Глава третья
Несмотря на накопившуюся за день усталость, а может быть, из-за нее, Даша никак не могла уснуть. Дождь бил по стеклам с такой силой, что, казалось, они вот-вот вылетят под требовательно барабанящими каплями. В полудреме, которая временами накатывала на Дашу, ей чудилось, что продрогший снаружи дождь просит пустить его внутрь, в протопленный дом.
В номере действительно было тепло, даже жарко. По крайней мере, под толстым, мягким одеялом Даша изнемогала, а потому то откидывала его прочь, то снова натягивала, потому что с детства не могла спать раскрытая. А может, проветрить, впустить ночную прохладу? Под звуки дождя и в потоке холодного уличного воздуха так сладко кутаться в теплое одеяло. Может, хоть сон придет, наконец.
Даша соскочила с постели и прошлепала босыми ногами к окну, за которым горел одинокий фонарь, освещавший пустую сейчас автомобильную стоянку, на которой, сиротливо прижавшись друг к другу, одиноко ночевали оставленные владельцами машины. Сейчас они казались Даше продрогшими на насесте курами, и она невольно подивилась силе своего не вовремя разыгравшегося воображения.
По вымощенному плиткой двору текли потоки воды. Да, такого сильного ливня осенью она и не припомнит. Рванув створку окна, Даша с упоением втянула влажный воздух и тут же закашлялась от резанувшего легкие холода. За окном было градуса четыре, не больше, и в сравнении с уютным теплом комнаты разница казалась обжигающей.
Сквозь пелену дождя двор, точнее, та его часть, куда не проникал свет уличного фонаря, была практически не видна. Лишь какое-то смутное движение уловила Даша, напряглась, увидев мужскую фигуру в накинутом на голову дождевике, и тут же расслабилась, узнав Михаила Евгеньевича, владельца гостиницы.
Даша вспомнила, что они с Татьяной жили в отдельном домике, и невольно бросила взгляд на часы, – они показывали половину второго ночи. Интересно, зачем хозяин вернулся в большой дом?
Несмотря на то что окно она приоткрыла самую малость, дождь, воспользовавшись ее безрассудством, тут же скользнул внутрь. Даша почувствовала, как холодная вода течет по ногам, брызжет на грудь, заливая пижаму с медведем на груди, обнаружила, что уже стоит в луже, которая коварно пробирается по полу ближе к уютной кровати. Вот же пустая голова!
Она быстро захлопнула окно, отметив, что успела продрогнуть. Надо вернуться в постель под спасительное одеяло и все-таки попытаться уснуть.
Тревога, которая гнездилась где-то глубоко внутри, снова легонько куснула за ребра. Именно она была причиной внезапной бессонницы, и, закутавшись в одеяло, Даша недовольно нахмурилась. Сегодня вечером произошло что-то плохое, очень плохое, но Даша не могла точно сформулировать для себя, когда и кто поступил неправильно.
В какой-то момент за ужином она просто физически ощутила разлитое по каминному залу зло. Будто кто-то неведомый ощутил опасность и, как скунс, выпустил удушливую волну зла, от которого сгустился воздух и стало трудно дышать. Даша тогда почувствовала, что ей не хватает воздуха, и, извинившись, вышла из-за стола, пулей выскочила на крыльцо, чтобы впустить холод в легкие, постояла немного, дыша широко открытым ртом. Нервы, всему виной ее расшатавшиеся нервы.
Ее ухода никто не заметил, потому что она сидела с краю, чтобы, как и положено организатору мероприятия, в случае надобности вскочить, принести, подать, исправить, помочь. Да и рассказ Сэма все слушали так внимательно, как будто от него зависела жизнь.
Даше было неинтересно, потому что многое из этого рассказа она уже слышала в прошлые встречи с Сэмом. По крайней мере, та часть, которая касалась его эмиграции в Израиль, переезда в Америку, женитьбы на Клэр и приобретения недвижимости, впоследствии принесшей миллионы, была ей уже знакома. Новостью стали только наличие дочери Дженни, приезд на Олимпиаду-80, короткий, но бурный роман и рождение второй дочери. Но лично Дашу эта история не шокировала ни капли. Мужчины изменяли женам, это она точно знала, причем не в теории, а на практике.
Поиски этой второй дочери Дашу немного удивили, потому что Сэм не казался ни романтичным, ни сентиментальным. Он так спокойно рассуждал о холодности к Дженни, о стене отчуждения, вставшей между отцом и дочерью после смерти Клэр, что желание найти женщину, которую он любил сорок лет назад, и ее ребенка казалось странной блажью.
Впрочем, вся жизнь Сэма в последние восемь лет представляла собой цепочку из его прихотей, которые он вполне мог себе позволить исполнять. Гораздо более удивительным был тот факт, что рассказать об истории, отправившей его на поиски, Сэм решил именно здесь и сейчас, в компании случайно встреченных людей, которые навряд ли могли ему помочь.
Когда она вернулась за стол, атмосфера была уже менее тревожной, словно туча зла, повисев над залом, уплыла в каминную трубу. Сэм отвечал на вопросы, некоторые гости ели, но лениво, скорее по привычке, чем из-за неутоленного голода. Лишь Катя отчего-то волновалась, а еще приехавшая из Австрии Анна и, пожалуй, девушка Настя, явившаяся на тренинг вместе с кавалером и его другом. На этого самого друга Даша посмотрела, чуть скосив глаза.
У него было ироническое выражение лица, и Даша внезапно рассердилась, как будто смеялся он над ней. В конце концов, это был ее Сэм, и, привезя его сюда, Даша несла за него ответственность. И что этот Макаров о себе возомнил…
Еще ее смущала Рита, уронившая бокал с вином и расстроившаяся чуть не до слез. Потом все устали и осоловели от еды, и Катя отложила остальные истории на завтрашнее утро – после истории Сэма рассказывать о себе никому не хотелось. Что-то в его рассказе задевало душу, переключить внимание публики на другое оказалось бы непростой задачей, а Катя была слишком хорошим психологом, чтобы заранее ставить людей в невыгодное положение.
Поэтому все просто пили чай из принесенного Михаилом Евгеньевичем настоящего самовара, растопленного на еловых шишках. И Даша нет-нет да и ловила повисшее в воздухе напряжение: морщинку, залегшую на переносице у Кати, беспокойно бегающие глаза Насти, вздохи украдкой Ольги Тихомировой, нервозную активность Ильи, блеск очков Анны, скрывающий выражение ее глаз, дрожащие руки Татьяны, разливающей чай, тяжелое молчание Михаила Евгеньевича и странное оживление его делового компаньона. Ее внутренние локаторы сегодня были крайне чувствительными к окружающей атмосфере, и от пойманных чужих эмоций Даша под конец так устала, что ее не держали ноги. И вот, поди ты, не может уснуть.
За дверью послышался скрип, словно кто-то шел по ступенькам, стараясь делать это неслышно. Не хотел будить? Или старательно скрывал свое присутствие, потому что задумал что-то плохое? Напряженные нервы, казалось, звенели, словно туча комаров гудела сейчас в ночной тиши комнаты. Даша снова соскочила с кровати, подбежала ко входу, повернула ключ, рывком отворила дверь и уткнулась в грудь Сэма, черт его подери.
– Господи, а ты тут что делаешь?
Он спросил по-английски, как привык с ней разговаривать. То ли давал понять, что она нанятая им служащая, которую выбрали именно из-за хорошего знания языка, то ли просто машинально.
– А вы? Зачем бродите впотьмах? – спросила Даша сквозь зубы, потому что только сейчас поняла, как сильно испугалась.
– Мне захотелось чаю, – в руках Сэм держал большую белую кружку, одну из тех, что стояли на столе в каминном зале, чтобы гости могли сами налить себе чай или кофе.
– Ночью?
– Я плохо сплю. – В его голосе не было ни капли раздражения, как будто он разговаривал с бестолковым, но любимым ребенком. – Редко могу уснуть раньше трех-четырех часов, зато утром сплю до десяти. Ты же это знаешь.
Действительно, в предыдущие поездки Даша могла чувствовать себя абсолютно свободной по утрам, потому что их экскурсии и прогулки начинались не раньше полудня. Она еще активно пользовалась такой возможностью, выполняя другую работу, например, переводы.
– Почему вы не постучались ко мне, я бы принесла вам чаю?
– Я был уверен, что ты спишь, а у меня нет привычки беспокоить людей по ночам, тем более из-за такой мелочи, как чашка чаю. Я не престарелый, не инвалид, не лежачий больной. Не понимаю, что именно тебя беспокоит. Ты еще что-нибудь хочешь спросить или я могу уже пройти в свой номер и выпить, наконец, чаю?
– Сэм, зачем вы рассказали сегодня свою историю? – выпалила Даша, понимая, что ведет себя неприлично. Отчего-то ей казалось очень важным узнать ответ на этот вопрос. – Еще вчера я спрашивала вас, какое поручение вы хотите мне дать и кого найти, и вы ответили загадочно «всему свое время». Так что же изменилось? Вы решили, что кто-то из этих людей в состоянии помочь вам лучше, чем я?
Она и сама осознавала, что в ней говорит уязвленная гордость. Проклятый синдром отличницы, который мешал Даше быть счастливой всю ее сознательную жизнь. Ну какая ей разница, почему Сэм решил воспользоваться иной помощью?
– Ты знаешь. – Его голос звучал задумчиво и тихо. Последнее, впрочем, было понятно, потому что на лестничную площадку выходили двери еще двух номеров, и в них наверняка спали люди. – Ты знаешь, девочка, самое необычное и волшебное, что есть в нашей жизни, – это совпадения. На них строится судьба. Всегда. У всех. Тогда, много лет назад, я поехал на Олимпиаду совершенно случайно, потому что это просто было удобным поводом, который не вызывал бы обиды у Клэр. И наша встреча с Жаворонком тоже была случайной, но именно она подарила мне мимолетное, но долгоиграющее счастье, которое потом грело меня все последующие годы. Я случайно купил то здание на Манхэттене, которое сделало меня миллионером. Я случайно познакомился с тобой, потому что та милая французская девочка, которая была моим гидом в Провансе, могла найти координаты совсем другого московского экскурсовода, и тогда ты бы не предложила мне приехать сюда. Понимаешь?
– Если честно, не очень, – призналась Даша. Только сейчас она начала осознавать, что выскочила на лестницу без тапочек, и у нее начали замерзать ноги.
Сэм вздохнул:
– Я поехал в Россию сейчас, чтобы найти Жаворонка и нашего ребенка. Я обратился к тебе, потому что больше никого здесь не знаю. Ты оказалась занята и привезла меня сюда, в эту усадьбу. И все это было для того, чтобы именно здесь судьба свела меня с нужным человеком.
Даша смотрела непонимающе. Неожиданно ей в голову закралась нехорошая мысль: Сэм сошел с ума, и то, что она сейчас слышит, всего-навсего бред больного разума. Он приблизил губы к ее уху и еще больше понизил голос.
– Я рассказал свою историю, потому что увидел свое дитя среди собравшихся, – прошептал Сэм. Его дыхание щекотало ей ухо и шею.
– Что? – отпрянула от него Даша. Может, и впрямь ее работодатель нездоров. Как можно опознать человека, которого ты никогда не видел?
– А то. Нет, конечно, я никогда не видел плод нашей с Жаворонком любви, но пару лет назад я отправил ей дорогую вещицу. Очень дорогую. Я сегодня поведал не всю историю, потому что не хотел ставить мое дитя в неловкое положение. Но тебе откроюсь, конечно, если ты никому не расскажешь.
– Никому, – уныло пообещала Даша, уже не чувствовавшая ног.
– Я получил письмо. Моя детка писала мне, что ее мать, мой Жаворонок, сильно заболела. Для лечения нужны были деньги. Конечно, я не мог не откликнуться и поручил моему финансисту перевести необходимую сумму. Одно из преимуществ пожилого возраста и денег – это возможность обеспечить себе душевный покой. В общем, я послал Жаворонку деньги и еще одну крайне ценную вещь, продав которую можно было оплатить не только лечение, но и другие расходы. Ты же видела мои часы? Так вот та вещь была из пары к ним. Работа старинного мастера, усыпанная драгоценными камнями, очень дорогая. Я и часы сейчас прихватил с собой, чтобы отдать их тоже. И вот сегодня, когда мы расселись за ужином, я вдруг увидел эту вещицу у одного человека. Все сошлось, понимаешь? Я только боюсь – раз эта вещица осталась у моей детки, значит, Жаворонку она уже не понадобилась. И страшусь узнать отчего: потому, что той суммы, что я послал, не хватило, или потому, что было уже слишком поздно.
Сейчас в темноте лестницы Сэм казался Даше старым, очень старым. Глубокие морщины бороздили его лицо, всегда такое моложавое и подтянутое. Что ж, праздность молодит, а душевные страдания старят, это давно известно. Даша даже про себя знала, что за последние два года своей жизни состарилась чуть ли не на десять лет, а Сэм же намного старше ее.
– Они могли продать ту вещь, которую вы прислали. И сейчас она принадлежит уже новому владельцу, – поспешила успокоить она Сэма. – Я понимаю, почему вы рассказали свою историю – думали, что ваша дочь откликнется, узнает вас. Но этого не произошло. – В том, что она сейчас сказала, было что-то неправильное, но зацикливаться сейчас на этом было некогда. – Поэтому та вещица сейчас находится у человека, для которого ваше прошлое ничего не значит. А ваша Жаворонок благодаря вам поправилась, жива-здорова, и вы обязательно ее найдете. Мы найдем, – поправилась она.
– Видишь ли, девочка, ты сделала из моего рассказа не совсем правильные выводы. – Сэм мимолетно улыбнулся. – Наверное, оттого, что я все-таки в значительной степени забыл русский язык и не могу выражаться предельно ясно. Видишь ли, какое дело…
Он не успел договорить, потому что внизу, на первом этаже, раздался страшный грохот. Даша даже подпрыгнула от неожиданности и схватила Сэма за руку – тонкую, уже старческую с чуть дрябловатой кожей. Чай пролился на ее босые ноги, но, к счастью, он уже успел остыть.
– Что это?
Распахнулась дверь соседнего номера, и на пороге появилась Анна. Сейчас она была без очков, и ее глаза, казавшиеся неестественно большими, растерянно блуждали по фигурам застывших Сэма и Даши. Видимо, она действительно практически ничего не видела без очков. Впрочем, странное дело, заспанной она не выглядела.
– У нас тут что, кого-то убивают? – поинтересовалась она.
– Хочется верить, что нет.
Из последней двери высунулся всклокоченный Игнат, и Даша обрадовалась, что ей самой не нужно тащиться вниз.
– Там что-то упало, – сказала она, – вы не могли бы сходить посмотреть, а то Анна без очков и может упасть, а я босиком.
– Конечно. – Игнат выразил полную готовность к приключению и начал спускаться по лестнице, ни капли не встревоженный. Видимо, в отличие от Даши у него была гораздо более крепкая нервная система. Конечно, его же не бросал любимый человек.
Даша свесилась через перила и увидела Евгения Макарова, тоже вышедшего из своего номера. За его спиной маячила долговязая фигура Ильи.
На краткое мгновение мужчины, все трое, исчезли из поля ее зрения, но вскоре вернулись.
– Ветром выбило стекло во входной двери, – сообщил Игнат, задрав голову. – На улице настоящий ураган со штормом. Похоже, наши хозяева, уходя, не заперли дверь, вот она и хлопнула. Вода хлещет, ничего не поделаешь, надо будить хозяина, до утра так не оставишь, полы зальет. Даша, у вас есть их телефон? Не хочется бежать в коттедж под проливным дождем.
– Да, конечно, я сейчас принесу. – Даша повернулась к своему номеру, радуясь, что наконец сможет надеть тапочки. – Сэм, давайте завтра договорим. Раз уж тут такое.
– Конечно-конечно, – пробормотал американец и шагнул через порог своего люкса.
* * *
Несмотря на ночной переполох, Макаров отлично выспался. Поднятый впотьмах Михаил Евгеньевич заколотил дыру во входной двери, пообещав днем вставить новое стекло, прибежавшая Татьяна собрала осколки и даже пол вымыла, чтобы никто из гостей не порезался, успокоенные постояльцы разошлись по своим комнатам, и около трех воцарилась тишина, которая встречается только за городом, – полная, безмятежная, нарушаемая лишь монотонным стуком дождя по стеклам и жалобным скрипом веток, страдающих от неистовства ветра.
К утру дождь не утих ни на йоту, за окном было сумрачно и уныло, и, видимо, из-за этого обычно встающий в полседьмого утра без всякого будильника Макаров продрал глаза лишь к восьми. На соседней кровати сладко дрых мальчик Илья.
Для тридцативосьмилетнего Макарова двадцатидвухлетний студент был «мальчиком», и, оценив это обстоятельство, Евгений вдруг усмехнулся, невольно иронизируя над собой. Он-то уже точно не мальчик, у которого впереди вся жизнь с ее открытиями, победами, падениями и снова взлетами.
У него за спиной был богатый жизненный опыт, благодаря которому Макаров считался неплохим профессионалом, незадавшийся брак, из которого, впрочем, удалось выбраться без особых потерь, маленькая, но зато своя квартира, приличная машина – он ее обожал и относился как к одушевленному существу, еще не старые и полные сил родители, к тому же его лучшие друзья, и настоящее увлечение – поисковый отряд, где в экспедициях Макаров отдыхал душой от грязи, налипающей за год работы – тяжелой, неблагодарной, но любимой.
Да, жизнь, пожалуй, удалась. И главное, в ней уже давно нет ни капли той непредсказуемости, что ежедневно заставляет таких вот мальчиков, как Илья, кидать жизни вызов. Бедное оно бедное, это поколение двадцатилетних, от которых требуют так много и взамен не дают никаких гарантий. Где будет работать этот специалист по китайскому? Куда занесет его судьба в поисках лучшей жизни? Сколько лет придется горбатиться, чтобы выплатить висящую камнем на шее ипотеку, без которой надежды на собственное жилье становятся абсолютно призрачными?
Макаров бросил новый, теперь уже полный жалости взгляд на сопящего студента. Голая нога высунулась из-под одеяла, длинная, худосочная, с сорок пятым размером, не меньше, покрытая темным, еще детским пушком. Точно мальчишка.
Стараясь не шуметь, чтобы не разбудить Илью, он быстро сходил в душ, натянул джинсы, майку и толстовку, зашнуровал ботинки, сунул в задний карман зарядившийся за ночь телефон и выглянул в залитое дождем окно. Открывавшаяся из него картина была безрадостной.
Пожухлая трава газонов стелилась вдоль мокрой земли, окончательно лишенная жизненной силы. Деревья за ночь скинули большую часть листвы, и сейчас она устилала двор и дорожку к отдельно стоящим домам, как выброшенный на свалку старый свалявшийся ковер. Если в сентябрьских днях, полных золото-багряной листвы, еще было что-то изысканное, как патина на старинных произведениях искусства, то приближающийся октябрь срывал любой романтический флер, открывая бесстыдное уродство угасания.
Теперь с каждым утром за окном будет все темнее. Эта темнота съест яркие краски, распространяя вокруг лишь разные оттенки серого, превратит шуршание листопада в расползающуюся под ногами гниль. В воздухе будет висеть дождь вперемежку с печалью, которая, как сырость, умеет проникать в любые щели, заползая в том числе и в душу.
Затем выпадет первый снег, который тут же умрет и превратится в грязь. Кажется, у кого-то были такие стихи, но в поэтах Макаров был не силен. Грязь будет противно чмокать под ногами простуженных людей с угрюмыми лицами. С улыбками и живым блеском в глазах можно будет распрощаться до весны. Никто не улыбается под непрерывным дождем и не восторгается голыми ветками. И если по дороге в усадьбу Макаров восхищался осенним многоцветьем трассы и думал об осени с нежностью, то сейчас он точно знал, что не любит это время.
Хотелось есть. Тихонько притворив за собой дверь, Евгений пробрался в каминный зал, где, как их предупреждали накануне, будет накрываться завтрак. Татьяна сновала между столиками, которые сегодня не были сдвинуты вместе, расставляя на уже занятые маленькие кофейники. Чудесный аромат плыл по залу, и Макаров снова приободрился, потому что для него доброе утро обязательно начиналось именно с кофе.
– Омлет? Сырники? Домашний творог или каша? – спросила Татьяна Макарова.
Он застыл в задумчивости, потому что неожиданно захотел все и сразу. На центральном столе стояли тарелки с нарезанной колбасой и сыром, хлебом, маслом, джемами и медом, а также с хлопьями, к которым прилагался кувшин горячего молока. К завтраку в усадьбе подходили основательно.
– Надо выбрать что-то одно?
– Нет, – заверила Татьяна, – только решайте побыстрее, если можно. У меня администратор на работу не вышла, так что я одна на хозяйстве. Я бы посоветовала вам обязательно попробовать творог, он у нас деревенский, мы у фермеров берем. Чудо, какой вкусный. А дальше уже на ваш выбор. Каша готова, сырники тоже, омлет сделаю.
– А каша какая? – внезапно Макаров почувствовал себя как в санатории. Он недавно отправлял родителей в Кисловодск, и о тамошних завтраках они рассказывали с придыханием.
– Овсяная, – покладисто ответила Татьяна.
За соседним столиком засмеялась газпромовская Елизавета, которую Макаров про себя окрестил «молодой карьеристкой».
Сейчас он впервые рассмотрел ее как следует. Она тоже была довольно симпатичной, хоть и обычной. Резкие порывистые движения выдавали властную натуру, привыкшую прислушиваться только к своему мнению. Да и женственности в ней не было ни на грамм. У такой породы женщин женственность не в чести. Они и сексом занимаются, если, конечно, находят на него время, словно проводят производственное совещание: с графиками, амплитудами и дедлайном. От подобной перспективы Макаров даже содрогнулся и поспешно начал есть принесенный ему творог, действительно оказавшийся выше всяких похвал.
Помимо Елизаветы в этот ранний час на завтраке присутствовала только мать Ильи, располневшая, но довольно красивая женщина, которую, как помнил Макаров, звали Ольгой. Сегодня с ней впервые была дочь, девочка лет четырнадцати, гораздо больше похожая на мальчика: с неровно выстриженной челкой, бритым затылком, татуировкой на запястье правой руки, то и дело вылезающей из-под длинного рукава черной толстовки с капюшоном. Она ела молча, не глядя по сторонам и не отрывая глаз от телефона.
– Саша, тебе сделать бутерброд? – спросила Ольга, но девчонка даже ухом не повела.
«У нашей Сашеньки сложный характер», – вспомнил Макаров. Войдя в зал, он, естественно, поздоровался, и ему ответили все, кроме девчонки.
Отворилась дверь, и в комнате, которая сейчас выполняла функцию столовой, появилась Даша, немного встрепанная со сна. Светлый ежик на затылке воинственно торчал, на щеке явственно виднелся след от подушки, спортивный кашемировый костюм, выглядящий крайне уместно в такую мерзкую погоду, ладно облегал невысокую фигурку с округлостями в нужных местах.
– Доброе утро, – сказала Даша и сладко зевнула, тут же смутившись, – Простите. Все хорошо спали?
Собравшиеся заверили, что да, и только девочка Саша по-прежнему не «повернула головы кочан», как говорила макаровская мама.
– Я думаю, все остальные еще не встали. Сейчас только четверть девятого, а первое занятие начнется в десять. Если вы захотите чем-то заняться после завтрака, то Михаил Евгеньевич готов организовать конную прогулку. Тут неподалеку есть отличная конюшня. Если позвонить фермерам, которые ее содержат, то они подготовят лошадей.
– В такую-то погоду? – с сомнением в голосе спросил Макаров. – Дождь-то ни на минуту не переставал со вчерашнего вечера.
«Трудная» Саша подняла голову, хотя глаза ее по-прежнему ничего не выражали.
– Лошадки, – сказала она в пространство и тут же снова уткнулась в телефон. Еда на ее тарелке оставалась практически нетронутой.
– Саш, надо поесть, – без всякой надежды на успех заметила Ольга и повернулась к Даше. – А как вы думаете, пока мы с Ильей будем заниматься, можно организовать поездку к лошадям для девочки?
– Убеждена, что да. С вашего разрешения, когда Сэм проснется, я еще спрошу у него, потому что ему тоже совершенно нечего делать, пока мы заняты, а в Интернете он сидеть не умеет. И после этого все организую.
– Да ну, можно сейчас договариваться, – безапелляционно заявила «молодая карьеристка», – я более чем убеждена, что в такую отвратительную погоду наш американец даже носа из дома не высунет. Он точно не поедет.
– И все-таки я предпочитаю спросить, – мягко возразила Даша.
– Он не поедет. – Саша подняла голову от телефона и уставилась на них. В глазах ее было что-то жутковатое.
Впрочем, это ощущение тут же пропало, потому что девчонка снова уткнулась глазами в экран. Правой рукой она корябала вилкой по тарелке, звук раздавался вязкий, противный.
– Саша, съешь хотя бы один сырник.
Вилка со звоном полетела в угол, раздался визг от проехавших по полу ножек стула. Через мгновение трудный подросток уже стоял у выхода, но перед тем, как покинуть столовую, она все-таки обернулась и отчетливо, чуть ли не по слогам сказала:
– Он не по-е-дет!
Макаров в очередной раз в глубине души возблагодарил бога за то, что у него нет своих детей. Это ж нечеловеческое терпение надо. Оказывается, он произнес свою мысль вслух.
– Да ничего. Это мне поделом, – вздохнув и тут же словно проглотив свой вздох, сказала Ольга. Весь ее внешний вид выражал покорность и уныние. – Нагрешила, теперь получаю воздаяние. Сторицей. Все правильно. Вселенная очень справедлива. Жаль, что я раньше этого не понимала. Точнее, понимала, но все равно надеялась.
Она говорила непонятно, бессвязно, просто бормотала какие-то фразы себе под нос и выглядела при этом полубезумной. Ну и семейка, что мать, что дочь – обе ненормальные. А Илья вроде парень ничего. Хотя эти его поиски себя тоже странные, если честно.
В столовую ворвалась шумная, яркая, очень ясная с утра австриячка Аня. Плюхнулась за свободный столик, радостно помахала всем рукой.
– Доброе утро, надеюсь, я ничего не пропустила?
– Нет, – ответила Даша, которая еще так и не присела, готовая куда-то бежать, в чем-то услужить. Внезапно Макаров понял, что его это раздражает.
– Раз нет, то сядьте и позавтракайте, наконец, – не очень вежливо сказал он, – как вы сами заметили, до начала программы еще полтора часа. Все мы люди взрослые, так что не пропадем, да и ваш иностранный работодатель еще спит. Выпейте кофе и поешьте.
Даша растерянно посмотрела на него и послушно опустилась на стул за тем же столиком. Неожиданно ее лицо оказалось напротив макаровского, очень близко, и он сумел разглядеть едва заметную морщинку в углу рта, тонкую жилку, бьющуюся на виске быстро и трогательно, непокорный завиток, выбившийся из-за уха. Оказывается, на короткой стрижке такое тоже возможно.
Она заказала Татьяне творог и омлет, и Макаров внезапно уставился на ее нежное горло в кашемировом воротнике водолазки. На тонких пальцах были надеты кольца, серебряные и очень необычные, не утяжеляя образ, а придавая ему какую-то утонченную завершенность. Надо же, казалось бы, такое простенькое личико, а смотришь на него как на произведение искусства.
– Доброе утро! – В столовую вплыла Паулина, само совершенство и грация, упакованное в дорогие одежки. Здоровалась она скорее для проформы, потому что никто из собравшихся явно не вызывал у нее ни малейшего интереса. И зачем только приехала? Затем появились Игнат и Настя, друг немного не выспавшийся и с утра сердитый, еще с поискового отряда Макаров знал за ним такую особенность, Настя сосредоточенная и серьезная.
– А где американец? – первым делом спросила она, даже не поздоровавшись.
– Спит, – откусив аккуратный кусочек омлета, ответила Даша. – Он настоящая сова, никогда не начинает день раньше одиннадцати утра. А зачем он вам?
– Мне? – поразилась Настя. – Мне он совершенно не нужен. Вот еще!
Выглядело это непоследовательно, но Макаров давно уже бросил попытки понять женскую логику.
Он доел свой завтрак, залпом допил остатки уже остывшего кофе и поднялся со стула.
– С вашего позволения пойду покурю.
По лестнице с третьего этажа спускалась актриса Холодова, высокая, худощавая, с забранными в сложную прическу волосами, несмотря на раннее утро и более чем свободную атмосферу, одетая в розовый брючный костюм. Вчерашних вечерних серег, тяжелых, старинных, явно очень дорогих (Макаров отметил это машинально, потому что обладал профессиональным вниманием к мелочам), на ней не было, в просвечивающих мочках торчали лишь уместные золотые гвоздики.
И что это его сегодня заклинило на украшениях? Впрочем, Макаров поспешно объяснил себе, что дорогие серьги явно оставались в номере актрисы, что было довольно беспечно. Как он уже успел отметить, сейфов в номерах нет. Или в люксе все-таки есть? Впрочем, его это совершенно не касалось.
Немного поколебавшись, идти в комнату за курткой или не будить все еще дрыхнувшего студента, он решил никуда не ходить, толкнул тяжелую входную дверь, одно из отделений которой было забито фанеркой вместо разбившегося ночью стекла, и выскочил под дождь.
Козырек над входом, конечно, был, вот только при таком ливне и ветре в придачу спасал он мало. Нахохлившись, как воробей, Макаров судорожно затянулся, чтобы расправиться с первой утренней сигаретой побыстрее.
Со стороны коттеджа шел то ли друг, то ли деловой партнер хозяина. Несмотря на разверзшиеся небесные хляби, он не бежал вприпрыжку, а шел степенно, не торопясь, уверенно, как привыкшие считать себя хозяевами жизни. Здороваться Макарову отчего-то не хотелось, тем более первым, поэтому он сухо кивнул, получив в ответ такой же ничего не значащий кивок.
Во двор через открытые настежь ворота (как успел заметить Макаров, их не закрывали даже ночью) въехала «Мицубиси» с открытым багажником, остановилась, визжа шинами. Из машины вылез Михаил Евгеньевич, лицо его было расстроено.
– Игорь, ты сегодня хотел уехать?
– Ну да, мы же с тобой все дела обсудили, да и полный дом народу у тебя, я к такой суматохе не привык. А что?
– Да в том-то и дело, что придется тебе задержаться. Черт бы подрал эту трубу! Власть нашу в нее бы засунуть, чертей полосатых. Сколько я говорил, сколько предупреждал!
– Да что случилось-то?
Макаров, докурив, отшвырнул окурок, но уходить в дом не спешил, ему было интересно, чем вызвано такое волнение обычно флегматичного хозяина.
– Да то и случилось, что из-за ливня дорогу размыло. В трех километрах отсюда ручей есть, что в озеро впадает. Он в трубу убран, а та в землю вкопана, аккурат под дорогой. Ну и подмыло ее. Труба просела, насыпь над ней рухнула, поток воды течет, будь он неладен. Даже на тракторе не проехать, что уж про наши машины говорить. Администратор на работу не вышла, добраться не смогла, мне позвонила, я смотался посмотрел. Труба дело. Причем в прямом смысле.
– Не вовремя, – заметил его собеседник Игорь Арнольдович, вспомнил Макаров.
– Конечно, не вовремя. Я ж собирался на ферму поехать, насчет конной прогулки договориться да свежего молока взять. Все планы коту под хвост.
– И сколько времени надо, чтобы починить?
Михаил Евгеньевич неожиданно смутился:
– Так кто ж его знает! Ты ж понимаешь, как у нас службы дорожные работают. В этой стороне, кроме усадьбы, ничего нет. Позвоню сейчас, скажу, что тут два десятка человек от большой земли отрезаны. А когда уж они сподобятся меры принять, я не знаю. Может, завтра. Может, через три дня, а может, и через неделю.
От мысли, что из этого забытого богом места теперь не выбраться, Макарову внезапно стало не по себе. Озноб пополз по всему телу, заставив встряхнуться, и только по полетевшим от него брызгам Макаров понял, что успел промокнуть насквозь. Заскочив в дом, он юркнул в свою комнату, рывком стянул мокрую одежду и вытащил из спортивной сумки запасную.
Илья заворочался на кровати, сел, растер лицо руками.
– Что, уже пора вставать?
– Я уже полтора часа как встал, а про тебя сказать ничего не могу. Мать твоя с сестрой уже позавтракали. Обещанная лекция через… – он покосился на офицерские часы, которые носил в память о деде, – час. Так что решай сам.
К десяти утра все собрались на веранде, на которой все уже было подготовлено для лекции. Присутствовали все, кроме костюмера Риты и Сэма. Впрочем, ничего удивительного: лекция не предусматривала использования костюмов, а американец, как все уже были в курсе, не вставал с постели раньше полудня. Саша сидела в углу и что-то сосредоточенно рисовала на листе бумаги.
Вначале хозяйка усадьбы Татьяна сообщила о том, что дорогу размыло.
– Вы не переживайте, – сказала она. – Миша уже сообщил в администрацию района, они пообещали, как только дождь кончится, приехать посмотреть. Еще ж и воскресенье сегодня, как на грех. Продукты у нас запасены, голодными не останемся. Правда, без фермерского молочка придется пару дней продержаться, да без творога, но это не беда. Магазинное есть.
– Лошадки, – сказала Саша в пространство.
– Не получится с лошадками, деточка, – успокаивающе сказала Татьяна. – Дорогу же размыло, не проехать.
Саша сурово поджала губы.
– Ну, раньше следующего воскресенья мы отсюда все равно не уедем, так что оказаться отрезанными от цивилизации даже романтично, – заметила Паулина. – Я рассчитывала на приключение – и вот, кажется, получается.
– Вот это и будет нашим первым творческим заданием, разыгрывать которое мы с вами начнем сегодня во второй половине дня. Каждый представит, что должен сыграть в детективной пьесе. Мы в маленькой гостинице, застрявшей, скажем, в снегу из-за сильной непогоды. Здесь собрались люди, незнакомые друг с другом. Одного из них убивают. Каждому из вас предстоит вжиться в роль убийцы и сыграть, что именно произошло, выбрав себе для этого партнера. Перед обедом сообщите Рите, какой вам нужен реквизит, и она все подготовит. Договорились? Тогда я расскажу вам о системе Станиславского, потом, после кофе-брейка, мы научимся правильно ставить дыхание. Поехали…
Макарову было скучно, но идти все равно некуда. На улице дождь, в номере четыре стены и телевизор, который он никогда не смотрел, в Переславль не съездить, потому что размыло дорогу. Черт, и зачем он вообще согласился на эту дурацкую затею!
От нечего делать он начал слушать лекцию и неожиданно для себя втянулся. Рассказчиком Екатерина Холодова была отличным, голосом владела мастерски, то повышая, то понижая интонацию, чтобы держать слушателей на эмоциональном крючке. Первые полтора часа пролетели быстро, и Макаров даже удивился, что уже пришло время пить кофе.
В каминном зале, где стояли накрытые столы, он взял маленький кофейник, налил в чашку кофе, незаметно повертел головой по сторонам, подошел и протянул ее Даше.
– Выпейте кофе, а то опять забудете о себе из-за стремления позаботиться о нас.
– Мне надо подняться к Сэму, – рассеянно сказала Даша. – Меня тревожит, что он все еще не спустился к завтраку. Конечно, спешить ему совершенно некуда, но по утрам он завтракает очень плотно. Может, простудился вчера или плохо себя чувствует – разволновался из-за своей истории.
– Тем более выпейте кофе, – настойчиво сказал Макаров, чуть ли не силой впихивая чашку ей в руки. – А потом пойдете. Перерыв полчаса, так что все успеете.
Она благодарно посмотрела на него, взяла чашку и сделала первый глоток.
– Татьяна варит отличный кофе.
– Да она вообще готовит прекрасно, я вчера за ужином чуть не лопнул. Никак не мог заставить себя остановиться, такое все было вкусное, – признался Макаров. – А вы, я видел, ели совсем мало.
– Я привыкла себя ограничивать.
– В еде?
– Во всем. Ладно, спасибо за кофе. Побегу к Сэму.
После ее ухода комната словно опустела, хотя в ней толпилось довольно много народу. Плеснув еще кофе прямо в Дашину чашку, Макаров решил сходить покурить, прихватив его с собой. Он любил разбавлять этот крепкий напиток сигаретой. В холле под лестницей на второй этаж темнела фигура. Приглядевшись, Макаров понял, что это веселая кудряшка Анна. Повернувшись спиной, она что-то быстро говорила в телефон по-английски.
Интересно, она же в Австрии живет и, если разговаривает с мужем, должна говорить по-немецки. Впрочем, Макарову, который не знал ни одного иностранного языка, это было совершенно без разницы.
Он толкнул входную дверь, вдохнул холодный влажный воздух и занес ногу над порогом, но шагнуть не успел. Страшный крик разрезал гулкую тишину холла. Кто-то кричал на одной ноте, страшно, надрывно, и Макаров, захлопнув дверь, рванул по лестнице вверх – ему показалось, что кричит Даша.
На лестничной площадке между первым и вторым этажом он наткнулся на человека, который не спеша поднимался вверх, держа что-то в руках. Тот не удержался на ногах, начал падать, на Макарова полилось что-то горячее, он дернулся и зашипел от боли. Сидящий на лестнице человек тихо ругался сквозь зубы, голос был знакомым, и, сфокусировав зрение, Макаров вдруг осознал, что видит перед собой ту самую Дашу, которую помчался спасать.
Целая и невредимая, но потирающая коленку, она сидела на ступеньке, держа в руках полупустую чашку кофе. На ее голубых джинсах растекалось отвратительное коричневое пятно.
– Вы что, с ума сошли? Вы чего на людей кидаетесь? – мрачно спросила она, безуспешно пытаясь отряхнуться.
– Я услышал крик, решил, что это вы, – ответил Макаров, чувствуя себя идиотом.
К ним из каминного зала и с веранды бежали люди, по всей вероятности, тоже привлеченные страшным криком. По крайней мере, Холодова была уже здесь, из-за ее спины выглядывала Анна, в лестничном проеме маячила голова Игната. Мизансцена практически повторяла ночную, когда обитатели усадьбы были встревожены звоном бьющегося стекла.
– Да это дети кричат, – устало сказала Даша, сунула ему в руки чашку и поднялась на ноги. – Вы что, не помните? Мы же с вами вчера уже слышали этот крик.
Действительно, с третьего этажа по лестнице кубарем катились дети – мальчик и мальчик. С визгом и хохотом, упакованные в непромокаемые куртки и резиновые сапоги, они пролетели мимо Даши и Макарова, столпившихся внизу людей, хлопнула входная дверь, и шум стал удаляться, пока не растаял вдали.
– Господи, если бы я был их отцом, я бы их убил. – Макаров выдохнул, чувствуя, как спадает охватившее его напряжение. – Зачем так орать-то? Расходимся, граждане, ложная тревога.
– Черт, теперь надо идти переодеваться, – с досадой сказала Даша. – Ну вы же взрослый человек, почему такие детские реакции? Мне надо к Сэму, а теперь тратить время на то, чтобы штаны поменять. Он тоже как ребенок, честное слово.
– Вы к своему Сэму уже десять минут назад ушли, – сообщил Макаров нелюбезно. – Сами задержались, а теперь на меня сваливаете.
– Не десять, а пять. Это у вас от испуга временной скачок случился. Я решила сразу захватить Сэму кофе, он всегда день с него начинает. Черт, возвращаться за новой чашкой уже нет времени.
Она повернулась и начала подниматься по лестнице, сочтя разговор с Макаровым законченным, но он не отставал:
– Слушайте, а зачем вы врете?
Она споткнулась на ровном месте, повернулась и уставилась на Евгения. В ее глазах не было ничего, кроме изумления:
– Я? Вру?
– Да, причем на совершенно пустом месте. Если человек врет без нужды, значит, либо он что-то усердно скрывает или просто патологический врун и к его словам нужно относиться с опаской. Какой из вариантов ваш?
– Но где я вам соврала?
– Вы сказали, что идете к своему подопечному, и вышли из комнаты. К столу с кофе вы не подходили. И за прошедшее время вы совершенно точно могли два или три раза подняться в нужную комнату. Я не мог столкнуться с вами на лестнице, но тем не менее это произошло.
– Ну, если вам так интересно, придется сознаться. – Даша говорила сквозь зубы, и теперь в ее глазах читалась ненависть. Или это было презрение? – Я вышла из комнаты и зашла в туалет, который находится под лестницей. Там мне пришла в голову мысль захватить Сэму кофе, поэтому я вернулась, налила чашку и пошла наверх.
Теперь Макаров смотрел на молодую женщину сердито, потому что врала она глупо и неуклюже. Любой мог вывести ее на чистую воду, что он сейчас и сделает.
– Милая Даша, главное правило любого преступника, который хочет остаться непойманным, – четко продумывать детали, – сказал он. – Я, знаете ли, полицейский, опер, говоря по-простому, поэтому умею ловить людей именно на мелких нестыковках. Придуманный кофе как объяснение не лезет ни в какие рамки.
– Я ничего не придумывала, но мне интересно узнать, почему вы так решили? – В ее глазах не было ни капли испуга, только искреннее любопытство. Если она и притворялась, то очень умело.
– В каждой из наших комнат, а у меня, замечу, простой двухместный номер, а не люкс, есть чайник, френч-пресс, набор из нескольких видов чая, банка растворимого кофе и пакет с молотым, два вида сахара и мед в баночке. Любой из гостей, если захочет чаю или кофе, может собственноручно приготовить себе напиток, не выходя из номера. Вам не было никакой нужды так стараться.
В глазах Даши мелькнула растерянность, и Макаров, почувствовавший легкое злорадство, тут же выругал себя. Стоящая перед ним молодая женщина точно не была преступницей, и что это он вдруг так раздухарился ее подлавливать?
– И правда, – сказала она и провела рукой по лбу. – Как же я сразу про это не подумала! В каждом номере есть чайник. И в моем, и у Сэма тоже. Странно, это очень странно, потому что тогда я ничего не понимаю.
Она снова повернулась спиной, поднялась наконец по лестнице, позвенела ключами и скрылась в своем номере.
Успеет он покурить или нет? До окончания перерыва оставалось еще минут восемь, поэтому Макаров, ежась от висящей в воздухе влажности, все-таки выскочил во двор. Стараясь не высовываться из-под козырька, прикурил сигарету и с наслаждением затянулся.
Дождь все продолжался, правда, уже не ливень с ураганным ветром, а мелкая и оттого особенно противная морось. Немудрено, что дорогу размыло, ей-богу. И не уедешь отсюда теперь, даже в Переславль с его музеями утюгов и чайников не вырвешься. Хочешь не хочешь, а придется идти на тренировку дыхания, а после обеда разыгрывать какие-то дурацкие сценки. Вот ведь вляпался так вляпался, дай бог здоровья Игнату и его ненормальной Насте с ее внезапно открывшейся тягой к театральному искусству!
Сигарета кончилась, Макаров потушил ее в луже, пристроил в стоящую рядом со входом металлическую урну и потянулся, разминая мышцы. И все-таки зачем она так глупо соврала? Мысли его то и дело возвращались к Даше, которая почему-то волновала его гораздо больше, чем следовало. Пожалуй, к ней вполне можно было проявить сугубо мужской интерес, но если она врушка, то потом хлопот не оберешься. Вранье Макаров не переносил на физиологическом уровне.
Поежившись от сырости и не придя ни к какому выводу относительно возможных отношений с неуклюже врущей Дашей, он открыл дверь, шагнул в дом, встретивший его теплом и смесью умопомрачительных ароматов (видимо, Татьяна уже начала готовить обед), и замер, потому что под его сводами снова пронесся нечеловеческий крик, от громкости которого закладывало уши.
– А-а-а-а-а-а!!!!
Нет, либо родители этих ушлепков заткнут рты своим невоспитанным детям, либо он, Макаров, оттаскает их за уши!
Неожиданно он замер. На его глазах дети покинули дом и больше не возвращались. Они не могли быть источником страшного крика, который, кстати, повторился, а значит, кричал кто-то другой. Со стороны каминного зала вновь бежали люди, а в пролете лестницы появилась Даша. Вид у нее был безумный.
Краем сознания Макаров отметил, что она успела переодеть джинсы, которые теперь были синие и совершенно сухие. В глазах плескался ужас, который заставлял ее тяжело дышать. Вместе с сиплым дыханием изо рта вырывались бессвязные слова, которые никак не складывались в общую фразу.
– Там… Я зашла… Я хотела узнать… Что-то нужно… Сэм… Кофе… Дверь не заперта… Он не ответил… Он мертв…
Участники тренинга толпились внизу, напирая друг на друга. До Макарова внезапно дошел смысл сказанного. Одним прыжком он преодолел пространство, разделяющее его и лестницу, взлетел на два пролета, схватил за плечи трясущуюся, как в ознобе, Дашу.
– Тихо! Внятно скажи, что случилось.
От прикосновения его рук она на мгновение замерла, а потом словно вынырнула из накрывшей ее с головой волны безумия, посмотрела уже более осмысленно, перевела взгляд вниз, где толпились люди, и глубоко вздохнула.
– Сэм лежит в своем номере мертвый, – членораздельно, чуть ли не по слогам сказала она. – Его убили.
