II

Смех Мерлина

1

Работал Юрген Линд не торопясь, а потому на доведение до ума «Un Hommage à Robert-Houdin» потребовалось больше времени, чем мы предполагали, и прошло почти три месяца, прежде чем Айзенгрим, Лизл и я отправились в Лондон, чтобы посмотреть, что же получилось. Из вежливой формулы приглашения вытекало, что критика приветствуется. Айзенгрим исполнял в фильме главную роль, а Лизл вложила в предприятие немалые деньги, предполагая через два-три года вернуть их с хорошими процентами, но я думаю, все мы прекрасно понимали, что если начнем критиковать Линда, то особого восторга это не вызовет. И тем не менее приличия были соблюдены.

Мы редко путешествовали втроем, но если это случалось, то не обходилось без препирательств – где остановиться. Я предпочитал небольшие приличные отели; ; Айзенгрим предпочел «Савой».

Апартаменты, которые мы заняли в «Савое», точно соответствовали вкусам Магнуса. Стиль интерьера относился к началу двадцатых годов, и с тех пор здесь ничего не менялось. Комнаты были большие, а стены выкрашены в самый унылый из цветов, какими пользуются декораторы, – серовато-белый. Под потолком в гостиной – зеркало в раме шириной не меньше девяти дюймов. Электрический камин с модерновыми завитушками исторгал при включении тяжелый запах подгоревшей пыли, наводивший на мысли о мышах. Громоздкая и неуклюжая мебель в стиле двадцатых. Окна выходили на улочку, которая, по моим меркам, не тянула и на переулок, и даже . Но к нашему изумлению, Магнус изрек, что никто, считающий себя джентльменом, никогда не смотрит из окна. (Что он мог знать о тонкостях аристократического этикета?) Там была невероятных размеров спальня для главы семейства, и Магнус оккупировал ее, сказав, что вторую кровать в ней может занять Лизл. Моя комната – довольно большая, но, конечно, куда как меньше – располагалась ближе к ванной. Сие заведение поражало архаичным великолепием: стены выложены чуть ли не римской плиткой, ванна вровень с полом и гигантское биде. Это великолепие стоило в день столько, что я вздрогнул, даже разделив эту цифру на три, но предпочел помалкивать, рассчитывая, что долго мы здесь не пробудем. Я не скупердяй, но думаю, что благопристойная бережливость приличествует даже очень богатым – таким как Лизл. К тому же я достаточно знал нравы очень богатых, чтобы понимать: мне придется заплатить ровно треть и ни пенсом меньше.

Магнус относился к своей новой роли звезды – хотя всего лишь и звезды отдельной телевизионной постановки – без капли юмора, что мне представлялось нелепым. В первый наш вечер в Лондоне он настоял, чтобы Линд и его команда пришли к нам в гостиную «закусить». Закусить! Да от такой закуски не отказались бы Соломон и царица Савская. Увидев все это, расставленное на столе официантами, я невольно погрузился в мрачные расчеты – сколько составит одна треть стоимости сей роскоши. Кусок в горло не полезет – таким было мое первое впечатление. Другие, однако, ели и пили без всякой меры, а не успели они войти в номер, как начались намеки на то, что хорошо бы услышать продолжение истории, начатой Магнусом в Зоргенфрее. Мне тоже хотелось продолжения, а поскольку было очевидно, что за эту историю мне придется дорого заплатить, я преодолел сомнения и позаботился, чтобы получить свою долю на этом пиршестве.

Просмотр «Hommage» был назначен на следующий день на три часа.

– Прекрасно, – сказал Магнус, – у меня утром будет время совершить маленькую сентиментальную прогулку.

Вежливый интерес Инджестри и деликатно-любознательное прощупывание – по каким местам.

– Кое-что связанное с поворотной точкой в моей жизни, – сказал Магнус. – Думаю, человеку не следует пренебрегать такими традициями.

А Би-би-си ничем не может быть полезным, поинтересовался Инджестри.

– Нет-нет, – сказал Магнус. – Я просто хочу возложить цветы к подножию одного памятника.

Но Инджестри, конечно, настаивал – почему бы Магнусу не разрешить кому-нибудь из отдела связей с общественностью или из какой-нибудь газеты запечатлеть этот душещипательный момент? Впоследствии, когда нужно будет подогреть интерес к фильму, такая фотография могла бы оказаться очень полезной.

Магнус был сама скромность. Он бы предпочел не делать достоянием общественности глубоко личный жест благодарности и уважения. Но он готов признаться друзьям, что планируемое им мероприятие связано с подтекстом фильма. Действо, имеющее отношение к его карьере. Нечто, совершаемое им всякий раз, когда он оказывается в Лондоне.

Он зашел так далеко, что не осталось никаких сомнений – он напрашивается на лесть, и Инджестри принялся ему льстить, искусно смешивая симпатию и уважение. Это была яркая демонстрация того, почему Инджестри удалось не только выжить, но и преуспеть в жестоком мире телевидения. Долго уговаривать Магнуса не пришлось, и я думаю, все сложилось, как он и задумывал с самого начала.

– Ничего экстраординарного. Я хочу возложить несколько желтых роз – надеюсь, мне удастся купить желтые – к подножию памятника за Национальной портретной галереей. Вы его знаете. Это один из лучших памятников в городе. Ирвинг, великолепный и снисходительный, в своих академических одеяниях взирающий на . Я обещал Миледи делать это – от ее имени и от моего, – если доживу до такого момента в своей жизни, когда смогу себе это позволить. Вот я дожил и делаю то, что обещал.

– Нет, вы положительно должны прекратить испытывать наше терпение, – сказал Инджестри. – Рассказывайте. Кто такая эта Миледи?

– Леди Тресайз, – сказал Магнус теперь без малейшего намека на розыгрыш. Вид у него был торжественный. Но Инджестри разразился смехом.

– Бог ты мой! – сказал он. – Это вы о старушке Тресайз? О бабушке Нан? Так вы ее знали?

– Лучше, чем вы, по всей видимости, – сказал Магнус. – Она стала моим дорогим другом и относилась ко мне очень хорошо, а я тогда очень нуждался в дружбе. Она была одной из протеже Ирвинга, и ради нее я воздаю честь его памяти.

– Простите, бога ради, простите. Я ее знал очень поверхностно, хотя, бывало, и встречался с ней. Вы должны признать, что актрисой она была просто никакой.

– Возможно. Хотя я и видел, как она блистала в некоторых постановках. Она не всегда получала подходящие для нее роли.

– Не могу себе представить роль, которая бы ей подходила. Считается, что она не давала старику развиваться. Я бы даже сказал, тащила его назад. Наверно, когда-то он был очень неплох. Если бы у него была порядочная актриса на первые роли, то он, может быть, не кончил так, как кончил.

– Я не знал, что он плохо кончил. Напротив, я знаю наверняка, что, уйдя на покой, он был вполне счастлив и вдвойне счастлив оттого, что она рядом. Может быть, мы говорим о разных людях?

– Я думаю, все зависит от того, как смотреть. Я, пожалуй, лучше помолчу.

– Нет-нет, – сказал Линд, – давайте уж начистоту. Кто такие эти Тресайзы? Из театральной среды, да?

– Сэр Джон Тресайз был одним из самых популярных романтических актеров своего времени, – произнес Магнус.

– Но репертуар у него был просто ужасающий, – отозвался Инджестри, который, казалось, закусил удила. – В двадцатые годы он играл то, что еще при Ирвинге было трачено молью. Ох, посмотрели бы вы, Юрген, на это. Я вам скажу: увидеть его в театре было .

– Это неправда, – сказал Магнус, и по спокойствию его голоса я понял, что он готов взорваться. – Если бы вы дали себе труд вникнуть, то поняли бы, что он делал превосходные вещи. Несколько очень популярных постановок Шекспира. Великолепный Гамлет. Деньги, заработанные на «Владетеле Баллантрэ», он потратил на то, чтобы познакомить англичан с творчеством .

– Метерлинк стар как мир, – сказал Инджестри.

– Сегодня – может быть. Но мода переменчива. И представляя публике Метерлинка, сэр Джон Тресайз был новатором. У вас нет никакого снисхождения к прошлому?

– Ни малейшего.

– От этого вы теряете в моих глазах.

– Да бросьте вы! Сами ведь – актер до мозга костей. Вы же знаете, что такое театр. Из всех искусств он самый нетерпимый к прошлому.

– Несколько раз вы заметили, что я хороший актер, потому что вполне пристойно могу изобразить Робера-Гудена. Я рад, что вы так думаете. Вы никогда не задавали себе вопроса: у кого я этому научился? Что такого особенного в моей работе? Да то, что я даю зрителям возможность увидеть не только хорошие фокусы. Им нравится, как я играю роль фокусника. Они говорят, что у моей игры романтический флер. На самом деле они имеют в виду, что моя игра впитала искусные приемы девятнадцатого века. А где я им научился?

– Вы явно хотите мне сказать, что переняли их у старика Тресайза. Но это же две разные вещи. Я прекрасно его помню. Он был кошмарен.

– Я думаю, все зависит от точки зрения. Может быть, у вас были причины не любить его?

– Отнюдь нет.

– Вы же сказали, что были с ним знакомы.

– О, это было шапочное знакомство.

– Значит, вы упустили случай познакомиться с ним поближе. У меня такой случай был, и я им воспользовался. Может быть, мне это было нужно больше, чем вам, потому что знакомство с сэром Джоном дорогого стоило. А Миледи была замечательной женщиной. А потому завтра утром – желтые розы.

– Так вы позволите нам прислать фотографа?

– После того, что вы сказали, – нет. Я не страдаю непомерной щепетильностью, но некоторая ее доля у меня есть. Поэтому держитесь завтра от меня подальше, а если вы ослушаетесь, я не стану сниматься в тех нескольких кадрах, что вам еще нужно доснять. Вам ясно?

Все было ясно, и, помедлив несколько минут – чтобы продемонстрировать, что с них не так-то легко сбить спесь, – Инджестри, Юрген Линд и Кингховн покинули нас.