— Холодненькое есть? — спросил участковый.
— Найдем. Сколько?
— Давай пока пару кружек, а там поглядим. Рыбка найдется?
— Будет и рыбка.
— Свояк ловил?
— Как обычно.
— Вот и ладно.
Крякнув, Степан Ильич опустился на лавку. Сказал, обращаясь к Стасу:
— Присаживайся. Не торопишься?
— Куда мне торопиться?
— Вот и правильно. Тише едешь, как известно… Издалека едешь?
— Издалека, — не стал перечить Стас.
— Документы есть?
— Да, пожалуйста. — Стас с неохотой вытащил из внутреннего кармана куртки паспорт, протянул участковому. Тот взял, раскрыл книжечку, долго разглядывал фотографию. Полистал, внимательно изучая штампы прописок.
Стас тем временем осмотрелся.
Бар чистотой не блистал. На бетонном полу белели кляксы плевков, валялись изжеванные бычки, обрывки газет, рыбья чешуя и пивные пробки. Деревянные столешницы были испещрены надписями и рисунками, по большей части похабного содержания. Занавески на пыльных окнах-витринах выглядели так, словно о них постоянно вытирали руки — и наверняка именно так оно и было.
— Что, не нравится? — усмехнулся участковый.
— Отчего же, Степан Ильич? Здесь очень даже ничего.
— Ого! Знаешь, как меня зовут. Откуда?
— Слушать умею.
— Понятно, — участковый хмыкнул, вернул паспорт хозяину. Стас несколько расслабился — если документы вернули, значит, задерживать действительно не будут… Хотя— кто знает?…
К столику подошла хозяйка, поставила две стеклянные кружки с шапками густой пены поверху. Спросила:
— Как там наш хряк, Ильич? Не нашли?
— Ищем, Маша… Ищем… Ты рыбки обещала. Принеси, милая.
— Сейчас будет. — Она, вильнув задом, ушла в подсобку.
— Порося у них украли, — пояснил участковый. — Дело завели, да что толку? Где ж его теперь найдешь? Давно уж на шашлык употребили хряка. Однозначно… А кто? Не свои, нет. Свои друг друга знают, у соседа воровать никто не будет. Здесь все на виду… Чужие это, гастролеры. Приходят, тащат, что попало, а мне ищи…
Стас промолчал, пододвинул к себе кружку, дунул на пену.
— А ты, значит, путешествуешь, — предположил Степан Ильич.
— Да.
— Далеко забрался от дома-то своего… Бежишь от кого-то?
— Нет.
— Ну-ну…
Вернулась Маша, бросила на стол две тараньки, хотела что-то спросить у Ильича, но поняла, что разговору мешать не стоит, отошла, встала за своим столом-тумбой, спряталась за кассой, стала пересчитывать выручку, то и дело поглядывая искоса на беседующих посетителей и прислушиваясь к их негромкому разговору.
— И куда направляешься? — спросил Степан Ильич и одним глотком опорожнил почти треть кружки.
— К западу.
— А конкретней?
— Про Зону слышали?
— Понятно… — хмыкнул участковый.
— Что — “понятно”? — спросил Стас.
— Да нет, ничего… — Ильич сделал неопределенный жест. — Так… Приключений ищешь?
— Просто интересуюсь.
— Нечем там интересоваться, — помрачнел участковый. — Люди там пропадают. А нам потом ищи.
— Были там?
— Шустрый ты, парень, — усмехнулся Ильич. — Я и не заметил, как ты меня допрашивать стал… Надолго к нам?
— Думал пару дней подзадержаться, продуктов раздобыть…
— Ага! Раздобыть!
— Купить, — поправился Стас.
— А денег, говоришь, нет.
— Я бы заработал.
— Как? Тренькая на гитаре своей? У нас за это не платят, здесь не Москва, не Питер, метро у нас нет.
— Я уже понял.
— Сколько сегодня накидали?
— Три рубля.
Степан Ильич усмехнулся:
— Негусто, но на половинку буханки хватит. С голоду не помрешь.
Они замолчали, полностью сосредоточившись на чистке рыбы.
— Свояк у Машки такую тараньку делает! — Участковый вкусно причмокнул, и рот Стаса наполнился слюной. — Ты, парень, пей пиво-то, пей. Я угощаю…
— Спасибо, Степан Ильич.
— Что мне твое спасибо… — буркнул участковый, обсасывая выдранный с мясом плавник.
Посетителей в баре, кроме них, не было. Забежал какой-то парнишка, купил две жестянки пива, пакетик соленого арахиса и сразу же ушел, даже не посмотрев в сторону Стаса и участкового.
— Вот что… — сказал Степан Ильич, когда кружки опустели, а от рыбы осталась лишь чешуя да горстка прозрачных костей. — Парень ты неплохой, вижу, но… — Он крякнул, почесал кулаком нос. — Чужаки мне здесь не нужны. У нас городишко маленький, и ты тут словно блоха на заднице. Даю тебе два часа на все твои дела, и чтоб я тебя больше не видел. Не послушаешься, пеняй на себя— посажу на пятнадцать суток, право имею. И не вздумай прятаться — у меня везде глаза и уши.
— И куда мне теперь? — спросил Стас.
— Это дело твое. Километра через три по западной дороге большая деревня будет, Сидельниково. — Участковый залез в карман, вытащил две купюры по десять рублей. протянул Стасу. — На, бери! Бери, бери, не отказывайся. Не трудовые, халтурные, мне не жалко…
— Спасибо. — искренне поблагодарил Стас, пряча нежданные деньги.
— Нет, я против тебя ничего не имею. Зла на меня не держи… Просто жизнь у нас здесь такая… Болото. Поверху тишь, гладь, красота. А внизу грязь и зловоние. Бросишь камень — трясина и покажет себя: заколыхается, запузырится, вонючие волны пойдут кругами во все стороны. Ты — камень этот и есть. А я здесь для того, чтоб тебя пнуть подальше. Понял?
— Понял, — сказал Стас. — Чего ж не понять?
— Вот и ладно, вот и договорились… И вот еще что — бросай ты свою затею! Нечего тебе в Зоне делать!
— Да я только посмотреть хочу.
— Чего там смотреть? Лес обычный. Сплошной бурелом.
— Вот посмотрю и пойду дальше.
— Балда ты! — беззлобно ругнулся Степан Ильич. — Дубина стоеросовая… Впрочем, как знаешь, дело твое. — Он встал, оправился, пригладил волосы, надел фуражку. Молодцевато козырнул. — Два часа у тебя есть. И будь поосторожнее в нашем болоте.
— Постараюсь, — сказал Стас.
Степан Ильич несколько секунд пристально разглядывал его, словно желая убедиться, что до Стаса дошло все то, о чем они только что беседовали, потом кивнул и направился к выходу. Проходя мимо хозяйки, считающей деньги, он икнул и сказал:
— Запиши на меня, милая. Мелких, понимаешь, нет, а крупные менять не хочется, — он подмигнул. — Но с получки отдам.
— Хорошо, Степан Ильич, — откликнулась Маша.
Участковый ушел, а Стас взял еще кружку пива и добрых полчаса сидел, размышляя, что делать дальше. Безденежным уходить из городка не хотелось — да, за игру здесь много не получишь, но можно подзаработать как-то иначе— кому дрова поколоть, кому покосившийся забор помочь поправить, колодец вычистить, коровью тушу разделать… Но Степан Ильич не шутил — задержись тут больше чем на два часа, и окажешься за решеткой.
— Где здесь ближайший продуктовый магазин? — спросил Стас у хозяйки пивбара.
— А через дорогу перейдешь и уткнешься, — улыбнулась ему Маша.
— Спасибо.
Он допил пиво и, подхватив свои вещи, вышел на улицу.
Прохладное пиво возымело действие — солнце уже казалось не таким жарким, и сухой воздух словно бы чуть остыл. Мир вокруг слегка покачивался.
“Не так уж все и плохо”, — рассеянно подумал Стас, глянув в чистое синее небо.
Он перешел пустынную дорогу и — действительно! — уткнулся в железную дверь, над которой висела аляповатая вывеска: “ПРОДУКТЫ”. Он толкнул дверь, но она не шелохнулась. Толкнул сильней, приналег плечом. Дверь не поддавалась, ее словно бы заклинило. Заперто?
Он отступил на шаг. Возле металлического косяка был помещен под стекло листок бумаги, на котором, помимо всего прочего, значилось, что магазин работает без перерывов на обед. И, значит, сейчас он должен быть открыт. Стас вновь ткнулся в закрытую дверь. И вдруг его осенило. Он криво усмехнулся, взялся за ручку и потянул на себя.
Досадуя на собственную глупость — счастье, что никто не видел, как он борется с этой несчастной дверью!
Стас вошел в темный полуподвальный магазинчик, больше похожий на каземат — слишком низкий там был потолок, и стены сдвинулись так тесно, что невольно перехватило дыхание.
Он купил полторы буханки черного, пачку соли, а вместо сдачи взял китайскую зажигалку, сунул все в рюкзак и, улыбнувшись на прощание молоденькой симпатичной продавщице, выбрался на свободу!
— Не подскажете, как быстрей выйти из города? — обратился Стас к проходящей мимо старушке.
— А вам куда надо?
— На запад, — он вспомнил слова Степана Ильича и уточнил: — В Сидельниково.
— А-а… — старушка задумалась. Махнула рукой, указывая направление: — Быстрей всего по окружной дороге будет. Надо вам по этой улице спуститься и на третьем перекрестке повернуть направо. Потом прямо, до пруда, мимо пятиэтажек, а там уже дорогу видно будет. Около нее лесопилка стоит, ее издалека видать.
— Спасибо, — сказал Стас.
— На здоровье. — Старушка улыбнулась ему, и они разошлись, довольные друг другом.
Часы показывали половину четвертого. До конца срока, отведенного участковым, оставался целый час. Но Стас решил времени зря не терять и отправился по маршруту, подсказанному улыбчивой старушкой. Он отсчитал три перекрестка, повернул направо и долго шел прямо. Так долго, что начал сомневаться, верное ли направление выбрал. Кругом теснились одноэтажные щитовые домики, прячущиеся за высокими глухими заборами. Иногда из-за дощатых изгородей, почуяв чужака, глухо, словно просту-женно, лаяли псы. Улица была пустынна, и уточнить дорогу было не у кого. Единственное, что заставляло Стаса по-прежнему держаться выбранного направления, так это далекие крыши пятиэтажек, периодически выглядывавшие в узкие промежутки меж заборов.
А потом он увидел пруд — затянутый тиной небольшой водоем, у берегов поросший высоким тростником. Дома здесь расступились шире, и панельные пятиэтажки вдруг оказались совсем рядом.
Он, уже не боясь заблудиться, направился к ним и вскоре вышел на захламленный пустырь, больше похожий на городскую свалку. Дорог здесь не было, только множество пересекающихся, сплетающихся тропочек. Стадо пятиэтажек паслось на противоположной стороне пустыря. Ему надо было туда, но…
На пути, занимая стратегически важную точку на пересечении протоптанных дорожек, стояли люди.
Интуиция подсказывала, что с людьми этими лучше не встречаться.
Но Стасу надо было к пятиэтажкам. Через полчаса он должен оказаться за пределами города, и не только потому, что так велел Степан Ильич, но и потому, что он надеялся до наступления вечера попасть в Сидельниково и, если получится, остаться там на ночлег.
Стас решил обойти подозрительную компанию стороной, по краю пустыря. Он было двинулся по одной из тропочек, но тут же понял, что его заметили.
— Эй, парень! — окликнули издалека.
Он остановился, решая, что делать: бежать? куда?
— Что? — откликнулся он.
— Поди сюда! — лениво позвали его.
— Зачем?
— Поговорим!
“Сегодня все зовут меня поговорить, что за день?” — усмехнулся про себя Стас. И крикнул:
— О чем?
— Чего орать-то через всю площадь? Поди сюда, говорю!
— Площадь, — усмехнувшись, негромко повторил Стас. — Это у них называется “площадь”.
В компании было шесть человек. Это много. Двое малолеток — наверное, нет еще и пятнадцати, — а вот остальные выглядят взрослей.
— Пойдем, пойдем, — сказали совсем близко, за спиной, и Стас, вздрогнув, оглянулся. Он не услышал, как сзади подошли еще двое, похожие друг на друга, словно братья, — руки в карманах, кривые ухмылочки, мятые кепки, надвинутые на прищур глаз. — Боишься, что ли?
Итого восемь. Слишком много.
Но бежать он не мог.
— Пошли, — сказал один из братьев. — У нас там костер, шашлычок. Угостим, чего уж. Нам не жалко.
И Стас пошел.
Действительно, на костре жарилось мясо. Вокруг огня сидели хмурые парни, держа в руках проволочные вертела.
“Уж не хряк ли Маши, хозяйки пивбара?” — подумал Стас, остановившись в трех метрах от костра. Подойти ближе он не решился. Те двое, что конвоировали его, присоединились к компании.
Его с интересом разглядывали.
— Это ты там играл? — спросил один из парней, рыжий, веснушчатый увалень в рваной фуфайке и резиновых сапогах.
— Я, — признал Стас.
— Много накидали?
— Три рубля.
— А налог?
— Что? — Стас сделал вид, что не понял, к чему клонит конопатый.
— Налог и плата за место. У нас теперь рынок, бесплатно ничего не делается.
— Я не знал. — Стас пожал плечами.
— Не знал?… Но догадываться-то должен был. Верно я говорю, Серый?
— Точно, — подтвердил один из конвоиров. — Незнание закона не освобождает от ответственности.
— Денег у меня нет, — сказал Стас. — Было двадцать три рубля, но я на них хлеба купил.
— А у нас как раз хлеба нет. Мясо есть, а хлеба нема. — Рыжий в притворной досаде хлопнул себя по широким бедрам, скорчил рожу, и все нестройно рассмеялись. Не смеялся один Стас.
— Сыграй нам тогда, — предложил рыжий. Он явно был здесь за главного. — Вместо платы. А если нам понравится, мы тебя мясом угостим.
— Нет, — сказал Стас, — не могу, струна лопнула.
— Врешь. Нехорошо… Доставай гитару, поглядим, что там у тебя лопнуло.
— Вру, — согласился Стас, сделав маленький шажок назад. — Но играть не буду.
— Слышите, парни? Он не хочет играть. Упрямый! Что будем делать?
— Сделать ему испанский галстук, — предложил один из малолеток.
— Я сам сыграю, — хрипло сказал обритый наголо коротышка с наколкой “Женя” на мускулистом плече. — Дай сюда гитару.
— Я пойду, — сказал Стас, отступив еще на шаг.
— Никуда ты не пойдешь, — зло заявил конопатый. — Давай гитару. И мы тебя не тронем.
— Нет.
— Ты что? Не понял? Да кто ты такой? Ты, патлатый, мы же тебя быстро опалим, как поросенка. Будешь визжать, дергаться, да кто тебя услышит? Мы же прямо здесь тебя и зароем. Слышишь, ты, хиппи вонючий?
— Я не хиппи, — сказал Стас спокойно. — И даже не пацифист. А вонь здесь идет от вас, шакалы помоечные.
— Что? — Рыжий привстал. У всех остальных отвисли челюсти. — Что? — Он отбросил вертел с нанизанным на него куском мяса, шагнул вперед. В его глазах разгоралось бешенство. — Что? — еще раз спросил он и, стиснув кулаки, кинулся на Стаса.
Он был слишком медлителен и неловок. Стас легко увернулся от размашистого удара, поймал скользнувшую по плечу руку, слегка потянул на себя и ударил повалившегося противника ногой в живот. Рыжий, гортанно булькнув, сложился пополам.
Шпана растерялась.
Стас, воспользовавшись мгновением, подскочил к костру и сильным пинком швырнул пылающие доски, горячие угли и пепел в изумленно вытянувшиеся лица. Кто-то вскрикнул, кто-то опрокинулся на задницу, кто-то, напротив, вскочил на ноги — разглядывать было некогда, и Стас, подхватив гитару под мышку, стремглав бросился к недалеким пятиэтажкам.
— Держите его! — сдавленно прорычал конопатый. — Не дайте уйти этой суке!
— Я ни черта не вижу! — истерически крикнул кто-то. — Мои глаза… вот черт!
Стас несся быстро, как мог. Рюкзак колотил по спине, словно подгоняя. Тяжелый громоздкий футляр норовил выскользнуть из рук.
— За ним! — Шпана опомнилась. — Не уйдет! Перехватим его!
— Он мой! Я ему лично потроха выпущу! — орал конопатый.
У них были ножи, это несомненно. Самодельные финки с наборными рукоятками, любовно выточенными ложбинками кровотока на бритвенно-острых лезвиях.
“Псы с городских окраин, есть такая порода, — вспомнил Стас строку из песни. — С виду обычная стая, их больше от года к году…”
Пустырь кончился. Стас перепрыгнул живую стену плотно посаженного шиповника и оказался на тротуаре, в окружении серых бетонных стен. Какая-то женщина взвизгнула, испуганная его неожиданным появлением, и зажала рот ладонями. Из ближайшего подъезда выглянул мужчина, стремительно наклонился, поднял с земли обломок доски. Три бабульки, сидящие на скамейке, синхронно повернули головы на шум.
— Извините! — Стас на секунду остановился. — Где здесь лесопилка?
— Там, — женщина махнула рукой.
— Спасибо. — Он обернулся. Погоня приближалась. Преследователи больше не кричали, они бежали молча, ровно, их ярость прошла, уступив место целеустремленной злобе. Сейчас они действительно напоминали стаю бродячих псов, загоняющих подраненную, истекающую кровью жертву.
“… Ты шепчешь, они услышат…”
Мужчина с доской в руке только сейчас заметил преследователей и нырнул назад, в подъезд. Это дело его не касалось. Женщина тоже заторопилась, свернула с тротуара. Бабульки на лавочке равнодушно отвернулись. Сверху, с балкона, заверещал истошный голос:
— Павлик, немедленно иди домой!
Малыш, играющий в песочнице, поднял голову.
Стас понял, что помощи здесь ждать не от кого, и побежал дальше. Тяжелые ботинки бухали об асфальт, и отзвуки топота гулко плескались в серые стены домов.
За последней пятиэтажной он увидел лесопилку — штабеля бревен, кран, упирающийся стрелой в небо, вздымающиеся железобетонные балки и раскинувшаяся поверху паутина тросов. А еще он увидел насыпь дороги. За ней ничего не было — ни домов, ни заборов, ни огородов. Только холмистые луга и затянутые туманным маревом перелески возле самого горизонта.
Город кончился.
Стас взбежал на полотно дороги. На ходу обернулся.
Преследователи и не думали сдаваться. Малолетки сильно отстали, но остальные были уже недалеко — метрах в сорока. Впереди бежал рыжий, в руке у него был нож.
Стасу приходилось тяжело. Футляр с гитарой сделался совсем неподъемным, ноги одеревенели, пот ел глаза, горло забила густая слизь, легкие горели, под ложечкой нещадно кололо. Он понимал, что если преследователи не откажутся от погони, то через десять — пятнадцать минут они настигнут его, повалят на землю и начнут остервенело пинать, топтать, месить. Рыжий не удержится и пырнет ножом.
Конечно, можно сейчас остановиться, пока еще есть силы. Встать на середине пустой дороги, приготовиться к нападению. Ударом в висок вырубить первого подскочившего, следующему размозжить голову металлическим ребром футляра. Останутся четверо — малолеток можно не считать… Хотя и у них наверняка есть ножи. И именно в них больше всего злобы.
Нет, драться нельзя. Слишком малы шансы на победу. Да и…
“…будь осторожен в нашем болоте…”
Он здесь чужой. Все прочие — свои. Здесь все друг друга знают. Каждый чуть ли не родственник соседу. И все здесь не любят чужаков. Тронь одного из них
“…блоха на заднице…” и все остальные набросятся на тебя.
Одна надежда — убежать. Город вот-вот кончится. Псы почуют, что это уже не их территория, и вернутся назад.
Знать бы только, где заканчивается их территория?
Десять — пятнадцать минут.
Стас больше не оглядывался. Он слышал топот преследователей и их тяжелое дыхание — этого ему было достаточно.
Тридцать метров… Двадцать пять…
Обдав упругой горячей волной, оглушительно проревев двигателем, мимо пронесся грузовик. Стас шарахнулся в сторону, прижался к обочине. Ему стало смешно — если бы его сейчас сбило машиной, что делали бы разъяренные преследователи с раздавленным, безжизненным телом? Пару раз пнули бы месиво мяса и костей и ушли, недовольные собой? Или, перетрусив, замерли бы в отдалении, смущенно перешептываясь, переглядываясь…
Двадцать метров…
Стас, собравшись с силами, прибавил ходу. Он неоднократно слышал всякие истории про второе дыхание, но не верил им. Сколько он ни бегал — а бегать ему приходилось часто и порой до полного изнеможения, — никакого второго дыхания никогда не открывалось. Просто ноги сводила судорога, они заплетались, подкашивались, а режущая боль в подреберье заставляла сжиматься в комочек, в позу эмбриона…
Двадцать метров…
Они не отставали.
Лесопилка осталась далеко позади.
Он начал считать шаги, постепенно ускоряя счет. И темп.
Дорога шла по окраине городка. Справа, отступив от обочины метров на пятьдесят, тянулись сады и огороды, отмеченные прямоугольниками изгородей, — словно маленькие феодальные княжества, богатые, бедные, с домиком-столицей в центре. А по левую сторону раскинулись холмистые луга. Асфальт дороги был границей между городом и свободой…
Стая и не думала отставать.
Проревев, навстречу пронеслась еще одна машина, дыхнула в лицо горячим воздухом, и Стас едва не упал.
Пятнадцать метров.
Невообразимо тяжело.
Армейские ботинки, берцы, словно гири оттягивали ноги.
Футляр приходилось двумя руками прижимать к груди, хоть это и было страшно неудобно.
Стас больше не смотрел по сторонам, он глядел лишь себе под ноги. Только бы не запнуться!
Сзади надвинулась какая-то тень. Рявкнула из-за спины.
Опять грузовик. Что они разъездились?
Автомобиль снова требовательно рявкнул сигналом.
Стас отступил с асфальта, прижался к обочине. По песку бежать было неудобно. Он затылком чувствовал, как его неотвратимо нагоняют преследователи. Он даже знал, куда придется первый удар — в ноги, по лодыжкам.
Ну что же ты? Проезжай!
Стас повернул голову.
“ЗИЛ” ехал рядом, не торопясь обгонять. И вдруг дверца его широко распахнулась, из кабины показалось дружелюбное загорелое лицо.
— За тобой? — прокричал водитель, кивая назад. — Давай прыгай! Сможешь на ходу?
Стас оглянулся.
Десять метров. Совсем рядом.
Рыжий хищно ощерился. Лезвие финки блестело в кулаке. За предводителем, отстав на полшага, бежали братья в мятых кепках. За ними несся бритоголовый мускулистый коротышка с татуировкой на плече.
— Смогу, — выдохнул Стас, надеясь, что действительно сможет. Он забросил футляр в кабину, схватился за ручку открытой двери, подпрыгнул и вскочил на подножку.
Пять метров.
— Отрываемся! — весело сказал водитель и подмигнул Стасу. — Держись! Двигатель взревел.
— Сука! — завопил рыжий, перекрывая отчаянным криком гул мотора, — Я тебя достану, гнида, слышишь меня?! Думаешь, я тебя не найду?
Стас слабо улыбнулся. Он не думал, он был уверен, что рыжий его никогда не найдет.
— Залезай, — пригласил водитель, — не стой на подножке. А то еще на ГАИ нарвемся. Тогда придется тебе опять бежать.
— Спасибо, — выдохнул Стас. Он заполз в кабину, с трудом разместил громоздкий футляр, захлопнул дверцу. — Ты меня спас.
— Что у тебя там? Гитара?
— Гитара… — Стас заглянул в зеркало заднего вида. Маленькие фигурки безнадежно отставших преследователей яростно размахивали руками. Он сплюнул в открытое окно и плевок унесло ветром, в сторону оставшейся ни с чем стаи. Стас негромко рассмеялся.
Водитель с интересом глянул на него, промолчал.
— Ушел, — сказал Стас, отдышавшись. — Уж и не надеялся, честно сказать.
— Чем ты им не понравился?
— А разве им можно чем-то понравиться? Водитель одобрительно хмыкнул, оторвал от баранки руку и, протянув широкую ладонь, представился:
— Саня.
— Стас. — Стас пожал жесткую крепкую ладонь.
Наконец-то кончился и пригород. Дачные домики и земельные наделы, отмеченные изгородями, остались позади. По обе стороны дороги расстилалась равнина с редкими островками перелесков.
— Далеко едешь? — спросил водитель.
— В Сидельниково.
— Знаю, по пути, подброшу. Кто у тебя там?
— Никого нет.
— Чего ж ты там забыл?
— Вообще-то я в Зону иду. Слышал?
— Слышал. А в Сидельниково тогда зачем? Стас пожал плечами.
— Думал переночевать там, может, и покормят.
— Да кто тебя к себе пустит?… А если тебе в Зону надо, то поехали. Мне по пути.
— Далеко?
— Километров тридцать еще, может, чуть поменьше. Через полчаса будем.
— Ты местный?
— Да, из этих краев. Десять лет тут водилой работаю, все дороги знаю.
— И что у вас про Зону рассказывают?
— Ерунда это все! — водитель отмахнулся. — Сказки! Был я там, еще пацаном. Обычный лес, ничего особенного.
— Говорят, там люди пропадают.
— Пропадают, — согласился Саня. — Они везде пропадают. А там же болота кругом, торфяники. И лес дремучий… Видел когда-нибудь, как торфяник горит? Огня не видно, он под землей, кругом только дым плавает — горький, густой. А почва поверху тонкая. Ступишь на такое место — и, крикнуть не успеешь, провалишься в самое пекло. Ни трупа, ни следов — был человек, и нету его…
Стас все никак не мог отдышаться.
— Говорят, что там электроника отказывает.
— Электроника везде отказывает, — хмыкнул Саня. — Я неделю назад магнитолу купил, обмыть даже не успел, а она уже сломалась. Хорошо, хоть на гарантии… Хочешь мое мнение знать? Ерунда это все! Выдумки. Никакой Зоны нет. Вон в районной газете недавно писали, приезжала экспедиция из Москвы, забрели в самый центр Зоны — хотя кто его знает, где этот центр? Всяких приборов понаставили и целую неделю там комаров кормили, все ждали. И что толку? Собрались и уехали ни с чем… Открыватели хреновы! Только деньги впустую тратят… А тебе-то там что надо?
— Посмотреть хочу.
— Вот-вот, — недовольно заметил Саня, — Приходите смотреть, а потом вас с милицией ищут. Да еще говорят: еще одна жертва Зоны!… И чего дома не сидится?
— Человек я такой, — сказал Стас, — не могу на одном месте.
— Ну и ехал бы куда-нибудь в горы или на море.
— Был я там.
— А у нас и смотреть нечего: болота и леса, комары, клещи да пиявки.
— Романтика! — усмехнулся Стас.
— Да уж…
Они какое-то время молчали.
За Сидельниковом — небольшим сельцом с разоренной церквушкой — кончились открытые луговые пространства, к дороге подступили перелески. Верхушки деревьев мелькали на фоне неба, солнце словно бы бежало впереди машины, поблескивая в кронах.
— Значит, путешествуешь? — спросил водитель, открыв окно со своей стороны и закурив.
— Да.
— Работаешь?
— Нет. Брожу туда-сюда, а при случае, когда деньги нужны, подрабатываю.
— Перекати-поле, — с легким осуждением в голосе заметил Саня.
— Что-то вроде.
— Каждому свое… Я бы так не смог — мне дом нужен, хозяйство. Жена, дети, семья. Без этого ты вроде бы и не человек.
— Каждому свое, — согласился Стас. — Натура у меня такая, не могу без движения. Постоянно куда-то тянет, особенно по весне. Выйдешь на свободу, глянешь на горизонт — и сердце замирает, словно зовет тебя кто-то оттуда, манит вдаль. День-два вытерпишь, ну максимум неделю, и — прочь из дома. Зимой — на юга, к морю. А летом — куда глаза глядят, летом легче…
— Бродяга, — сказал Саня, — У тебя, наверное, в роду цыгане были. Вон и на гитаре играешь.
— Но коней не ворую, — отшутился Стас.
— Так теперь и коней-то нет, как раньше. — Саня швырнул в окно искру окурка, поднял стекло, оставив маленькую щелку для свежего ветра. Сказал:
— Хотя место там, конечно, странное… Видел я однажды такое… — он покрутил головой. — Сам не знаю, может и привиделось… Недавно было, месяца три назад. Не больше. Ехал вот по этой дороге, вез песок из карьера. А уже поздно было, темно, лес кругом. Фары включил… — Он смолк, задумался, смотря на гипнотически бегущее серое полотно дороги, словно восстанавливая в памяти картину случившегося. Стас молчал, ожидая продолжения.
— Зона-то, она километров на десять в стороне от дороги начинается, но все равно проезжаешь и невольно по сторонам поглядываешь, ночью-то. — Саня хмыкнул. — Видно, здорово нас своими рассказами бабушки напугали в детстве, раз до сих пор боимся… Так вот, еду, пялюсь на дорогу, по сторонам поглядываю, глаза тру, чтобы сон прогнать, и вдруг вижу — впереди на обочине какой-то человек стоит и вроде бы голосует. Фары светят далеко, но толком все равно ничего не видно. Я думаю: надо бы подбросить — и поговорить будет с кем, и человеку доброе дело сделаю. А сердце-то защемило, чую, что-то здесь не так! Что он тут ночью делает, недалеко от Зоны? Жутко!… Подъезжаю ближе — уже вижу — спиной стоит, высокий— наверное, метра за два — здоровый. И словно бы в шубу одет — это весной-то! Тепло ведь было… Я метров за десять слегка притормозил, и тут он поворачивается… Мать твою!… Морда вся в шерсти, глаза в свете фар зеленым отсвечивают, как у волка, черная пасть и зубы — во! С мой мизинец… Я так и обмер, со всей дури по газам дал, проскочил мимо страшилища этого и до самого дома под сто двадцать гнал, остановиться не мог — чудо, что не разбился.
— И что это было? — спросил Стас.
— Откуда я знаю? Потом, поуспокоившись, я стал рассуждать и надумал три варианта: во-первых, почудилось мне все. Я же почти засыпал, носом клевал. Вот и привиделось… Во-вторых, баловался кто-нибудь. Купили детишки страшную маску резиновую, сам видел — продают такие, прихватили старую шубу, сделали какое-нибудь чучело или сами вырядились… Если так, то я ведь их и сбить мог…
— А третий вариант?
Саня пожал плечами, хмыкнул смущенно, неохотно процедил:
— Лешак… Прабабка моя рассказывала, их здесь одно время часто видели… Да ерунда все это! Привиделось мне, точно говорю!… Но морду эту я никогда не забуду! Зубы— во! И глаза! Жуть!…
Перелески по обочинам сгустились, сомкнулись в сплошной лес, подступили вплотную к полотну дороги. Ивовые кусты карабкались на насыпь, словно штурмуя ее. Тени легли на потрескавшийся асфальт. Солнце уже почти совсем потерялось за деревьями, только порой тонкий лучик проблескивал в темной зелени крон. От неба осталась лишь синяя, шириной с дорогу, полоса высоко над головой.
— Скоро, — объявил Саня. — Не передумал идти?
— Нет, — твердо сказал Стас. — Не для того я сюда добирался, чтобы сейчас повернуть.
— Ну, смотри. Хозяин барин… В общем, так: как выйдешь, тебе надо будет перейти на ту сторону дороги. Там увидишь мосток через канаву и тропку. Пойдешь по ней через лес, смотри только с пути не сбейся — там рядом топь. Километров через девять будет маленькая деревенька, Торпухово. Не знаю, живет ли сейчас там кто, но дома, думаю, стоят. Переночуешь, если не испугаешься, а утром, как солнце взойдет, можно будет и в Зону. Она километрах в четырех к северо-западу от деревни. Но, как стемнеет, там не ходи! Заблудишься, забредешь куда — пиши пропало! Места здесь дикие, лес, если к северу идти, километров на триста тянется. Кабаны, лоси, волки, медведи — зверья дикого здесь полно.
— Ладно, — Стас улыбнулся, — не пугай.
— Я не пугаю. Предупреждаю просто.
— Спасибо за предупреждение.
— Если бабка Варвара Ивановна в Торпухове живет еще, передай ей от меня привет. Сашка Ростоцкий, она меня должна помнить.
— Хорошо.
— И не задерживайся ты там. Хоть и не верю я во все эти сказки, но… дыма без огня не бывает.
— Не буду, — пообещал Стас. — Посмотрю только и дальше пойду.
— Куда?
— Пока еще не решил. Куда глаза глядят.
— Если будешь мимо Минчакова проходить, заходи в гости. Спросишь, как найти, меня там все знают.
— Если будет возможность, загляну…
Минут пять они молчали, сказав все, что надо было сказать. Потом “ЗИЛ” сбавил скорость, остановился, и Саня протянул руку:
— Ну, счастливо!
— Бывай! Спасибо за помощь!
Они обменялись рукопожатием. Стас открыл дверцу, спрыгнул на землю, поморщившись от боли в одеревеневших икрах. Саня подал ему гитару:
— Удачи!
— Пока!
Дверца захлопнулась, и машина, взревев двигателем, унеслась прочь. Стас проводил ее взглядом, еще не зная, что это последний автомобиль, который он видит.
