17 января 2006 года

Доктор Абрамсон предупредил меня, что, поскольку ткань за сетчаткой отечна, я могу периодически отмечать колебания уровня зрения – сегодня я могу видеть ясно, а завтра правый глаз покажется мне совершенно ослепшим. К сожалению, я излишне эмоционально реагирую на эти флуктуации. В хорошие дни впадаю в эйфорию, а в плохие дни – в отчаяние. «Я качаюсь между печалью и радостью», – как писал У.Х. Оден в стихотворении «Разговор с самим собой».

Мне страшно не хватает плавания. В бассейне я чувствую себя лучше, чем где бы то ни было, там мне хорошо думается, мне необходимо плавать каждый день. Но плавать мне запретили в течение двух недель после операции. Доктор Абрамсон прекрасно понимает, что значит для меня лишиться бассейна. Он сам – превосходный пловец. Стены его кабинета увешаны медалями. Он мог бы стать профессиональным спортсменом, если бы не выбрал медицину.

Не желая беспокоить доктора Абрамсона (хоть он и разрешил мне звонить ему круглосуточно), я позвонил этим утром Бобу и попросил его посмотреть мой глаз. Боб приехал с офтальмоскопом, расширил мне зрачок и долго разглядывал глазное дно. Потом он описал мне увиденную им картину: меланома высится, как черная гора посредине сетчатки. Одна ее сторона крутая, «как утес». Боб не увидел никаких признаков кровоизлияния или другого расстройства. Но от слепящего света щелевой лампы мой правый глаз на несколько часов полностью лишился центрального зрения. Исчезало все, на что бы я ни смотрел правым глазом, – оставалось только радужное гало на периферии. (Мысленно я окрестил этот феномен «рамочным зрением».) Исчезновение центрального зрения повергло меня в ужас. Если так будет всегда, да еще на обоих глазах, я превращусь в полного инвалида. Неужели таким видят мир люди с макулярной дегенерацией сетчатки?

18 января 2006 года

Полдень. Зрение правого глаза было нечетким, а зрачок оставался расширенным до девяти часов утра, однако за последние три часа зрачок сузился, и зрение улучшилось. Когда я смотрю на часы, то отчетливо вижу на циферблате цифры 12 и 1.

Но что-то случилось с восприятием цвета. Когда я вышел сегодня на прогулку, то лежавший в канаве ярко-зеленый теннисный мячик показался мне бесцветным, как только я взглянул на него правым глазом. То же самое произошло с яблоком бабушки Смит и бананом – они приобрели тускло-серый цвет. Держа яблоко на расстоянии вытянутой руки, я обнаружил, что серой мне кажется только центральная часть фрукта, а по краям он сохранил свой естественный зеленый цвет. Цветовое зрение, похоже, сохранилось у меня на периферии, но пропало в желтом пятне. Синие, зеленые, розовато-лиловые и желтые тона либо потускнели, либо вообще пропали. Меньше всего пострадало восприятие красного и оранжевого цветов – поэтому, когда я достал из сумки апельсин, чтобы проверить качество зрения, цвет апельсина показался мне почти нормальным.

25 января 2006 года

Сегодня и вчера – на двенадцатый и тринадцатый дни после облучения – я обнаружил первые признаки улучшения. Яблоки снова приобрели зеленый цвет. Улучшилась и острота зрения. Вчера вечером я смог в течение получаса перед сном читать нормальный шрифт (автобиографию Лурия). А ведь был лишен возможности читать перед сном в течение целого месяца с момента госпитализации!

Продолжают преследовать меня странные сновидения, а иногда и кошмары. В одном из сновидений, две ночи назад, людей пытали, втыкая им в глаза раскаленные иголки. Когда очередь дошла до меня, я стал кричать и сопротивляться. От собственных криков я и проснулся в холодном поту. А вчера я проснулся (хотя, быть может, я и не спал) от удара молнией. Я страшно удивился – ничто не предвещало грозы – и стал ждать грома. Но гром не прогремел, небо оставалось ясным. Тогда я догадался, что это была вспышка патологической активности поврежденной сетчатки. У меня и раньше были сцинтилляции и мерцание, но чтобы молния!..

Утром мне снились чайные кусты, которые, как я понял, защищают от рака живущих в этих кустах людей.

26 января 2006 года

Еще только восемь часов утра, а в приемной доктора Абрамсона сидят уже девять человек. Неужели у них у всех глазные меланомы? Сегодня здесь нет детей, но сидят несколько юношей и девушек, хотя глазная меланома обычно дает о себе знать в возрасте старше шестидесяти. Дремал ли во мне ген меланомы, когда мне было двадцать или сорок лет? Или же это мутация, вызванная загрязнением окружающей среды канцерогенами?

Я рассказал доктору Абрамсону о временной потере центрального зрения правого глаза после ослепляющего света щелевой лампы Боба и о возникших тогда же нарушениях цветового зрения. Все это, успокоил он меня, хотя и усугублено облучением и хирургическим вмешательством, должно скоро пройти. Осмотрев мой глаз, доктор Абрамсон сказал, что видит некроз и кальцификацию опухоли – ожидаемый результат лечения. Его заключение: «мы на правильном пути», но, похоже, чтобы достигнуть желаемого результата, через месяц мне придется пройти курс лазерной терапии. С сегодняшнего дня никаких ограничений – и я могу плавать. Ура!

19 часов. И все же это была довольно плодотворная неделя. Кейт перепечатала в расширенном виде две главы моей книги о музыке, и теперь я могу заняться их правкой. На этой неделе я осмотрел несколько больных с синестезиями. Каждый из них очаровал меня на свой манер. Возможно, несмотря на трудности с чтением и на мою одержимость бесконечной проверкой своего поля зрения, цветового зрения и т.д., мне все-таки удастся закончить книгу о музыкофилии.

В течение нескольких следующих недель я продолжал испытывать флуктуации зрения в правом глазу – от практически полной слепоты до почти нормального зрительного восприятия. Периодически я продолжал видеть предметы искаженными, словно через линзу Максвелла. Кроме того, меня беспокоила чрезмерная светочувствительность глаз. Мне приходится носить большие солнцезащитные очки и избегать пребывания на ярком солнце, а также избегать смотреть на источники света. В противном случае я рискую ослепнуть на несколько часов. Большую часть времени я ношу на правом глазу плотную повязку, чтобы нормальное изображение на сетчатке левого глаза не конкурировало с искаженным изображением на сетчатке правого. В марте доктор Абрамсон назначил мне лазерную терапию, и через две недели отек стал постепенно спадать. На этом фоне стабилизировалось зрение правого глаза, искажения постепенно исчезли, как и светобоязнь.

Нарушения цветовосприятия, однако, остались, хотя (в отличие от искажений и деформаций) я не ощущал их, глядя обоими глазами. Если я закрывал левый глаз, то мгновенно оказывался в ином, незнакомом, ахроматическом мире. Поле желтых одуванчиков превращалось в поле белых одуванчиков, а более темные цветы становились черными. Ярко-зеленая селагинелла приобретала цвет индиго, когда я рассматривал его через лупу правым глазом. Мой правый глаз всегда был доминирующим, поэтому я непроизвольно подношу лупу к своему правому глазу и им же заглядываю в окуляр монокулярного микроскопа, несмотря на то что теперь гораздо лучше вижу левым глазом.

Наблюдаю я и любопытное взаимодействие цветов, их диффузию. Если я, например, смотрю правым глазом на розовато-лиловый цветок, окруженный зелеными листьями, то зеленый цвет заполняет все поле зрения и цветок кажется мне зеленым. Если я смотрю на луг с колокольчиками, то они начинают казаться мне зелеными, сливаясь с окружающей их травой. Это напоминает цирковой фокус: вы видите предмет – а теперь вы его не видите. Мне странно видеть каждым из глаз столь различные миры.

Когда в мае я был на приеме у доктора Абрамсона, он сказал, что отек полностью прошел, что опухоль резко уменьшилась в размерах, и если мне повезет, то я смогу наслаждаться превосходным зрением еще долгие годы.

Следующие два месяца все было хорошо, и я все реже и реже делал записи в толстых черных тетрадях, озаглавленных «Журнал меланомы». Собственно, я не делал там записей в течение почти целого года. Пока в июле 2006 года у меня снова не начались проблемы со зрением: в результате возобновления роста в одном из участков опухоли у меня вновь появились искажения, снизилась острота зрения и вернулась повышенная чувствительность к свету.

Доктор Абрамсон для обозначения этих нарушений пользуется более мягким выражением – «резистентность» – и считает, что необходимо провести еще один сеанс лазерной терапии. Однако пройденный мной в декабре курс лечения не помог. До меня стало доходить, что, видимо, предстоит пожертвовать узкой полоской сетчатки между опухолью и желтым пятном, которую так хотел пощадить доктор Абрамсон.

К апрелю 2007 года искажения изображения в правом глазу стали чересчур большими. Я стал плохо видеть, даже когда смотрел обоими глазами. Люди превратились в продолговатые и причудливые – в стиле Эль Греко – силуэты, склоненные в левую сторону. Так я представлял себе селенитов, когда читал книгу Герберта Уэллса «Первые люди на Луне». Смазанность и нечеткость изображений, которые раньше можно было объяснить плохим восприятием цвета, теперь распространились и на прочие аспекты зрения. Лица, в частности, казались мне прозрачными, одутловатыми и бесформенными от каких-то протоплазматических выпячиваний, как на картинах Френсиса Бэкона.

Все чаще и чаще я непроизвольно закрываю правый глаз. Острота зрения его резко упала, почти до 0,3. Я не могу разобрать теперь даже самые крупные буквы. Прежде я считал, что потеря центрального зрения – это катастрофа, но теперь зрение стало настолько плохим, что мне кажется, будет лучше, если центральное зрение правого глаза исчезнет вовсе. Решив, что мне уже нечего терять, мы запланировали третий сеанс лазерного облучения с захватом всей опухоли. Вероятно, теперь я окончательно избавлюсь и от нее, и от остатков центрального зрения.