Книга: За гранью слов
Назад: Другое зрение
Дальше: Интеллект, но какой?

Разные разумы

Каждый тип косаток имеет собственное представление о том, что годится в пищу. (Тут можно провести аналогию с этническими, племенными и религиозными группами людей, для которых характерны разные пищевые привычки и табу.) Среди косаток встречаются те, кто охотится на млекопитающих, на акул, на пингвинов и на рыбу, причем некоторые специализируются только на одном виде рыб – например, чавыче, как здешние обитатели, – и редко едят другую. Если взять всех косаток, живущих в разных морях, то они едят все, от сельди до больших китов, – но ни одна косатка не питается всем сразу. Для каждого вида добычи косатки вырабатывают разную стратегию. Например, у берегов Норвегии косатки часто сгоняют целый косяк сельди в плотный шар под самой поверхностью воды, затем большая часть китов удерживает косяк на месте, описывая круги – ученые называют это «каруселью», – а остальные бьют хвостами по краям шара. Потом все косатки лакомятся оглушенной рыбой.
Бродяги на нашем северо-восточном побережье охотятся в основном на тюленей весом от полкило до девяноста килограммов, но иногда они нападают на морских львов, вес которых превышает четыреста килограммов, а острые клыки напоминают клыки гризли, только увеличенные во много раз. Пятую часть диеты бродяг составляют необыкновенно проворные морские свиньи и дельфины. Совместными действиями косатки пытаются разделить добычу на группы, а затем прижимают одну из групп к берегу. Испуганные дельфины выбрасываются на берег и погибают. При охоте на морских львов задача косаток аналогична той, которую пришлось бы решать вам, атакуя загнанную в угол кошку с помощью зубов. Я видел фотографию косатки, лишившейся глаза. Косатки могут несколько часов нападать на морского льва, пока у него не кончатся силы, после чего его можно утопить.
Однажды необычно большая группа бродяг – одиннадцать особей – направились в место под названием Куаци Бэй. Александра Мортон последовала за ними. Авангард китов остановился и девять минут ждал, пока подтянутся остальные. Какое-то время они оставались на месте и просто дышали. Затем, как по команде, косатки нырнули, изогнув спины, – это значит, что они планировали долго пробыть под водой.
Наблюдая за бродягами вместе с Кеном, я видел, что они могут оставаться под водой целых пятнадцать минут. Когда секундомер Мортон отмерил пятнадцать минут, она увидела «стену белой воды». В воздух взлетел морской лев весом килограммов четыреста пятьдесят. Мортон словно зачарованная смотрела, как часть косаток взлетает в воздух, тараня головами трех морских львов, а другие косатки бьют их тяжелыми хвостовыми плавниками. Удивленные и подавленные превосходящим противником, морские львы сгрудились, пытаясь отбиться от нападающих. Косатки – на них часто можно увидеть шрамы от зубов – уворачивались от клыков морских львов. Через сорок пять минут сражения Мортон, которая следила за событиями с помощью гидрофонов, услышала, как косатки сдирают шкуры с морских львов, весивших более полутонны, и разрывают их тела. «До того момента, – писала она, – я в полной мере не осознавала, насколько сильны косатки. Я сидела там, потрясенная, и благодарила Бога за то, что косатки никогда не направляют свою силу на человека».
Косатки редко охотятся на больших китов, но при этом проявляют невероятное упорство. Малые полосатики очень выносливы и на большой дистанции обгонят косаток. Но группа косаток может преследовать малого полосатика на протяжении нескольких часов, если считает, что есть шанс до него добраться. В Британской Колумбии исследователи наблюдали погоню двух косаток за полосатиком, который заплыл в бухту, откуда не было выхода, а затем выбросился на пляж в отчаянной попытке спастись. Больше восьми часов косатки держались поблизости; во время прилива, когда вода поднялась, полосатик вытолкнул себя еще дальше на берег. На следующее утро преследователи ушли. Но загнавший себя в ловушку кит умер. Остается только гадать, почему он в панике поставил себя в такое положение, почему выбрал неверную стратегию.
Киты запоминают маршруты миграции, следуя за матерью. Для тихоокеанских серых китов это долгое, а иногда и мучительное путешествие: шестнадцать тысяч километров от теплых лагун в Нижней Калифорнии, где они родились, на север через Алеутские острова возле Аляски и – если повезет – к арктическим пастбищам. Они видят, знают и ведут не менее сложную жизнь, чем кочевые племена охотников и собирателей из числа людей. На всем пути, и особенно в узких проливах между Алеутскими островами, их преследуют косатки. Прежде чем утопить молодого серого кита, косатки должны отделить его от матери. Это трудное и опасное дело, потому что самки серого кита очень агрессивно защищают детенышей, нанося удары мощным хвостом. Часто серые киты защищаются тем, что держатся как можно ближе к берегу, потому что на мелководье косатки не могут утопить кита. Чтобы лишить китов их убежища, косатки иногда вцепляются в переднюю часть грудного плавника кита, оттаскивая огромное животное назад. Защищаясь от такой тактики, киты могут перевернуться на спину, чтобы сделать грудные плавники недоступными для врага.
Сила и страх. Уловки и встречные уловки.
Интересно, распространялось ли понимание косаток, что значит защищать своего детеныша – в сочетании со способностью формировать понятие – на их добычу? Другими словами, сожалели ли они после того, как убивали свою пищу? Скорее всего, нет; большинство людей не сожалеет. Факты говорят о том, что косатки тоже.
У берегов Калифорнии мои друзья, специалисты по китам и морским птицам Боб Питмен, Лайза Баланс и Сара Месник, наблюдали, как тридцать пять косаток (всем вместе им требовалось около трех тонн пищи в день) четыре часа подряд атаковали девятерых самок кашалота. Теснимые превосходящим по численности врагом, кашалоты образовали круг – головы внутрь, хвосты наружу. Взрослые самки косаток атаковали их группами по четыре или пять особей, используя тактику «нанести рану и отойти», – похоже, они пытались обескровить противника, уклоняясь от ударов хвостовых плавников кашалотов. Как только касаткам удавалось отделить одного кашалота от остальных, один или два кашалота «немедленно покидали группу и, несмотря на яростные атаки косаток, занимали позиции по обе стороны отбившегося от группы животного, чтобы сопроводить его на место».
Самки косаток вели атаку, а несколько взрослых самцов держались поодаль. Но как только один уже почти мертвый кашалот перевернулся, пишут наблюдатели, «взрослый самец косатки ринулся вперед, врезался в него и принялся с силой трясти из стороны в сторону. Затем он описал круг на поверхности воды, выбрасывая в воздух мощные фонтаны брызг, – это была демонстрация силы, которую не проявляла ни одна самка во время атак». Длина самца достигала почти десяти метров, а масса должна была составлять больше девяти тонн; десятиметровый кашалот был гораздо массивнее и весил больше тринадцати тонн. Затем произошло невероятное: другой кашалот покинул группу и, подвергая себя опасности, попытался вернуть обреченного товарища. У людей такой поступок называется героизмом.
Началась такая неразбериха, что невозможно было определить, который из двух кашалотов погиб. Но взрослый самец косатки поплыл прочь, сжимая челюстями огромного мертвого кашалота. В конечном итоге косатки убили и съели одного кашалота и ранили всех остальных, причем некоторых очень серьезно. Наблюдатели писали: «Мы подозреваем, что как минимум трое или четверо спасшихся кашалотов впоследствии умерли от полученных ран, и вполне возможно, что в результате этого нападения погибло все стадо». (Такую ситуацию невозможно – по крайней мере, для меня – назвать иначе как ужасной для всех участников, которые в своих действиях ограничены собственной природой и обстоятельствами даже больше, чем мы. Но именно это их оправдывает.)
В другой раз те же исследователи видели, как пять косаток направились к маленькой группе кашалотов, которые проплывали приблизительно в полумиле от них. Вероятно, кашалоты подали сигнал тревоги, потому что вторая их группа поспешила присоединиться к первой. Они кружились на месте; одни подняли головы и осматривались, другие били хвостами по воде, словно демонстрируя силу. Самец косатки атаковал кашалотов и, похоже, сумел укусить одного. Теперь к месту битвы на полной скорости неслись еще четыре группы кашалотов, причем одной из них пришлось преодолеть шесть километров. В течение часа основная группа значительно увеличилась за счет других и насчитывала уже около пятидесяти кашалотов. Столкнувшись с такой координацией и сплоченностью, косатки отступили.
Ингрид Виссер так описывает стратегию четверки касаток, которые охотятся на дельфинов у берегов Новой Зеландии:

 

Косатки медленно приближаются к маленькой группе дельфинов. Дельфины уплывают прочь, но не слишком быстро, поскольку не хотят привлекать к себе внимания – а вдруг косатки не охотятся. После получасового преследования самка косатки по имени Стелс не выныривает вместе с остальными, чтобы сделать вдох, потом еще раз и еще, – она исчезает под водой на десять минут. Остальные три косатки на большой скорости приближаются к дельфинам, разрезая плавниками волны. Дельфины спасаются бегством; они выпрыгивают из воды и, едва успев коснуться поверхности, делают новый прыжок. Три косатки быстро приближаются. Внезапно один из дельфинов, плывущих впереди, взлетает вверх, словно теннисный мяч, и переворачивается в воздухе, как будто делает сальто. Стелс, ударившая дельфина снизу, по инерции тоже выскакивает из воды. Она хватает дельфина прямо в воздухе и падает, сжимая челюстями добычу. Четыре косатки пожирают дельфина.
«Я не видела, чтобы они промахивались», – прибавляет Виссер.
В свете этих свидетельств еще более странным выглядит то, что косатки не перевернули ни одной байдарки, не напали ни на одну лодку, не съели ни одного человека. Возможно, это самая большая поведенческая загадка на нашей загадочной планете.
Увидев, как солидная группа китов проплывает мимо дома, направляясь на север, и подслушав их разговоры с помощью гидрофонов, мы прыгаем в пикап и мчимся к маленькому причалу в скалистой бухте, окруженной вечнозеленым лесом и примостившимися на склонах домиками. Я сажусь в лодку Кена вместе с его помощниками, Кэти Бабиак и Дэйвом Эллифритом. Едва успев покинуть бухту, мы сталкиваемся с группой косаток численностью от пятнадцати до двадцати особей. Вблизи их размеры устрашают. В пять раз больше человека и в сто раз тяжелее. Их головы рассекают волну, и вода стекает по широким спинам, словно струя дождя с навеса. Они мчатся мимо гранитного утеса под крутым зеленым склоном горы, оставляя за собой пар от дыхания. Пораженный их красотой и скоростью, я молча смотрю, не в силах оторвать взгляд.
Впереди еще косатки. Тридцать пять особей, питающихся рыбой, – все стадо Л. Самец косатки с высоким плавником, на котором есть впадина в передней части и две впадины сзади, – это Л-41, ему тридцать шесть лет. Самке слева от него, Л-22, сорок два года. Многие косатки живут больше пятидесяти лет. Самка Л-12 умерла в возрасте семидесяти девяти лет, в 80-е годы, а К-7 дожила, как считается, до девяноста восьми лет. Л-25 сейчас восемьдесят пять лет. Эти киты не должны исчезнуть. Но неизвестно, смогут ли они выжить.
Когда речь заходит о продолжительности жизни, Кен стучит пальцем по фотографии в своем справочнике:
– Это матриарх Д-2.
Обычно самки приносят потомство приблизительно до сорока лет, а когда начались исследования, сорок лет назад, она уже вышла из репродуктивного возраста. Ее последний детеныш, самый старый самец, умер в 2010 году, и, по мнению ученых, ему тогда было шестьдесят. Если мать произвела его на свет, скажем, в тридцать восемь, это значит, что она родилась в 1912 году.
– Вот почему мы думаем, что ей около ста лет, – говорит Кен.
Животные очень редко живут после наступления менопаузы. Такое случается, правда, когда бабушки помогают выживать более молодым членам семьи. Только у людей, косаток и короткоплавниковых гринд самки живут продолжительное время после того, как утрачивают способность к размножению. У гринд и косаток, как и у людей, продолжительность репродуктивного периода составляет от двадцати пяти до тридцати лет, а затем они живут еще около тридцати лет. А некоторые, как только что объяснил Кен, гораздо дольше. Приблизительно четверть самок в группе уже не способны к размножению. Но эти косатки не ждут смерти, они помогают детям выжить. Косатки нередко оставляют детей на попечение бабушек – точно так же, как мы.
У сообщества косаток есть довольно странная особенность – матери играют важную роль в выживании их взрослых детей. Когда умирает самка косатки, ее дети тоже начинают быстро умирать, особенно самцы. У самцов младше тридцати лет, лишившихся матери, за год смертность в три раза превышает смертность самцов той же возрастной группы, но с живыми матерями. А смертность среди самцов старше тридцати лет, лишившихся матери, в восемь раз выше, чем у самцов той же возрастной группы, матери которых живы. У самок младше тридцати лет не наблюдается повышение смертности после смерти матери. Но в возрастной группе старше тридцати смертность самок, лишившихся матери, увеличивается в два с половиной раза.
Дополнительная нагрузка на огромные спинные и грудные плавники самцов, а также дополнительная пища, необходимая при их громадных размерах (их вес может доходить до девяти тонн, на треть превышая вес самок), – все это, похоже, делает их зависимыми от матерей в плане добычи пищи. Самки лишены этих недостатков, но в период кормления детенышей им нужна помощь от своих бездетных матерей. Взрослые самцы делятся добычей только в 15 % случаев – обычно с матерями. Никто не понимает это странное увеличение смертности после гибели матерей, но причина, скорее всего, в интенсивной родительской опеке. Зубатые киты – мировые чемпионы в деле заботы о потомстве. У самок короткоплавниковых гринд молоко может вырабатываться на протяжении пятнадцати лет после рождения последнего детеныша – возможно, для вскармливания чужих детей.
У бутылконосых и атлантических пятнистых дельфинов (дальнейшие исследования могут выявить и другие виды) некоторые самки никогда не обзаводятся потомством. Дениз Херцинг назвала их «карьеристками», потому что их роль в сообществе не предусматривает материнства. Возможно, они бесплодны. Или предпочитают однополую любовь. Но их вклад в жизнь группы чрезвычайно велик: они присматривают за детенышами. Однажды Херцинг вышла в море со своей гостьей, девятилетней девочкой. «Пятнистая, которая сама вечно нянчилась с малышами, никогда не видела меня с человеческим детенышем. Взволнованно щебеча, она плавала вокруг нас, рассматривая девочку рядом со мной», – рассказывает исследователь. (Ученые иногда называют таких нянек «тетушками», что вполне соответствует действительности.) У кашалотов няньки особенно важны в те периоды, когда мать ныряет на большую глубину; детеныши должны ждать на поверхности моря, где они могут стать легкой добычей для косаток или больших белых акул. Кашалоты переплюнули всех: самка может кормить разных молодых китов из группы. Следы молока были найдены в желудках тринадцатилетних китов.
Молодые косатки, лишившиеся матери в возрасте двух или трех лет, выживают только благодаря повышенному вниманию других членов семьи. Самец по имени Твик (или Л-97) был еще во младенческом возрасте, когда его мать, двадцатишестилетняя Нутка, умерла от выпадения матки; роды убили ее. Твик еще полностью зависел от молока. У его бабушки молока не было. Твик рос слабым и худым.
– Мы видели, как его девятилетний брат ловил рыбу и пытался дать ее маленькому Твику, – рассказывает Кен.
Брат разрывал рыбу на куски и подталкивал их к малышу. Но Твик был слишком мал, чтобы их есть. Он не выжил.
Другому малышу повезло больше. Когда самцу Л-85 было три года, его мать умерла. После ее гибели заботиться о нем стал тридцатилетний брат.
– Этот трехлетний малыш всегда держался рядом с огромным самцом, – вспоминает Кен. – Они были как мать с детенышем.
Теперь Л-85 уже двадцать два года.
А вот и счастливчик Л-87. Ему двадцать один. Он выжил после смерти матери, которая умерла восемь лет назад в пятидесятилетнем возрасте. Он единственный, насколько нам известно, кто перешел в другое стадо. Несколько лет он был вместе со стадом К, а теперь его обычно видно среди стада Д.
– У него ярко выраженная индивидуальность, – с восхищением говорит Кен. – Он всегда наблюдает за лодками. Бывает, его голова внезапно появляется из воды рядом с нами – он явно играет. Ему нравится смотреть на реакцию людей. У него есть чувство юмора. Они не все такие.
Группа состоит из самок, самцов и детенышей. Точно так же, как у людей и слонов, детеныши делают семьи более активными.
– Что может быть лучше, чем дети рядом, – подтверждает Кэти.
Похоже, косатки любят детей.
– Бывало, самка с новорожденным детенышем выныривала на поверхность прямо у борта лодки, как будто демонстрировала его нам, – говорит Дэйв.
Самки косаток иногда даже оставляли детенышей у лодки, а сами удалялись на небольшое расстояние, чтобы поймать рыбу или пообщаться.
Однажды, рассказывает Дэйв, его лодка плыла рядом со стадом Д, и несколько мамаш с детенышами приблизились к ней и как будто сказали малышам: «Вот здесь. Теперь все поиграйте у этой лодки».
– После этого четыре или пять детенышей стали резвиться вокруг лодки, а их матери отправились за едой, – говорит Дэйв. – Детеныши весело ныряли, тыкались носом в нос лодки, огибали корму. Они носились как безумные, перепрыгивали друг через друга.
Сразу после рождения детеныша несколько самок помогают ему подняться на поверхность для первого вдоха. «Самок было так много, – рассказывала Александра Мортон, наблюдавшая за родами, – что невозможно определить, которая из них мать. Все они постоянно прикасались к малышу». Кормящие матери часто переносят малышей на своем рыле. Один исследователь видел, как три косатки удерживали новорожденного в воздухе на своих носах. (Непростая задача, потому что длина новорожденной косатки может доходить до двух метров, а вес – до ста восьмидесяти килограммов.)
Все виды дельфинов тыкаются носом в детенышей, кормят их, и, хотя у них нет рук, чтобы обнять, их мозг вырабатывает такие же гормоны, как наши, их новорожденные ищут и сосут теплое молоко, а сородичи суетятся рядом, волнуются и предлагают помощь. Все то же самое. Мне рассказывали, что самки дельфинов подросткового возраста, подобно подросткам у слонов и людей, «очень, очень любят присматривать за малышами или просто находиться рядом с ними».
Когда детеныши дельфинов испытывают терпение взрослых, матери и няньки догоняют и наказывают их. Люди не одну тысячу лет наблюдали, как дельфины выталкивают больных детей на поверхность, но только после появления аквалангов и начала исследований поведения мы увидели, как самка пятнистого дельфина прижимает расшалившегося детеныша ко дну! Но спокойствие наступает лишь на время; как только взрослые ослабляют дисциплину, молодежь «снова выходит из-под контроля». Ведь они просто дети.
Игра и развлечения – неотъемлемая часть их жизни. Кен видел косаток, которые забавлялись тем, что удерживали перо на носу, потом отпускали его, подцепляли спинным плавником, снова отпускали, потом ловили хвостом.
– Кит весом в восемь тонн – и играет пером, – восхищается Кен. – Просто невероятный тактильный контроль, причем на хорошей скорости! У них есть время для развлечений.
Игры могут быть разными, но все дельфины очень игривы. Игра – что вполне логично, но все равно загадочно – есть свидетельство ума. «Игра – признак разума и необходимое условие творчества, – писал психиатр Стерлинг Баннел. – Склонность к ней у китовых свидетельствует о том, что им, вероятно, знакомы не только телесные, но и умственные забавы». Молодые бутылконосые дельфины иногда выпрыгивают на пристань. В этом случае другие молодые дельфины носами сталкивают их в воду. Так наши дети резвятся в купальне.
И еще пузыри. Бутылконосые дельфины не просто пускают пузыри. Они мастерски жонглируют ими, умеют придавать им разную форму. Жонглирование пузырями требует практики. И дельфины упражняются. В основном молодые. Когда у них случайно получается кольцо из пузырей, дельфины внимательно наблюдают, как воздух поднимается к поверхности, а потом начинают совершенствовать свой навык построения колец. Потом начинают делиться своим умением, выдумывать новые трюки, подражать друг другу. Я сейчас выдую пузыри и буду смотреть, как они образуют кольца. Я закручу воду хвостом и выдохну прямо в центр водоворота. Смотри, пузырь втягивается в круг. Что будет, если я брошу рыбу в поднимающееся кольцо? Эй – рыба вращается и тоже поднимается! А что, если я выдую пузырь вбок, а он поднимется вверх? А что, если я подтолкну воду рылом и заставлю сверкающее кольцо вращаться? Что, если я разобью кольцо? Разделю его на два маленьких? Сделаю извивающуюся водяную змею из всплывающих серебристых шариков? Все это они делают – придумывают, пробуют, изучают, вносят изменения. Причем чередуются друг с другом. Например: Я быстро плыву по дуге, делаю воронку спинным плавником, потом быстро-быстро поворачиваюсь и выдыхаю струю воздуха в воронку. Вот это да – передо мной появляются серебристые спирали. Кто может повторить? (Никто, на такое способна только фея Динь-Динь.) Получился просто некрасивый пузырь? Оттолкни его – пусть уплывает. Выдул превосходный пузырь? Попробуй повторить, чтобы второй присоединился к первому. Надоело? Нужно схватить зубами последнее кольцо, прежде чем оно достигнет поверхности, – очистим «волшебный экран». Игра окончена. По другую сторону стекла малыш, восхищенный мастерством более взрослых детенышей, тоже пытается выдуть несколько пузырей. Потом еще. Кольца не получаются. Возможно, когда-нибудь получатся – малыш не оставляет попыток.
На Багамских островах живущие на воле атлантические пятнистые дельфины часто играют с исследователями в «а ну-ка, отними». Однажды они появились с живыми спинорогами в зубах. «Дельфины аккуратно держали их челюстями, а потом отпускали, приглашая нас схватить испуганных рыб, – писала Дениз Херцинг. – Но как только один из нас протягивал руку, дельфины демонстрировали свое превосходство в водной среде, делая рывок и хватая рыбу». Удивительно, что эти живущие на воле существа рассматривают людей как достойных товарищей для игр. Это предполагает наличие разума, осознающего разумность других существ. Дельфины на своих условиях преодолевали межвидовой барьер, сами приглашали к игре, сами придумывали игру и устанавливали правила. Они проделывали это много раз. Тем временем испуганная рыба тоже понимала, кого ей нужно опасаться – она пыталась спрятаться в купальных костюмах или между видеокамерой и лицом человека от дельфинов, забавляющихся со своими живыми игрушками. Херцинг говорила, что ей было жалко рыбу, но «из вежливости пришлось вернуть ее дельфинам».
Однажды Кен наблюдал за несколькими косатками, которые сосредоточились на ловле рыбы. Все, кроме молодого самца Д-6. «Он плавал от лодки к лодке, высовывал голову из воды прямо у борта и смотрел на всех, просто красуясь». Когда косатки проплывают мимо тех мест на берегу, где выстраиваются люди, аплодируют и кричат, утверждает Кен, «киты радуются и выполняют акробатические прыжки, устраивая настоящее шоу». Люди бегут вдоль берега, а косатки шлепают по воде хвостом и плавниками, прыгают. Точно так же они ведут себя вблизи наблюдающих за китами лодок, с которых люди приветствуют их. Почему? «Я думаю, – говорит Кен, – мы для них такое же развлечение, как они для нас».
Назад: Другое зрение
Дальше: Интеллект, но какой?