Крошка и Бумажка в дикие времена
То были дикие времена, когда Москва лежала в руинах – к примеру, вся Покровка и ее переулочки, – когда возникали, получая от государства огромные кредиты и тут же лопаясь, банки, а люди, скупив ваучеры у голодных работяг завода (допустим) «Спидометр», оказывались владельцами двух гектаров в центре Москвы и немедленно начинали сдавать эти территории и цеха под склады и магазины, а сами массово переезжали в Лондон, Монако и Майами. Это были времена, когда московские корабли с медным ломом терпели крушение в безобидных океанских водах в хорошую погоду, и солидные страховые компании выплачивали немереные суммы, тот же Ллойд: о, Клондайк была Россия. Ибо данный корабль под другим флагом приходил в окрестности некоего порта ночью и разгружался вне поля зрения таможни, как-то так. Лом предназначался, кстати, для построения медной фигуры неподалеку от Тихого океана в ничего не подозревающей стране как дар правительства Москвы. Но обошлось.
И, допустим, при таком раскладе новорожденный ребеночек в одну минуту становится миллионером. Два выстрела, третий контрольный, и вот вам результат.
Но все по порядку.
Мы имеем в виду одну неудачливую девушку, по определению высокомерных однокурсниц, нищебродку. То есть вы бы никогда не догадались, что она такова, ее все обожали, Крошку – это было существо без косметики, похожее на подростка, какая-то прямо не от мира сего дворянка худосочных кровей, одетая в приличный секонд-хэнд, глаза туманные от вечного недосыпу – и живет в пяти минутах ходьбы от Кремля. Причем живет одна в пятикомнатной квартире! Там ей с мамой и братом принадлежало раньше 30 метров плюс чулан, но остальные жильцы понаполучали блочные хоромы в Конькове-Подушкине и разъехались, оставив три совершенно разоренные комнаты (даже лампочки с патронами были срезаны). То есть обои, как лианы, свисали спиралями со стен, перемежаясь самодельными плакатами зарубежных групп, также в наличии на полу имелся обруч хула-хуп 60-х гг., алюминиевый, в другой комнате швейная машина «Зингер» еще прабабушкина чья-то, в футляре с инкрустацией, по виду нерабочая, а так никто не проверял – и на кухне рулон золотой пленки для обклеивания полок и аккумулятор от машины «Победа». Ну и мусор, обрывки и обломки.
Брат нашей девы женился и уехал к жене, мама проживала на зимней даче (изба с газом) у своей сестры-близнеца, они воспитывали троих малышей, так что описываемая Крошка имела в центре Москвы две свои комнаты, в которых она пребывала одна, остальные три помещения живи не хочу, но незадача в том, что это почти полуподвальный этаж, трубы текут, ванной как бы нет, то есть она имеется, и большая, и там стоит полагающееся эмалированно-ржавое чудище, в которое круглые сутки капает холодная водица. Но пожарники в свое время по им одним известным причинам запретили там ставить газовую колонку, и Крошка приносит с собой чайник кипятка и моется в тазу. Налить ванну и полежать в горячей воде – это было постоянной мечтой.
Итак, 5 комнат, кухня 30 метров, окно во двор, замазанное белилами.
И пошло-поехало – друзья с ночевкой являлись, старый Арбат, Мневники и Ясенево, Выхино и Химки после закрытия метро. Сами понатаскали с помоек диваны, стулья и столы (а помойки в те времена были богатейшие, готические буфеты размером с газетный киоск, дряхлые кресла стиля «модерн» и люстры чистого хрусталя со штангой в полтора метра – и кто такое повезет в новую квартиру с потолком 2,65).
Еды у Крошки никакой не водилось, что гости принесут, тем и питалась. Наступил временный перерыв в работе и вообще лето. На лето у Крошки были четкие планы. Занять денег и уехать куда-нибудь!
Слишком разнообразной была жизнь в квартире.
Соседи сверху регулярно вызывали милицию.
Однако постепенно, как в терем-теремке, население определилось – постоянно теперь там проживали художники с Арбата, Саня, специалист по лунным пейзажам (он их называл «лунки» и массово производил по ночам на кухне), и Митя, спец по горным вершинам (чистый Рерих, розовые и лиловые пики с белым на фоне бирюзы), а также их друг Дрюля, депрессивный рок-гитарист, несколько лет назад позабывший гитару в такси, и именно они заняли постоянную позицию в Крошкиной квартире, абы кого не пускали и серьезно варили траву на кухне. Настырных ночных доходяг эта троица не жаловала, и иногда на гнилой лестнице у тех отщепенцев до утра шла своя тихая жизнь, спали сообща, укрывшись рванинкой, ватным одеялом из контейнера, и мочились в бутылки. Открывали глазки они, только когда мимо проходили жильцы. Днем эта масса тоже старалась лежать. Запах стоял до чердака.
Что было прекрасно – та троица, Саня-Митя-Дрюля, сама платила за жилье из шальных арбатских денежек.
И Крошка наконец покинула квартиру, заперла свои комнаты и отчалила жить на дачу к подруге, в научный поселок. Там, на этой якобы даче, кроме электричества, не имелось ничего, это была изба коренного населения в первозданном виде, до профессорской оккупации, т. е. сени, светлица и кухня, а сбоку крытый двор с хлевом, на двери которого значилось слово «коза», написаное побелкой. В хлеву находился небольшой помост с дырой и под ним стояло ведро с землей, все дела.
Но там у двух подружек начиналась с июня веселая жизнь, по соседству стоял двухэтажный дворец, хозяин которого сразу отметил новую деву и поселил ее у себя. Крошка вообще спокойно воспринимала перипетии своей жизни, тем более что во дворце имелась ванна!
Артем, правда, кололся.
Но не колобродил, наоборот, затихал в углу.
Он был круглый сирота, его отец с матерью, эти шалавые потомки деда-академика, как-то в пьяном виде поехали в Москву. В результате скоряга, как называют «скорую» врачи, привезла им в Склиф два «черепа» – то есть у жертв катастрофы были неоперабельные мозговые травмы.
И в 18 лет Артем остался один. Квартиру у него оттяпала старшая сестра, а вот дачу он получил в полное свое распоряжение. И покатило-поехало, друзья-подруги, шашлыки-вино, а потом пошли дела посерьезней.
Что касается нищебродки Крошки, то она на тот момент оказалась замужем. А именно: однажды к ней в квартиру на огонек заглянул красавец-брюнет, высокий и подтянутый, и снял у утомленных художников одну комнату. Через месяц он предложил Крошке фиктивный брак за умеренные деньги. Она как-то легко согласилась и прописала у себя Олежу. Затем он затеял приватизацию. Крошка по его просьбе взяла у мамы и брата какие-то бумажки (мама была радостно удивлена, что Олежа приватизирует все 5 комнат, не прося никаких денег).
Она была, как и Крошка, неприхотлива.
Итак, новоявленный муж отвел свою молчаливую жену, а также ее брата и маму куда-то, они что-то подписали и разошлись.
То есть Крошка как раз и отправилась к подруге на дачу.
А у Артема вдруг возникли какие-то планы на этого богатого мужа подруги. Типа – а может он заплатить налог на мою землю? Уже тетки из конторы приходили, что вы задолжники.
Крошка взяла на себя эту функцию, ей как-то нравился тот красавец. Денег у него много, авось и ей заплатит за месяц вперед.
Муж охотно принял пакет с бумагами (Крошка взяла все имеющиеся документы, так как не знала, что понадобится). И он сказал ей: «Езжай, не беспокойся. А денег пока что нет, все съела эта ваша приватизация. Тем более у меня нотариус черный, баба всего боится сама и дерет с меня».
В следующий раз, через полтора месяца, уже в сентябре, Крошка поехала в Москву к мужу – опять за деньгами, он ведь должен был платить за комнату. И с намерением остаться у себя дома.
Артем, кстати, накануне вообще выгнал Крошку из своего дворца, у него появилась новая девушка, привез из Москвы как-то утречком, прямиком из ночного клуба «Эрмитаж».
Крошка, переночевав в холодной избе подруги, уехала вон из поселка, видимо, навсегда.
Ни обиды, ни зла она на Артема не держала. Неизбалованная была девушка, и с Артемом жила только из-за того, что у него имелся теплый дом с ванной. То есть по расчету.
Но она возвращалась домой не одна. Короче говоря, дела ее были хуже некуда: она забеременела. После этой ледяной ночи в избушке ее трясло и тошнило. Даже если бы у нее была еда, она бы не смогла проглотить ни кусочка.
Когда она добралась до своего подъезда, то увидела, что он изнутри весь усыпан цементом. Двери квартиры стояли настежь. Оттуда шел механический вой.
Крошка вошла и остолбенела: там были снесены почти все стены. На козлах стоял какой-то мужик, белый как клоун, от лица до ног, и работал дрелью.
Другой такой же артист внизу размешивал раствор в ванне – той самой, хорошо знакомой. По виду это были молдаване.
На вопрос «а где Олег?» они сказали, что такого не знают.
Выяснилось, что их наняла баба, хозяйка квартиры.
Крошка в полном беспамятстве поехала к брату.
Брат через два дня все узнал: Олежа, располагая гендоверенностью, после того как приватизировал квартиру, тут же и продал ее кому-то, а тот – теперешней владелице. Все документы были у нее в порядке. Честная сделка.
Все. Крошка с мамой остались без жилья и без имущества. К себе в двухкомнатную квартиру брат не мог их поселить, жена не соглашалась. То есть она была активно против этой цыганщины и вообще пришла в бешенство, узнав, что у мужа теперь нет ничего!
Крошка поехала к маме за город и там переночевала на полу.
Мамина сестра была огорчена и даже озлоблена.
Ранним утром, перекипев за ночь, она во всем обвинила Крошку.
Ее внуки стояли, все трое, и смотрели, как Крошка хлопает глазами и таращится на матрасе внизу, а их бабушка сверху на нее кричит. Младшая девочка сосала большой палец, целиком засунув его в рот.
Крошка долго собиралась, пила чай (тетка от греха пошла по грибы с детьми), ела хлеб с маслом, потом ее стошнило, и наконец она собралась с силами и на прощанье взяла у бледной, обо всем догадавшейся матери немного денег на дорогу.
И поехала в Москву, там перебралась на другой вокзал и отправилась прямиком в ту ледяную избушку.
«Мало ли, насобираю веток, буду топить», – думала она. Потом сообразила – сырые ветки?
От станции надо было пройти два километра.
Сыпал мелкий дождик. Темнело. Дорога была в лужах, грязь сразу прилипла к босоножкам. Крошка ничего так и не ела. Зато меньше тошнило.
Когда она добралась до дома, то увидела – света во дворце Артема нет.
А ключи лежали в сумке.
Видно, Артем перебрался к новой невесте в Москву.
Вообще-то он ненавидел этот свой дворец как ссыльный каторжанин.
И, между прочим, собирался провести будущую зиму у Крошки. Так-то он ее, видимо, не любил и терпел такое сожительство в надежде переехать в город.
Он, кстати, постоянно ругал сестру, захватившую московскую квартиру после гибели родителей.
Крошка собралась с силами и ключом открыла калитку.
К ней подскочил Бумажка, далматинец Артема, почти полностью белый (как те работяги в ее бывшей квартире). Бумажка обожал Олю. Он ткнулся ей в бок и побежал по своим делам.
Хозяина, кстати, Бумажка не любил.
Артем, который признавал только овчарок, в воспитательных целях сажал его на цепь, оставшуюся после предыдущего, Джерри, и, не обращая внимания на тонкую природу Бумажки, кидал в него камнями, учил нападать по крику «фас!», подставлял руку, на которую было намотано одеяло. Говорил, что тренирует его на злобность. Слишком добрый он ко всем.
Бумажка год назад приблудился к Артему в лесу, потерялся, видно.
Крошка осторожно прошла к дверям.
В подвальном окошке полыхал разными цветами бледный свет и раздавался невольный гогот, как будто кого-то с перерывами щекотали. Богдан, сторож и помощник по дому, смотрел, как обычно, по хозяйскому видаку хозяйскую же порнуху. Все это знали, но поделать ничего было нельзя, у Богдана были все ключи.
Тихо-претихо Крошка открыла дверь, поднялась по лестнице, переоделась в халат Артема, повесила мокрую курточку в ванной на веревку, съела кусок черствого хлеба с остатками масла и выпила горячего чая.
Ванну набирать она не стала, чтобы Богдан ничего не заподозрил. Ходила в носках и на цыпочках.
Так Крошка и пожила несколько дней на хлебе и воде, в тепле и покое.
Однажды вечером Бумажка залился приветливым лаем. У забора фырчало. И во двор заехал артемовский «мерс».
Крошка в этот момент лежала, читала какую-то ерунду на английском.
Она в панике вскочила. Оделась криво-косо.
Спряталась у стены за дверью в надежде, что Артем зайдет и не заметит.
Первым ворвался Богдан с видаком и кассетами. Поставил все на место и бросился вниз.
Артем поднялся, увидел растерянную Крошку, бросил на пол пакеты, схватил ее за плечи, выкрикивая ругательства и повторяя: «А, ты уже с Богданом живешь, сука, в моем доме! Я понял, он выбежал!»
На этом он поднял руку, чтобы ударить.
Крошка быстро сказала: «Я беременна от тебя!»
Он сначала онемел, остановился, а потом завопил:
– От меня? От Богдана! Убью, плиать! Закопаю вообще нах!
Он был пьян.
Вошла его девушка, неся большую сумку продуктов.
– Пусть уходит, б., выброси ее, – сказала она.
– Да ты не знаешь, эта сука беременна! И еще говорит, что от меня.
– Это невозможно, – с кратким смешком ответила девушка. Как-то так страшно она это сказала.
– Убьем ее и закопаем? – с рыданьем крикнул Артем.
– Ты, – ответила она. – Я не участвую. Упаси боже.
– Да ну. Богдан лопатой своей убьет, я его заставлю, он ее точит все время, – сказал, плача, Артем. – И закопает стопудово.
Он, видимо, не только пил, но уже и укололся.
– Я жрать хочу, хватит, плиять. – Девушка пошла, поставила чайник, вернулась, стала разбирать сумку.
– Давай ключи! А ну? – крикнул Крошке Артем, сжимая ее плечи как клещами. И он все время как-то примеривался ударить ее ногой по животу. Поднимал колено. Крошка уворачивалась. Такой был у них как бы танец – если, конечно, посмотреть со стороны, не обращая внимания на мимику танцующих.
Крошка, вертясь, отвечала:
– Мне Богдан открыл, я твои ключи где-то оставила. Потеряла.
Девушка завопила, выведенная из себя:
– Неси, пля, все к холодильнику, я не нанималась таскать.
Артем поднял пакеты и понес, роняя апельсины, открыл дверцу холодильника, начал выгружать – и в тот же миг Крошка ссыпалась вниз по лестнице.
С пакетами он сразу не побежит.
Сердце ее бешено колотилось.
Она изо всех сил мчалась к воротам, а рядом с ней, подпрыгивая, несся Бумажка. Недаром она его кормила и бегала с ним.
Пока Крошка, путаясь в пальцах, открывала ключом калитку, Артем ее догнал. И кинулся с кулаком, бить по голове. Одновременно он закричал: «Фас!»
И Бумажка прыгнул на него и свалил с ног.
То есть показал, что его учили не зря.
Крошка выскочила на волю, закрыла дверцу и тут же заперла ее.
Пока он пойдет за ключами, можно будет спрятаться где-нибудь. Дождь идет, Артему не захочется мокнуть.
Крошка шла быстро, чтобы не замерзнуть. Шла-то шла, а вот куда? Придется опять ехать к маме, к ее сестре на дачу. Там хоть тепло и накормят. Тетка начнет орать, но ничего. Там мама.
Через километр будет остановка автобуса.
Было зверски холодно, Крошку колотил озноб. Страшно тошнило. Может быть, правда, на нервной почве Артем мог ее убить, он собой не владел. Умница Бумажка!
Мимо проезжали машины, Крошка автоматически вскидывала руку, но не оглядывалась – не хотела, чтобы ее узнали. В поселке все считывают информацию буквально сразу же. Нарик Артем выгнал очередную шлюху. А опустить голову в капюшоне и быстро нырнуть на заднее сиденье – водитель и не увидит.
Одна машина остановилась. Крошка, отвернувшись, сказала: «До станции довезете?»
И тут из окна машины протянулась рука и грубо сдернула сумочку с плеча Крошки. Водитель дал газу.
Это был красный «мерс» Артема.
Машина умчалась в сторону станции. В ней сидела и женщина.
Спустя несколько минут раздался взрыв.
Крошка пошла быстрее.
Впереди на дороге валялся ее паспорт, щетка и – через метров двадцать – сумка.
Выбросили.
Крошка подняла сумку. Ключей там не было.
Еще один взрыв.
Над деревьями возникла кудрявая шапка черного дыма.
Крошка побежала.
«Мерседес» вклинился в дерево и горел. Передняя его часть была всмятку. Лобовые стекла осыпались, кабина ушла в ствол.
И два мужика стояли невдалеке, около своей машины.
– Не вписался в поворот, шел на скорости, – сказал один. – О как полыхает. Не подойти.
– Двести было, я видел. Мимо просвистел. А потом стал разворачиваться и вмазался в дерево, – подтвердил другой. – Зачем спешил? Уже третий раз бьются на этом месте.
– Это из дома на улице Ленина. Наркаш. У него и родители так погибли. От судьба! Как звали-то его? Дима? Нет вроде.
Крошка тут же сообщила его имя.
– Знали его?
– Да, сосед наш был. Я у Карины жила, угол Дзержинского и Ленина.
– А я на плотине вас с ней видел. Сколько раз я ей говорил, продай мне землю. Все равно посторонние у тебя живут! И ему говорил, продай. Купишь двушку в Москве. Вот тем и кончается.
Бедная Крошка добиралась до мамы, заранее представляя себе, как тетка будет опять якобы горевать над их судьбой, а на самом деле злиться… Что была огроменная квартира, наша родина, никому попользоваться не давали, они бы с удовольствием туда переехали. Трое детей у них да взрослых трое! Таков был подлинный подтекст всех этих ее сочувственных речей. То, что они не признавали ту пропавшую квартиру жильем – как вы там, дикие люди, обходитесь без ванной и в подвале! – как-то не вспоминалось.
Но Крошку встретил брат Миша.
Его «жигуленок» стоял у ворот.
Он только приехал.
– Олька, – сказал он, – твоего мужа два дня назад застрелили у ресторана на Кропоткинской.
– О господи, – только и произнесла она.
– В общем, так, это в «Московском комсомольце» я прочел, тремя выстрелами на пороге кафе на Кропоткинской убит бизнесмен такой-то. Имя и фамилия совпадают? И с ним женщину, имя ее выясняется.
Крошка кивнула:
– Наверно, его черный нотариус.
– Тоже мне, бизнесмен! Но если его убили, может, и правда, он бизнесмен? Крошка, ты его жена. Это ты его наследница! Вдруг удастся квартиру вернуть! Надо проверить, что он купил, он ведь вместо этой нашей берлоги должен же был купить себе жилье? Я ехал маме сказать, но пока что помолчим. Тетя Вера ею всегда руководит в свою пользу. Типа это наша общая была жилплощадь… мы типа там родилися…
– Да-да, она так злилась на меня! Честно, совершенно не хочется к тете Вере. Как вспомню, так тошнит.
– Садись в машину, поедем, обрадуем мою Лизку.
– Да нет, я буду тут ночевать, – ответила внезапно поумневшая Крошка.
То есть она представила себе, что вот обрадовали Лизку, а потом ведь ночевать Лизка не оставит, все равно придется уходить…
Как будто Крошка уже заботилась о несчастном зародыше, который столько сегодня вынес. Мало того, думая о нем, она вдруг поняла, что наследники-то мы, а не вы все. Но потом устыдилась. Однако затем переборола себя и решила, что купит маме и Мишке по однушке. И хватит.
Надо думать о судьбе дитя.
Спустя полгода Ольга вступила во владение огромной квартирой своего якобы мужа (верхний этаж новостройки с видом на Кремль, 250 метров, балкон по периметру). И, разбирая его бумаги, она нашла акт купли-продажи особняка в поселке Х у продавца Артема по фамилии Z…
Тот поселок и тот дворец. И тот Артем. Собака Бумажка.
Вот это уже было совершенно невероятное совпадение! Какой-то мистический случай… Но потом Ольга поняла, что она сама была рукой той самой судьбы – когда отдала пакет с документами на дачный особняк Артема своему якобы мужу, чтобы он заплатил налог на землю. Таким образом, это от нее так называемый муж получил все документы на дом, и черный нотариус, та баба, о которой он говорил, оформила поддельный акт продажи дома. И нет никого, кто бы оспорил эту продажу. Сестра его вообще не наследница – а ведь за эти полгода она наверняка вступила в права на дом! Ну, мы подложим ей бомбу. За ее бедного искалеченного братика. Нашего папочку.
В крайнем случае сделаем генетический анализ – ведь моя будущая Таиса, она дочь Артема.
Таким образом, как мы и обещали в начале, Крошка и ее еще не родившаяся дочь за одно мгновение (за два) стали долларовыми миллионершами.
И в следующий Новый год крошечная Таечка дико испугалась Деда Мороза, она вцепилась в бабушкино плечо и открыла ротик, и тогда Дед Мороз стащил нос и шапку и сказал:
– Это мама, мама твоя, ну что ты, доченька. Это же я, Крошка!
За окном одинокий Богдан взорвал петарду, чтобы их дом был не хуже других, и его компаньон Бумажка, супермен с нежной душой, визгливо залаял.
