XVIII. Свободная воля – приятная иллюзия

Возможно, наши сознательные, мыслительные представления – всего лишь послемыслия, идеи, которые мы порождаем впоследствии, чтобы подарить себе иллюзию силы и контроля.

Ирвин Д. Ялом. Когда Ницше плакал, 1992

XVIII.1 Свободная воля и принятие решений

Здесь я стою, я не могу иначе.

(Легендарные слова Мартина Лютера, сказанные на рейхстаге в Вормсе в 1521 г.)

Человеку часто приписывают свободную волю на основании того, что он делает выбор. Это неверно. Каждый организм делает выбор. Речь идет о том, вполне ли этот выбор свободен. Американский исследователь Джозеф Прайс определял свободную волю как возможность решать делать нечто или не делать – без внутренних и внешних ограничений, определяющих этот выбор. Принимали ли мы когда-либо решение свободно в соответствии с предложенной дефиницией? Дарвин в 1838 году назвал иллюзией существование свободной воли у человека, потому что мы редко анализируем свои мотивы и в своих поступках руководствуемся инстинктом. В философии нет единого мнения о том, что, собственно, следует понимать под свободой воли. В дискуссиях о свободе воли часто называют три вещи. Во-первых, поступок может называться свободным только в том случае, если существует возможность его не делать (должна существовать альтернативная возможность). Во-вторых, поступок должен иметь причину. В-третьих, поступок совершается по свободному выбору, если у вас есть идея о том, что вы действуете, исходя из собственных побуждений. Но при этом, разумеется, речь идет лишь об идее.

Никто из тех, кто вспомнит свое страстное, молниеносно возникшее чувство влюбленности, не сможет охарактеризовать выбор своего предмета как «свободное и взвешенное решение». Любовь охватывает нас, соединяясь с восторженностью и физическими реакциями: сердце колотится, бросает в пот, не можешь заснуть; это эмоциональная зависимость, неотвязно сосредоточенное внимание, навязчивая мысль, желание обладания, бешеная энергия. Так думал и Платон (ок. 427–347 до н. э.). Влечения, чувственность он считал третьей частью души; она помещается ниже пупка, полностью иррациональна и не признает никакой дисциплины. Спиноза (1632–1677) также считал, что свободы воли не существует. Он иллюстрировал это в Этике, часть III, схолия теоремы 2, следующим наглядным примером: «Так, ребенок уверен, что свободен требовать молока, разгневанный подросток убежден, что свободно желает мщения, а трус – бегства. Пьяный убежден, что по свободному определению души говорит то, что впоследствии, протрезвев, желал бы взять назад. Точно так же помешанные, болтуны, дети и многие другие в том же роде убеждены, что говорят по свободному определению души, между тем как не в силах сдержать одолевающую их болтливость». Сказанное поясняет, что эти характерные свойства заложены раз и навсегда и изменить в них ничего невозможно.

Исходя из современного уровня знаний в области нейробиологии, ясно, что о полной свободе и речи быть не может. Множество наследственных факторов и влияние внешней среды в процессе внутриутробного развития, воздействуя на развитие мозга, накладывают отпечаток на его структуру и деятельность в течение всей последующей жизни. Тем самым мы приобретаем не только многочисленные способности и таланты, но и бесчисленные ограничения: возможную склонность к наркологической зависимости, степень агрессивности, гендерную идентичность, сексуальную ориентацию, а также предрасположенность к болезням вроде синдрома дефицита внимания и гиперактивности (ADHD), пограничного расстройства личности, депрессии или шизофрении. Ясно, что наше поведение в значительной степени заложено в нас уже с момента рождения. Этот взгляд, диаметрально противоположный господствовавшей в 1960-х гг. вере в формируемость человека, получил название нейрокальвинизма. Это понятие отсылает к учению о предопределении, которое столь заметно обусловило жизнь кальвинистов. Еще и сегодня ревностно верующие протестанты исходят из того, что Бог для каждого уже при рождении решает, какую жизнь он или она будет вести, ждет его или ее спасение или осуждение и, соответственно, рай или ад после смерти.

Необозримое множество того, что было заложено в нас в раннем развитии, существенно не только для возможного возникновения психических болезней, но и для нашего нормального повседневного поведения. Мы можем видеть, что теоретически у нас есть выбор вступить в отношения с человеком как другого пола, так и того же самого, но сложившаяся еще в матке наша сексуальная ориентация не позволяет нам сделать свободный выбор, исходя из теоретической возможности такового. Мы рождаемся в определенной языковой среде, чем в значительной мере определяются структура и деятельность нашего мозга; здесь не играют роли генетические данные, и решение в пользу того или иного родного языка от нас не зависит. Религиозное окружение, в котором мы оказываемся после рождения, определяет, в чем выразится наша врожденная спиритуальность: в религиозной вере, в материализме или в повышенном интересе к состоянию окружающей среды. Наши генетические данные и бесчисленные факторы, оказывающие влияние в раннем периоде развития мозга, впоследствии налагают на нас множество внутренних ограничений. И поэтому мы не свободны изменить нашу гендерную идентичность, нашу сексуальную ориентацию, наш уровень агрессивности, наш характер, религиозность или родной язык. Еще менее в наших силах решить отныне – обладать определенным талантом или же о чем-то не думать. По словам Ницше, мысль приходит тогда, когда она этого хочет, а не тогда, когда я этого хочу. Также и на наш моральный выбор мы имеем мало влияния. Мы принимаем или отвергаем определенные вещи вовсе не потому, что тщательно их обдумали, но потому, что иначе поступить просто не можем. Этика – это порождение наших древних социальных инстинктов, которые, как сказал Дарвин, направлены на поведение, не наносящее вреда нашей группе. Напрашивается парадоксальная идея, что единственным, кто еще хоть немного свободен, если отвлечься от генетических ограничений, будет плод в самом начале беременности. Он, однако, ничего не может сделать со своей ограниченной свободой, ибо его нервная система еще не достигла зрелости. Когда мы становимся взрослыми, серьезные ограничения обусловливают модифицируемость нашего мозга и, следовательно, влияют на формируемость нашего поведения. Мы приобретаем определенный характер. И наша последняя частичка свободы ограничивается тогда тем, чтó, исходя из общественных интересов, мы можем – или не можем себе позволить.