Книга: Между небом и тобой
Назад: 1 января
Дальше: 4 января

3 января



Сириан – Лорьян

Вхожу в гостиницу, Опля за мной.

– Я забронировал с сегодняшнего вечера номер с двумя спальнями.

Девица на ресепшне смотрит на меня глазами кролика, замершего под светом автомобильных фар.

– Но… эээ… но у нас нет свободных номеров.

– Меня бы удивило их наличие. – Протягиваю ей распечатку брони.

Она справляется в компьютере.

– Ваша бронь аннулирована. – И поворачивает ко мне монитор, чтобы я убедился в ее правоте.

– Тут какая-то ошибка. Совершенно точно.

– Мы вам отправили подтверждение.

– Я не получал ничего подобного. Я постоянный клиент вашей гостиничной сети, решите, пожалуйста, эту проблему.

– У нас нет ни одного свободного номера.

– Но вы ведь можете поискать номера в другом отеле?

– Нет смысла, после праздников отели большей частью закрылись, а те, что работают, тоже переполнены, это из-за базы подводных лодок, у них там мероприятие.

Рядом с отелем останавливается такси. Сестра, которая приехала на почтовике ради встречи со мной, выходит из машины. Иду к Саре.





– Они что-то там напортачили с нашей бронью, и мы остались на улице, представляешь?

– Поехали на Груа, в доме полно места.

– Даже речи быть не может!

– Папа тебя не съест.

– С чего ты взяла, что я его боюсь?

Впрочем, остров, может быть, не такое уж плохое решение проблемы. Схожу на кладбище, навещу Диастолу.

– Ладно, остановимся в тамошней гостинице.

– Она закрыта на зиму. На Груа вообще сейчас негде остановиться – только в нашем доме. Все еще не жалеешь, что решил продать мне свою долю?

– Наоборот, мне так куда легче.





Садимся в машину с Сарой и Опля. Едем к нотариальной конторе.

– Груа когда-то казался нам раем, – говорит Сара. – Что изменилось?

– Мама умерла. Остров – ее могила, и это Систоль ее убил. Я везде ее вижу. И я же отдаю свою долю не какому-нибудь сомнительному типу, который потом ее перепродаст, а тебе!

– А я оформляю дарственную на имя Помм, так лучше. Оплачу нотариуса, налог на наследство и – заранее – налог на передачу имущества, ей не надо будет с этим возиться.

– Делай как знаешь… Как там папа?

– Ты разбил ему сердце.

– Уж его-то сердце точно не разобьешь. С виду такой милый, такой трогательный, прямо плюшевый мишка. А медведь, между прочим, самый свирепый и кровожадный зверь на свете, он сожрал бы на полдник целую толпу детишек с плюшевыми мишками в тонких ручонках.

– А как поживает твоя подруга Дэни, которая так любит детей и собак?

– Мы взяли паузу.

– По чьей инициативе?

– По моей. Она наорала на девчонку, которая рисовала мелками на тротуаре перед ее отелем, и у меня открылись глаза.

Альбена отдала клошару мою старую стеганую куртку, я ни на секунду не поверил в легенду о собаке, обписавшей этого типа, но мне милей ее щедрость, чем жестокость Дэни.

Лучше сдохну, но не признаюсь, как я счастлив, что могу в последний раз выспаться в доме моего детства. Благодаря блогу Аниты, где общаются островитяне, чтобы подышать родным воздухом, новостей с Груа на мой век хватит. Но теперь все будет иначе. Я стану бывшим островитянином, я стану изгнанником.

Помм – остров Груа

Жду в порту. Почтовик замечаю, когда он еще далеко, он такой белый-белый на фоне серого моря. Поздравляю с Новым годом парикмахера-археолога, его зовут так же, как моего дедушку, и он любой разговор заканчивает одинаково: Kenavo!

Корабль причаливает. Первой по трапу спускается Мари-Эме со своим внуком Комом. Шарлотта спокойно идет рядом со своей мамашей, но по глазам сестры вижу, что ей ужас как хочется сбежать. Интересно, Альбена простила меня за ту историю с великом? Папа и тетя Сара сегодня после обеда идут к нотариусу. Шарлотта видит меня и рвется вперед, чтобы первой со мной встретиться. Желаем друг дружке хорошего года. Жо подарил нам одинаковые браслеты, только разного цвета. Как я рада увидеть сестру снова! Альбена еле здоровается, а у меня от одного ее вида руку сводит.





Приходим домой. Жо на кухне. Какой-то он сегодня странный. Бегу за подарком для Шарлотты. Она рвет упаковку и достает теплую оранжевую кофту – в тон ее морковным волосам.

Говорю ей:

– Можешь оставить ее здесь, наденешь, когда в следующий раз приедешь на Груа, и не придется тебе портить свою городскую одежку.

– Ой, какая прелесть! – кричит Шарлотта, напяливая кофту. – Обожаю, когда с капюшоном! Нетушки, я ее увезу и буду надевать в школу.

– Сомневаюсь, что в твоей школе одобрят капюшон и эту ткань, – поджимает губки Альбена.

Интересно, она меня ненавидит за то, что я папина дочка, или за то, что мамина? Мама говорит, что любить всех подряд необязательно, но обязательно надо быть со всеми вежливой.

– Теперь посмотри мой подарок! – кричит сестра, как же ей не терпится…

Отклеиваю скотч, разворачиваю синюю в звездочках бумагу, думая, сколько деревьев извели, чтобы ее сделать. Господи… там, внутри, айпад… он ведь куда дороже моей оранжевой кофты!

– Это даже слишком прекрасно! Спасибо!

– Я хотела подарить тебе мобильник, но мама сказала, что твоей маме придется тогда каждый месяц платить за разговоры, а она бедная, – с невинным видом говорит Шарлотта.

Жо хмурится, Альбена смущается, я смотрю ей прямо в глаза, сейчас преимущество на моей стороне.

– Моя мама работает, и сама зарабатывает нам на жизнь, и никому ничего не должна. Можно мы с Шарлоттой погуляем? Пешком, честное слово. И вернемся засветло. И переходить дорогу будем только по гвоздикам!

Дедушка улыбается, он-то знает, что это такое, потому что сам всегда мне говорит: «Переходи только по гвоздикам!» Раньше места пешеходных переходов в нашем городе обозначались рядами вбитых в землю гвоздей, но их давным-давно нет, теперь, как везде, рисуют белые полоски.

– Я бы предпочла спокойные игры дома, – говорит Альбена.

– Шарлотта ничем не рискует, – вмешивается Жо. – Ее отец здесь вырос, и с ним никогда ничего не случалось. Окажите девочкам доверие – и они его оправдают.

Альбена смотрит на меня угрожающе:

– Помни: я тебе доверяю свою единственную дочь!

Киваю. Надеваю свою синюю кофту, Шарлотта остается в оранжевой, и мы выходим на улицу.





Второй раз я одна с сестрой. Это как если бы у меня завелась новая подружка. Может быть, когда-нибудь мы все-таки станем одной настоящей семьей?

– Мы должны были остановиться в Лорьяне, но я аннулировала папину бронь на номер в гостинице! – сообщает Шарлотта с ухмылкой. – Надеялась, что без этой самой брони поедем на Груа. Так и вышло! Берем велик?

– Нет. Я обещала твоей маме, что мы пойдем гулять пешком.

– И что? Она же не узнает.

– Я дала слово. Не знаешь, почему она так разозлилась в прошлый раз? Она тебе не сказала?

– Мы вообще с ней не разговариваем, мама мне приказывает, я выполняю приказ, чтобы она от меня отстала.

Шарлотта уже видела Кошачий мыс и Пен-Мен, сегодня мы можем пойти к заливу Святого Николая, на мыс Ворчуна, к Дыре Соцстраха или к Адской.

– Есть такое место, которое называется Дыра Соцстраха?

– Не официально, ты что! Жо придумал такое прозвище для квартала над портом, в этом квартале многие его знакомые построили себе современные дома.

– На мысе Ворчуна правда живет ворчун? А кто живет в Адской дыре? Дьявол?

– Если верить легенде, там когда-то жил громадный тритон с человеческой головой, и он страшно орал по ночам, чтобы корабли пугались и разбивались о скалы. Он был рыжий, как ты, тело у него покрывала чешуя, а на спине были еще и ракушки и морские блюдечки. Он сжирал целые тонны рыбы и ужасно после этого рыгал. Иногда он открывал свой жуткий-прежуткий рот, и чайки чистили ему зубы. Вместо ног у него были плавники, но с пальцами, а ногти на пальцах – это были морские ушки, моллюски такие съедобные, знаешь? Он умел подражать голосам капитанов и пользовался этим, чтобы губить корабли.

– Ты его видела?

Ну чему их там учат, в Париже?

– Это же суеверие, Шарлотта! А настоящая история совсем другая. Тоже когда-то давно, но, конечно, позже, был такой обычай – жениху… ну, только что ставшему мужем, сразу после свадьбы предлагали доказать свою храбрость и перепрыгнуть Адскую дыру. Перепрыгнуть ее было невозможно, человек падал и разбивался о камни, а его молодая жена прямо в день свадьбы превращалась во вдову. Ну а какой был выбор? Либо она вышла бы замуж за труса, либо теперь должна была всю жизнь оплакивать храбреца…

– Как ты думаешь, папа бы перепрыгнул?

– Папа женился в Нормандии.

– Ты была на свадьбе?

Она первая ученица в школе, но вопросы задает идиотские.

– Мне было восемь месяцев, да и маму, понятное дело, туда не приглашали. Так ты хочешь посмотреть на Адскую дыру?

На Груа все рядом, весь наш остров – восемь километров в длину, четыре в ширину Любители пеших прогулок, встав пораньше, обходят его по окружности за день.

Я на всякий случай уточняю:

– Мы идем по той стороне дороги, с которой лучше видно, когда приближается машина, ты не валяешь дурака, не распугиваешь птиц и не скачешь на краю пропасти.

– Клянусь, – говорит она, протянув руку.





Дорожные указатели у нас на двух языках, бретонском и французском. Beg an Ifern — Адский мыс, Kumun Enez-Groe — коммуна острова Груа. Вид сверху потрясающий: волны бьются о прибрежные скалы, даже пена по воздуху летит, чайки парят над морем… Но Шарлотта разочарована: никакого тебе краснокожего дьявола с острой бородкой, загнутым хвостом и цокающими копытцами, никто нас не встречает, размахивая трезубцем. Адская дыра – всего лишь длинная расщелина в скалах у самого моря, там есть удобная такая на вид тропинка, и по ней вроде бы можно спуститься на пляж. На самом деле эта тропинка – мерзкая ловушка, из-за которой погибло много людей, только за последние годы было несколько несчастных случаев. Никто, никто не считается с табличкой, где написано «Спуск по тропе запрещен!», ни почтенные отцы семейств, ни молодые здоровые парни. Все они думают, что сильнее океана, но соскальзывают с этой проклятой тропы и разбиваются о скалы. Я видела их фотографии в газете. И еще видела вертолет – как он кружил над утесом, видела пожарных, аквалангистов, лодки морской «скорой помощи»…

– Да ну! Если бы это было так опасно, уже давно бы не было никакой тропы!

Меня пугает блеск в ее глазах.

– Шарлотта, ты поклялась не валять дурака.

– Ни фига! Я поклялась только не распугивать птиц и не скакать, – говорит она и идет к расщелине. – Слушай, я же не сумасшедшая, я сама не полезу близко к волнам, просто немножко спущусь по тропинке и полюбуюсь пейзажем, это совершенно не опасно.

– Тропинка скользкая, оступишься и рухнешь прямо на скалы. Они же все погибли, эти люди, о которых я тебе рассказала, все.

Как, как я могу ее остановить, если она хочет туда идти?

– Давай вернемся сюда с папой, и он тоже тебе скажет, что это опасно.

– А знаешь, зачем он поехал с тетей Сарой в Лорьян?

– Конечно. Из-за наследства Лу.

Она строит наглую рожу мадемуазель-всезнайки.

– Папиной ноги больше не будет на Труа, он продает свою часть дома тете Саре, вот зачем.

Я прямо с места не могу двинуться. Вот это да! А Шарлотта показывает на свою новую кофту:

– Поняла теперь, почему я не могу оставить здесь до следующего раза твой подарок? Потому что никакого следующего раза не будет.

– Но здесь же могила Лу! Здесь Жо! И я!

– Я слышала, как папа с мамой это обсуждали. Папа сказал, что будет заказывать каждый год заупокойную мессу для Грэнни в Париже, а с Грэмпи он рассорился и ужасно на него злится, а тебя они пригласят поехать вместе с нами на юг. Следующим летом.

У меня голова идет кругом. Папа хочет меня пригласить, это хорошо. Уехать от мамы – это плохо. На юг – более-менее хорошо. Подальше от острова – точно плохо. С Шарлоттой – хорошо. Под надзором Альбены – плохо. И я не могу бросить Жо. И маму тоже не могу. Но если я откажусь, папа подумает, что я его не люблю. А если соглашусь, мама подумает, что я ее не люблю.

– Ты носишь браслет Жо, – говорю Шарлотте, тыча пальцем в металлическую пластинку, – и собираешься предать Груа?

– Я еще ребенок и сама ничего не решаю. Мама велела мне надеть этот браслет только сегодня – из вежливости, чтобы Грэмпи видел. Но сразу, как вернемся в Везине, она сама его с меня сдерет.

– Почему?

– Потому что она ревнует папу и меня к тебе, к твоей маме и к Грэмпи. Потому что она хочет, чтобы мы с папой были только ее. Значит, у меня не будет другого раза, чтобы посмотреть, куда ведет эта тропинка, Помм. Сейчас или никогда.

Она идет к провалу. Хватаю ее за руку, она вырывается, я снова вцепляюсь в ее рукав, она меня толкает, я чуть не падаю, с трудом удерживаюсь на ногах. Если мы сейчас вдвоем сверзимся в пропасть, о маме некому будет позаботиться.

– Да перестань, Помм, тропинка как тропинка, нечего панику устраивать. Если бы все молодожены погибали, сейчас на Груа вообще людей бы не было. – Шарлотта думает, что удачно пошутила, и смеется. – И вообще они не спускались по тропинке, они прыгали.

Я и правда в панике. Она совершенно неуправляема!

– А вдруг там внизу сокровища, как на концах радуги? – продолжает идиотничать Шарлотта. – Добуду, и твоя бедная мамочка сможет платить за мобильник.

Опять она стала двуликим Янусом!

– Давай я покажу тебе другие места, они еще красивее. Пошли.

Она уже на краю пропасти. Я не знаю, что делать, мне страшно, и я шепчу:

– Хочешь открою тебе тайну, которой никто не знает, только я?

– Хочу. Давай говори.

– Нет, скажу, когда ты поклянешься не спускаться по тропинке.

Я обману твое доверие, Лу, но спасу твою внучку. Игра стоит свеч, я читала такую пословицу.

– Ладно, считай, поклялась.

Шарлотта отходит от края расщелины.

Я так распсиховалась, что коленки дрожат и ноги меня не держат. Сажусь на землю. Она устраивается рядом.

– Ты чуть не убилась.

– А я не боюсь смерти.

– Ты не любишь жизнь?

– Не очень-то люблю. Ну и какая у тебя тайна?

– Она про Лу. И про день, когда мы обварились.

– Подумаешь, тайна! Кошка опрокинула кофейник! Ничего интересного!

– Я тогда соврала. – В горле пересохло так, что трудно говорить. – Вовсе не кошка.

Сестра считает, что догадалась:

– Ты сама? Грэнни обварилась из-за тебя? Да, Жо точно разлюбил бы тебя, если б узнал.

Мотаю головой:

– Жо будет меня любить, что бы я ни сделала, но опрокинула турку не я.

– А кто?

– Лу, – говорю я, уставившись в землю. – У нее поехала крыша, она перестала меня узнавать, ужасно меня испугалась, хотела оттолкнуть, ну и перевернула кипящий кофе…

– Правда?

Киваю. Мне стыдно. Я предательница, я выдала чужой секрет, твою тайну, Лу. Но ты умерла, а Шарлотта будет жить дальше. Я правильно поступила. Сестра больше ничем не рискует, и я приведу ее Альбене целой и невредимой.

Встаю и предлагаю ей:

– Идем на мыс Ворчуна?

Но Шарлотта тоже встает – и опять идет к расщелине.

– Спасибо за доверие, Помм, не бойся, я тебя не выдам. И спущусь только до половины тропинки.

Не верю своим ушам.

– Ты же мне обещала! Я тебе поверила, я из-за тебя предала… выдала…

– Потому что ты ужас какая наивная, – говорит она и ржет как лошадь. – А мне осточертело быть примерной девочкой, надоело слушаться маму С сегодняшнего дня делаю что хочу!

И она пробует одной ногой тропу.

– Видишь, земля подо мной не осыпается, все спокойненько.

– Ты поскользнешься! – кричу я. – Ты поскользнешься, упадешь, и я ничего не смогу сделать! Это как с Лу, когда она решила меня оттолкнуть.

– Потерпи минутку, и я помашу тебе снизу. Если бы тут было опасно, они перегородили бы вход на тропу барьером или цепочкой.

– Никто не может поставить ограду вокруг всей скалы! Тебе мало этого объявления?

– А оно просто чтобы пугать людей.

– Что я скажу папе?

Она окидывает меня с головы до ног презрительным взглядом и опять усмехается:

– Что я самая храбрая. Что ты старше, а я храбрее тебя.

И идет по тропинке.





Не хочу на это смотреть. Я ее предупредила, даже не один раз предупредила, она знает, что ей грозит. Ее мамаша меня убьет, а папа будет любить еще меньше, чем сейчас. И вдруг мне приходит в голову совершенно жуткая мысль: если Шарлотта убьется, у папы останется только одна дочка и он меня узнает получше. Он вернется ради меня на остров, и мы выйдем вместе на берег и будем играть на саксе, тоже вместе. И все станет так, будто никакой Шарлотты никогда и не было. Трясу изо всех сил головой, чтобы прогнать эти гадкие мысли. Запрещаю себе думать об этом. У папы две дочки, две!

– Эй, ты где? Я пока жива, и тут просто суперски красиво!

Шарлотта скрылась в расщелине, ее голос доносится до меня откуда-то издалека, глухой такой. Поворачиваюсь и собираюсь уйти. Я тоже умею врать. Скажу Альбене, что ее дочь от меня сбежала и я понятия не имею, куда делась. Море выбросит ее тело не раньше чем через девять дней. Никто нас не видел, никаких свидетелей. Папа ничего не узнает. Я ей не нянька. И я-то люблю жизнь.

– Эй! Иди ко мне! Здесь так красиво! – кричит она.

– Я возвращаюсь домой.

– Нет! Не уходи! – В ее голосе тревога.

Надо было мне сообразить раньше: единственный способ ее удержать – это бросить. Когда дразнить некого, дразниться неинтересно. Воздушный шарик сдулся. Мне становится легче, я улыбаюсь. Никогда, никогда я не буду единственной папиной дочерью, я дорожу тем, что у меня есть сестра. Папа все-таки меня немножечко любит. Альбена не любит, ну и пусть, всем не понравишься. У меня есть мама и Жо. У меня всегда будут мама и Жо. И ты, Лу, хоть я тебя больше и не вижу.





– Я поднимаюсь, подожди меня, не уходи!

– Мне плевать, что ты делаешь, пока!

Шарлотта не упала, мы вернемся домой вместе, все хорошо, что хорошо кончается, ура! Вижу, как над краем расщелины появляется ее макушка, потом раскрасневшееся лицо. Она задыхается, потому что поднималась слишком быстро.

– Я тут, По…

И тут она соскальзывает с тропы, машет руками, пытаясь хоть за что-нибудь ухватиться, но ничего не получается. Ее голова исчезает. Я слышу долгий крик, потом треск ломающихся веток. Зову ее очень-очень громко. Бегу к обрыву. Ее не видно. Ору не своим голосом:

– Шарлооооттаааа!

Молчание длится бесконечно, потом она отвечает, но как-то странно, отрывисто:

– По… По…

– Ты жива! Спасибо! Спасибо! Спасибо!

Я благодарю Посейдона, Нептуна, всех морских богов, которые не захотели отнять у меня младшую сестру.

– Я… не… в воде…

– Какое счастье! Ты ударилась? Тебе больно?

– Я… недалеко… от края…Тут скользко…Ты была права…

Какая теперь разница, права я была или нет! Главное, я не могу спуститься, чтобы ей помочь. Если я тоже поскользнусь, никто никогда не узнает, где мы, куда девались. Подползаю к обрыву и смотрю вниз. Моя голова чуть-чуть выступает за край расщелины. И я ее вижу! Вон оно там, оранжевое пятнышко посреди всего зеленого! Она упала животом на куст, который и не дал ей падать дальше, но перевернуться на спину не может: Шарлотта не застегнула кофту, сломанная ветка продырявила ее майку и воткнулась прямо в грудь. Меня тошнит чем-то горьким.

– У меня… внутри… какой-то… кусок дерева… – стонет Шарлотта.

Я никогда не видела фильмов ужасов, но, наверное, там все происходит примерно так. Передо мной все начинает плыть, но я беру себя в руки – сейчас нельзя киснуть и расслабляться.

– Не шевелись! Главное – не шевелись! Я сейчас кого-нибудь приведу!

Но она шевелит рукой, медленно тянется к ветке.

– Не… бро… сай меня! Я… сейчас… вытащу… это де…

– НЕТ!!! Не трогай ветку!

Сразу вспоминаю историю про мальчика Таши из Бутана, как Жо его спас. Надо, чтобы Шарлотта мне поверила. Изо всех сил стараюсь казаться спокойной, вот только голос дрожит, как бы меня не выдал. И пот заливает глаза.

– Это очень-очень важно, Шарлотта, самое сейчас главное – не дотрагиваться до ветки. Ее нельзя вытаскивать!

– Я… не… хочу… жить… так… с ней… всю… жизнь, – в ужасе говорит сестра. – Не… хочу… чтобы… сквозь… меня… росло… дерево…

– Знаешь историю про Жо и маленького бутанского мальчика?

– Нет…

– Мальчику попала в грудь стрела, а его мама не знала, что нельзя, и стрелу вытащила. Хорошо, что это видел Жо. Он подбежал к мальчику и быстро заткнул пальцем дырку от стрелы. И отвез Таши в больницу, где его прооперировали, и мальчик выздоровел. Сейчас он взрослый и пишет Жо каждый год письма – благодарит его.

– Тогда… беги… за Грэм…

Ура, она поняла!

– Бегу. Постараюсь вернуться как можно быстрее. Жо точно тебя спасет. Только не трогай эту ветку!

– А если… я… умру… я увижу… там… Грэнни?

Мне нельзя плакать, и я кричу:

– Если ты умрешь, тебе придется каждый день лопать только то, что она готовит, нет уж, держись!

Мчусь по дороге, пытаясь вспомнить дедушкины рисунки. За ребрами – легкие. Там есть кость, похожая на галстук, но я забыла, как она называется. И еще там сердце.

Жо – остров Груа

Я один, дети уехали к крокодильему нотариусу. «Жозеф» у меня на плечах сегодня бежевый. Маэль на работе. Альбена отправилась в город за покупками, но книжный небось за три версты обходит, чтобы, не дай бог, не пересечься с мамой Помм. На улице скрежещут шины, кто-то резко тормозит. У нашего дома останавливается белый «ситроен». Хлопает дверца. Выглядываю в окно. Это Вероника, дочка Люсетты-с-чумпотом. Она стрелой несется через сад, похоже, сильно взволнована. Хоть я и на пенсии, мои врачебные рефлексы не угасли. Кто заболел? Ее мама? Ее брат?

– Помм… – выдыхает Вероника. – В Адской дыре…

Сердце у меня рвется пополам.

– Упала?

– Я вызвала пожарных и «скорую», а твоего телефона у меня не было. Нет, не Помм, упала Шарлотта, и ей ветка в грудь воткнулась. Помм просила тебе передать: как у Таши.

Прости меня, любимая, прости, Лу. Знаешь, в чем провинился? Я ведь, на секунду смешавшись, поблагодарил Бога за то, что несчастье с Шарлоттой, а не с Помм. Теперь мне стыдно. Но если бы погибла Помм, все звезды бы погасли, без нее у меня опустились бы руки, без нее мне совсем уже незачем стало бы жить… Я должен одинаково сильно любить обеих наших внучек, но я ведь не святой… Я каждый день вижу Помм, она растет у меня на глазах, а Шарлотту так мало знаю… Не сердись на меня, Лу, я спасу девочку.

– Поехали!





Едем. Вероника за рулем. Я ухитряюсь, несмотря на тряску, отправить эсэмэску Маэль: «Пом ОК, Шрлт упала в адск дыру». Мороз на дворе, а с меня пот градом. Вероника ловко объезжает выбоину на дороге.

– Сегодня есть только дежурный врач, и, скорее всего, он уже там, – говорит она.

Ну да, мои коллеги Алексис и Фаустина в отпуске. Помм сказала «как у Таши». Хорошо бы у дежурного врача был опыт работы на «скорой», тогда он не тронет ветку, а потом уже девочкой займется хирург. Никто не должен вытаскивать эту злосчастную ветку, пока Шарлотту не положат на операционный стол, никто, иначе ведь огромная кровопотеря… Сколько крови в девятилетием ребенке? Меньше трех литров. Вытечет ужасающе быстро. Вспоминаю, как сказал Пьер Депрож: «У меня нет рака и никогда не будет: я против». Я должен спасти Шарлотту. Моя внучка не может умереть: я против!

Альбена – остров Груа

Тут и магазинов-то кот наплакал, и, соответственно, товаров, а уж если сравнить с парижскими распродажами… Но поскольку и покупателей здесь меньше, мне везет. Покупаю Сириану куртку взамен отданной тому клошару, точно такую же, – конечно, та была старая и муж давно ее не носил, но сейчас вижу, что ему ее точно не хватает. Свитер для Шарлотты. Малиновую матросскую блузу для себя – будет что надеть летним вечером на юге. Смотрю на часы. Наверное, они уже подписали все документы, и мы наконец свободны. Уедем отсюда в Лорьян сегодня же, поселимся в хорошем отеле, завтра утром осмотрим «Город парусного спорта» имени Эрика Табарли, потом снова в путь. Моей ноги здесь больше не будет. Может быть, я и любила бы этот остров, если бы на нем не было Маэль и Помм. Замечаю по ту сторону рынка кладбищенскую стену. Зайду, пожалуй, помолюсь на могиле свекрови. Мы не слишком-то любили друг друга, но не будь ее – не было бы ни Сириана, ни Шарлотты.

Не успеваю дойти до кладбища, как раздается вой сирены. Нет, это не гудок почтовика, это сигнал пожарных-спасателей. Пакеты с вещами вдруг делаются неподъемными, оттягивают руки. На этом клочке земли посреди океана не в сезон остается больше тысячи жителей, триста пятьдесят семей, но я знаю, знаю, я поняла в первую же секунду, как тогда, с Танги.

Кровь в жилах останавливается, пакеты падают из рук, люди замедляют ход, вертят головами, провожают взглядами красный фургон. Из книжного магазина выходит женщина. Бежит ко мне. Это Маэль. Я ее и видела-то всего один раз – на похоронах свекрови, но мигом поняла, до чего она еще опасна. Сириан на мне женился только из-за того, что я забеременела. Он любил Маэль, а она отказалась уехать за ним с острова. Но он никогда не переставал ее любить. Он утешался с другими женщинами, а любил ее. Я знаю о его связи с этой бабой из отеля, где проходят их think tank’и, я знала о ней с самого начала. И она не первая. До нее была шлюшка из родительского комитета. Но он ведь как: с очередной переспит – и к вечеру домой в Везине. Мой отец тоже изменял маме, мама объяснила мне, что это нормально, потому что мужчины думают нижним этажом, так что не надо на них обижаться, не то потеряешь все. Я бы поклялась, что Жо был верен Лу всю жизнь, ан нет – тешила себя иллюзией. Я думала, что Сириан, Шарлотта, Опля и я – неуязвимый и несокрушимый квартет. Пока эта сирена не просверлила мне уши и не содрала с меня кожу.





Маэль меня подхватывает, не дает упасть. Слов нет, слез тоже нет, я вся – один сплошной страх. Маэль тянет меня за собой, я не сопротивляюсь, мне все равно. Хорошенькая девочка-подросток собирает мои пакеты, Маэль ей шепчет на ходу: «Спасибо, Азилис, оставь их пока у себя». Каждый шаг – пытка. Маэль засовывает меня в свой «рено-твинго», застегивает на мне ремень. Голова болтается, шея больше ее не держит. Думаю не о дочери, а о матери, своей матери.

С какой ненавистью она на меня смотрела, какие у нее были безумные глаза. Слышу ее злые слова: «Желаю тебе родить ребенка и потерять его!» Я всегда знала, что Шарлотта не проживет дольше Танги. Я наказана. Я оставила ключ от скутера в замке. Я не включила противоугонку. Убив своего брата, я убила свою дочь.

Маэль ведет машину, глаза ее прикованы к дороге. Она не такая красивая, как Сара, зато она более светлая. У меня была чудесная маленькая дочка, но жизнь сейчас ее отберет. Маэль будет видеть, как Помм растет, влюбляется, расцветает, выбирает свой путь… А Шарлотта навсегда останется ребенком.

Гульвен – остров Груа, Адская дыра

Я первый раз замещаю местных врачей, и до сих пор все шло хорошо. Всю неделю лечил страдальцев после праздничных застолий. Завтра возвращаются Алексис и Фаустина, и у меня только одно желание: встретиться с подружкой в Ренне, завалиться вместе с ней под пуховую перину и проспать двенадцать часов подряд. Поесть не успел, меня сдернули в ту самую минуту, когда собирался надкусить сандвич, от гипогликемии болит голова.

Паркуюсь, беру чемоданчик и несусь к месту происшествия. Пожарные, еще перевязанные веревками, подняли снизу больную и успели только разрезать на ней футболку. Ой, бля, ну мне и везет! Рыжая девчушка едва прикрыта оранжевой кофтой, из голой груди торчит ветка. Прямо как рождественская индейка на вертеле.

– Я доктор, меня зовут Гульвен. А тебя как зовут?

– Шар… лотт… – еле-еле шепчет она.





Чертова ветка торчит прямо из-под грудной кости. Думаю: проникающее ранение, кровотечение в плевру, гемоторакс, коллапс. Думаю: тампонада сердца, снижение сердечного выброса, перегиб сосудистого пучка, травматический шок. Я вызвал санитарный вертолет, ребенка отвезут в лорьянскую больницу. Надеваю стерильные перчатки. Выслушиваю ребенка, измеряю давление, считаю пульс. Когда я работал в «скорой», прямо колдовство какое-то: как мое дежурство – ничего особенного, никаких тебе пострадавших со множественными травмами, и в результате – никакого опыта. А с моей подругой все наоборот: когда она дежурит, пациентов видимо-невидимо, отсюда и ого-го какой опыт…

Вместе с молодым, но очень толковым пожарным ставлю ребенку капельницу – необходимо избежать кровопотери в случае геморрагии и не допустить, чтобы отказало сердце. Просто каторга – делать внутривенное ребенку… Гиппократ сегодня со мной, попадаю в вену с первого раза, выдыхаю с облегчением. Пока справляюсь.

– Она твоя сестра? – спрашиваю темненькую девочку в синей кофте, которая глаз с нас не сводит. – А где ваши родители?

– Дедушка сейчас приедет, – отвечает она бесцветным каким-то голосом.

По словам пожарных, вертолет уже в пути. Моя пациентка в сознании, дышит нормально, давление стабильное, пульс частит, но это естественно: ей же страшно. Капельница в порядке, все идет чин чином. Если б только не земля и мох на ветке, на которую напоролась эта Шарлотта. Лихорадочно перебираю в уме: сепсис, перикардит, пневмопатия… Протягиваю руку. Девчонка в синем орет как ненормальная.

Помм – остров Груа, Адская дыра

Доктор Гульвен боится, я сразу это поняла – по его взгляду. Он не знает истории с Жо и Таши, только я могу защитить мою сестренку. Начинаю визжать, влезаю между Шарлоттой и доктором, пожарные балдеют.

– Не трогайте ее! Подождите дедушку! А главное – не прикасайтесь к ветке!

– Отойди, малышка.

– Ни за что! Ветка затыкает дырку, если в лодке становилась пробоина, моряки тоже ее затыкали!

– Уберите отсюда девочку, она мне мешает.

Молодой пожарный, его зовут Александр, оттаскивает меня и крепко держит за плечи. Я вырываюсь и ору:

– Послушайте же, послушайте, ветку надо…





Все происходит за секунду. Доктор хватается за ветку, осторожно ее вытягивает из раны, теперь ветка у него в руке, сверху она коричневая, снизу красная, вся в крови.

Сначала ничего такого страшного. Доктор Гульвен накладывает на рану стерильную повязку, берет рулон клейкого бинта. Шарлотта успокаивается, она больше не видит этой растущей сквозь нее ветки. А я вся дрожу, вспоминая Таши. И вспоминаю, как Жо попросил меня помочь, когда протекла труба, как он тогда сказал: «Кардиология все равно что сантехника: у нас, как у водопроводчиков, то и дело где-то растет давление, где-то что-то прорывается, тут и там клапаны и затворки…» И еще вспоминаю одну твою книжку, Лу, она называется «Серебряные коньки», и в ней есть история про маленького голландского мальчика, который заткнул пальцем дырочку в дамбе, чтобы вода не затопила его родной город.

Вдруг белый бинт становится красным. Ветка больше не мешает крови вытекать из раны, и кровь течет струйкой, как текла, когда мама Таши вытащила у него из груди стрелу. Я знаю, что мне делать! Пожарный Александр держит меня теперь не так уж крепко, тут мне повезло, пользуюсь тем, что он ослабил хватку, бегу к Шарлотте, кладу два пальца, указательный и средний, на компресс, чтобы им заткнуть оставшуюся от ветки на груди сестры маленькую дырочку, надавливаю. Все смотрят на меня с ужасом, Александр даже закричал… А доктор Гульвен стоит столбом и не может двинуться с места.

Компресс уже весь промок, а кровь все течет и течет таким тоненьким ручейком. Я нажимаю на дырочку под бинтами еще сильнее, так я затыкала тряпкой течь тогда, под мойкой на кухне, а теперь мне надо заткнуть дырку в дамбе, компресс не дает пальцам соскользнуть, кровь липкая, страшно, но мне некогда бояться, я не хочу, чтобы в сердце моей сестры не осталось крови и чтобы пришлось делать ей массаж под Staying Alive.

Рядом останавливаются две машины. Из одной выскакивают мама и Альбена, из другой – Жо и Вероника. Жо видит мои пальцы на ранке, Альбена тоже видит, у нее подгибаются колени, но мама не дает ей упасть. Я кричу Жо, не снимая руки с бинта:

– Доктор меня не послушался и вытащил ветку.

Жо рычит:

– Вот му… дурак!

– Кровь больше не течет! – кричит пожарный Александр.

Я нащупала дырку, Лу! Я остановила кровь!

Переглядываемся с Жо, над нами в небе возникает ревущий вертолет. Все полно этим ревом.

Жо – остров Груа, Адская дыра

Помм нажала в правильном месте. Сердце – это мышца. Как всякая мышца, при агрессии со стороны инородного тела оно возбуждается и сокращается. Кровотечение остановлено. Фантастика!

Ребята из «скорой» потрясены. Я сияю, а Помм белая как полотно. Я не верю в чудеса, Лу, я не верю, что ты смотришь на нас, что у тебя белые пушистые крылья и что ты играешь в чехарду с ангелами. Я ученый, я реалист, прагматик. Мы все умрем, такая уж у нас участь, но сегодня никто не умрет. Я рычу:

– Стоп, не лезьте к ним! Я кардиолог! Помм только что спасла Шарлотте жизнь.

Мой молодой коллега понимает, какую чудовищную ошибку совершил, и бледнеет. Уже прибыли и VSАУ пожарная машина с оборудованием, необходимым, если надо оказать неотложную помощь при кровотечениях и удушениях, и VLHR – «лендровер», который пройдет по любому бездорожью. Ребята, которые на них работают, меня знают, я не раз им помогал. Успокаиваю Шарлотту, плоховато все-таки она дышит, и Помм, покрасневшую от волнения.





Садится вызванный из Лорьяна вертолет, открывается дверь, выскакивают и бегут к нам женщина-врач из городской «скорой» и медбрат. Молодой коллега отходит в сторону, уступая место мне. Я представляюсь. Доктор из Лорьяна передает по радио отчет о происходящем своему диспетчеру. Помм нельзя ничем и никем заменить. Если она уберет пальцы, хлынет кровь и Шарлотта погибнет.





Лорьянская коллега склоняется над моей младшей внучкой, надевает на нее кислородную маску, теперь девочке обеспечена доставка кислорода высоких концентраций, регулирует скорость капельницы. Наклеивает Шарлотте на грудь электроды, проверяет сердечный ритм. Ранение в сердце – это всегда много крови. Либо по всей грудной клетке и вокруг легких, либо в перикарде – наружной оболочке сердца. Если рана огнестрельная, большая, пациент очень быстро погибает от геморрагического шока. Если небольшая, от ножа или, как у Шарлотты, от ветки, кровотечение не такое сильное, но больше риска умереть от тампонады, потому что жидкость накапливается между листками перикарда, сдавливает полости сердца и нормальные сердечные сокращения становятся невозможны. Пальцы Помм перекрыли дыру Шарлотта бледная, у нее небольшая одышка, ей придется лететь полусидя. Если ее уложить, кровь нажмет на сердце и оно может остановиться.

– Значит, так, – говорит, обращаясь к Помм, лорьянская коллега, – ты не сдвигаешь руку ни на миллиметр, ты садишься в вертолет вместе со своей сестрой и со мной, и ты крепко держишь пальцы до самой больницы. Договорились?

Помм мужественно кивает. Она никогда в жизни не летала.

– Я затыкаю дырку от стрелы, – шепчет она мне, проходя мимо.

– Я доверила ей своего ребенка, и вот что из этого вышло! – стонет Альбена.





Вертолет отрывается от земли, на борту у него две маленькие девочки, сестры по крови в самом прямом смысле слова. Я обнимаю Альбену – второй раз в жизни, первый был на свадьбе, когда она выходила за моего идиота-сына.

– Скажите, скажите же мне, что она выкарабкается! – умоляет Альбена.

– Если бы не Помм, не выкарабкалась бы. Теперь предстоит операция в Лорьяне, надо предупредить Сириана, встретимся с ним там.

Альбена в панике, она поворачивается к Маэль:

– Можете ему позвонить?

Нет, ты представляешь, Лу? Альбена просит Ма-эль, чтобы та позвонила ее мужу!

Я уронил свитер в машине Вероники, сам этого не заметив, а теперь, без него, меня трясет – типичный абстинентный синдром. Достаю его, накидываю на плечи и начинаю звонить. Жильдас и Изабель недоступны, но Жан-Пьер может отвезти нас на своем «зодиаке».





Маэль доставляет нас в Локмарию, в порт. Жан-Пьер уже там, он заводит мотор «Май-Тай», заставляет нас надеть теплые куртки и берет курс на Лорьян. У Альбены ввалились глаза, и она не перестает дрожать. Настроение – хуже не бывает, кошмар какой-то. Помм действовала не задумываясь, и ее действия себя оправдали, но до победы еще далеко. Да, Шарлотта сейчас жива благодаря Помм, но все зависит от действий коллеги, который займется девочкой, после того как вертолет сядет на крышу больницы. Хирург-ортопед или специалист по брюшной полости могут быть мастерами своего дела, но полными профанами, когда речь об операции на сердце. Для того чтобы у Шарлотты все кончилось наилучшим образом, ее должен вести не просто хирург, а сердечно-сосудистый или торакальный, да еще и с золотыми руками.

Сириан – Лорьян

– Мэтр, мне осталось только сказать вам спасибо и распрощаться, мы больше не увидимся. – С этими словами жму руку нотариусу.

– А мы еще увидимся! – говорит Сара.

Она намекает на дарственную для Помм, но он решает, что это с ее стороны сигнал к действию, и очертя голову кидается в приключение.

– О да, конечно, в следующий раз мы могли бы с вами пообедать вместе, – шелестит он с гаденькой улыбочкой. – Шеф-повар «Сада гурманов» женщина, обожаю женщин.

Но Саре пальца в рот не клади.

– Очень любезное приглашение, мэтр, – невозмутимо отвечает она. – Спасибо, я приду с Федерико, это мой друг, который обожает французскую кухню.

Нотариус темнеет лицом. Мы уходим.





– Федерико? – подмигиваю я сестре, показывая на ее левое предплечье. – И Джульетта тоже будет с вами?

Она качает головой:

– Нет, я имела в виду настоящего Федерико, ну то есть живого. Страстного любителя кино.

В этот момент звонит телефон. Узнаю голос Ма-эль, с которой не говорил десять лет, и земля уходит у меня из-под ног.

– Что случилось?

– Несчастный случай с Шарлоттой. Сейчас она летит на вертолете в Лорьян вместе с Помм. А Жо и Альбена спешат туда же на моторке.

Ее слова в голове не укладываются. Моя младшая дочь напоролась грудью на острый сучок, а моя старшая не дала ей умереть от кровопотери. Дышать становится нечем. Мне сейчас же надо в больницу. Я бы отдал жизнь за моих девочек. Если бы я не сбежал с Груа, если бы не захотел избавиться от своей доли в наследстве, Шарлотта не могла бы сегодня пойти туда, куда пошла. Я наказан.

– Жо всем там заправляет. Я люблю тебя, – говорит Маэль.

Мне это почему-то совсем не удивительно.

– И я тебя люблю, – слышу свой срывающийся от волнения голос и отсоединяюсь.

Наша любовь с годами никуда не делась, но Маэль – морская рыба, а я пресноводная, мы не можем плавать в одном водоеме.

– Альбена звонила? – спрашивает сестра.

– Нет, Маэль. Шарлотта ранена, тяжело, опасно. Вертолет везет ее в больницу.

Мою малышку прооперируют, потом будут лечить, ее спасут. Я брошу работу на столько времени, на сколько понадобится, чихал я на работу, я должен быть рядом с моей девочкой. Она выздоровеет, ни о чем другом и думать не хочу.

Сандрин – Лорьян

Ну я и набегалась, чтобы все устроить. Я молодец, теперь все о’кей. Вертолет благополучно сел. Старшая сестра раненой девочки все время транспортировки придавливала компресс и не давала открыться кровотечению, я похвалила ее за находчивость и выдержку, объяснила, что я анестезиолог и что прошу ее продержаться еще немножко. Ей придется идти с нами в оперблок, все так же зажимая пальцами рану. У входа в операционную на нее надели бахилы. На приемный покой мы не стали тратить время, отправились прямо сюда – здесь сделаем анализы, включая группу крови, и срочное ЭХО.





Старшая сестра дрожит от страха и волнения, кудряшки приклеились к мокрому лбу. Улыбаюсь ей, чтобы подбодрить. Оперблок – тяжелое зрелище для ребенка: в огромном помещении собачий холод, полно людей в халатах, масках и чепчиках, полно всяких кабелей и странных машин, которые то и дело пищат. Младшую девочку кладут на операционный стол, освещенный специальными лампами, которые не дают теней. Думаю о своих трех дочках, они сейчас дома, они в безопасности, нет, нет, нельзя сейчас о них думать, надо сосредоточиться на пациентке. Ей повезло: она попала в руки Клода, а он где только не побывал, чего только не видел, и ничем его не испугаешь. Клод предполагает левостороннюю торактомию: она позволит, во-первых, открыть перикард и выпустить кровь, которая сейчас давит на сердце, а во-вторых, быстро зашить рану, не упуская при этом из внимания коронарных артерий, чтобы, не дай бог, не пришить и их тоже.





Клод, в зеленом костюме, пилотке и бахилах, тщательно вычищает ногти, моет с мылом руки до локтей, потом споласкивает, сушит, дезинфицирует водно-спиртовым раствором и идет, стараясь ни до чего не дотронуться, в операционную. Здесь хирургическая сестра помогает ему надеть стерильный халат, подает перчатки, и он вдевает в них руки, не коснувшись внешней стороны, потом сестра завязывает тесемки его халата на спине… Ну все, Клод готов.

А я готовлю свою маленькую пациентку – шепчу ей на ушко, что не надо бояться, все будет отлично, говорю, чтобы не обращала внимания на шум и суету вокруг, глажу по щеке, прикладываю к ее лицу кислородную маску.





Хирург дает мне сигнал: начали! Старшей девочке больше не надо зажимать ранку, а надо, ничего не задев, отойти от стола. Она переспрашивает, правильно ли поняла, что ее роль сыграна, и тихонько убирает руку с груди младшей. Санитарка выводит маленькую героиню в наш предбанник – туда, где моют руки хирурги, – и помогает смыть кровь.

А у нас все закипает. По просьбе Клода быстро делаю две инъекции, малышка-пациентка засыпает, ввожу трубку ей в трахею, интубация проходит нормально, Клод протирает девочке кожу на груди антисептиком, сестра ограничивает стерильными пеленками операционное поле. Едва я успеваю включить респиратор, хирург уже берется за дело. Ставит между ребрами ребенка расширитель, крови при этом, слава тебе господи, появляется меньше, чем можно было бы опасаться, за это «меньше», конечно, спасибо старшей сестре, но все-таки кровь есть, и ее отсасывают – слышен характерный чмокающий звук. По ходу операции Клод комментирует все, что видит и что делает:

– Перикард разгружен.

– Ранка небольшая, два на три сантиметра.

– Отлично, геморрагия под контролем.

– Легкое не задето.

– Как она там?

Отвечаю:

– Давление поднимается, но все-таки я перелью кровь – ту, что мы запасли.





Пока готовили стол, мой ассистент взял у ребенка кровь для анализа. Как говорится, лучше перебдеть, чем недобдеть, и я попросила еще до того, как придут результаты, запасти несколько пакетов крови нулевой группы с положительным резусом, она подходит всем. Сама по себе работа хирурга – это примерно час, не больше, но организм подвергся серьезному шоку, мало ли что. Слежу за гемодинамикой, постоянно измеряю давление с помощью катетера, введенного в артерию на запястье. Считаю, что девочку не надо будить, пусть поспит, а я прослежу за свертыванием крови, продолжу переливания, согрею ее, пусть сердце отдохнет до тех пор, пока мы не будем точно знать, что никаких осложнений с его стороны, равно как и со стороны почек или легких нет, пока я не увижу, что больше совсем не кровит. В течение суток точно разбужу. Ну надеюсь, надеюсь.

Жо – Лорьян

Быть врачом трудно, потому что мы постоянно на грани: с одной стороны – спасаем пациента, с другой – должны быть всегда готовы к смерти. Мы защищаем, оберегаем людей, но нам известен прогноз на будущее – и наше собственное, и наших близких.

Приходит хирург, который оперировал Шарлотту, его зовут Клод. Объясняет, что у нашей с тобой внучки, Лу, была колотая рана верхушки сердца с выходом в грудную полость близ мечевидного отростка и проникающее ранение диафрагмы. Перевожу для Сириана и Альбены его слова на человеческий язык, потому что того, которым мы, врачи, пользуемся, общаясь друг с другом, нормальные люди не понимают. Клод перечисляет все свои действия во время операции и возможные осложнения. Опять перевожу и думаю про себя: вот молодчина этот Клод! Он ведь не кардиолог, не сосудистый хирург, но он – старой школы, у него большой опыт, и он участвовал в гуманитарных миссиях, это тоже важно. Если бы на его месте был какой-нибудь зеленый юнец, тот бы испугался и перевез Шарлотту в специализированный стационар, потеряв драгоценное время, а Клод, хоть и специалист в общей хирургии, не спасовал, открыл грудную клетку, чтобы зашить кровоточащую верхушку сердца. Самую верхушку. Ах, как повезло Шарлотте, как ей сказочно повезло: легкое оказалось не задето!





– Моя дочь жива? – спрашивает Альбена, она белее мела.

– Да, мадам, – мягко отвечает хирург.

Он только что зашил грудь Шарлотты. Он починил ей сердце. Теперь надо ждать. Если все пойдет хорошо, она пробудет в стационаре неделю, а через десять дней снимут швы. Если все пойдет хорошо. Если обойдется без осложнений, ей потребуется на выздоровление шесть недель плюс дыхательная кинезитерапия. Если обойдется без осложнений.

– Моя дочь жива? – повторяет как заведенная Альбена.

Помм вся дрожит, личико у нее сморщенное. Сириан прижимает девочку к себе, не отпуская руки жены.

– Твоя сестренка еще спит, – так же мягко объясняет хирург Помм. – Тебе надо сводить маму в кафе, пусть чего-нибудь поест. А как только будут новости, я вам скажу.

Помм кивает, не вдаваясь в подробности, разве сейчас важно, что Альбена ей не мама.





Заказываю в ближайшем кафе горячий шоколад, но никто не пьет. У меня уши, как у диснеевского слоненка Дамбо, так что ни один разговор, ведущийся по соседству, от меня не ускользает. Сейчас их три одновременно: Сириан звонит Маэль и рассказывает, что у нас нового; Сара звонит какому-то другу; Альбена продолжает повторять на все лады, что ее дочь жива, и обвинять Помм, которая якобы подвергла младшую сестру опасности.

Не выдерживаю, вмешиваюсь, стараясь быть максимально терпеливым:

– Ты бы лучше не пилила Помм, а поблагодарила девочку – это же она остановила у Шарлотты кровотечение.

– Что? Поблагодарить? – Альбена даже заикаться начала. – За то, что она заставила Шарлотту спускаться в запрещенном месте? За то, что хотела убить мою дочь?

Помм вскакивает и, не обращая внимания на упавший стул, выбегает из кафе. Сара встает:

– Я догоню малышку и побуду с ней.





Ну вот… Хотел как лучше, а вышло как всегда… Теперь Шарлотта страдает физически, а Помм душевно. Всем только хуже от моего вмешательства. Никуда я не годный отец семейства. Тебе, бализки, надо было выйти замуж за какого-нибудь красавца с каштановыми кудрями и карими глазами. Звонит мобильник. Мой. Все умолкают.

– Приходите, теперь уже можно на нее посмотреть, – говорит Клод.

Лу – там, куда попадают после

Я ничем не сумела тебе помочь, любимый. Я ведь сейчас только и могу, что смотреть, как вы там суетитесь, торчу здесь – каменная баба, пальцем не способная пошевелить, чтобы принести хоть какую-то пользу, пусть даже и очень хочется… Но до чего же я испугалась за Шарлотту! И аплодировала умнице Помм, такой храброй, такой мужественной, просто изо всех сил аплодировала! А из тебя получается роскошный патриарх, мой бализки, тебе очень идет эта роль. Благодаря тебе у наших детей уже начинало кое-что налаживаться… до той минуты, как случилась беда с Шарлоттой. Но ей же всего девять лет, она сражается за жизнь, она здоровенькая девочка, она выживет, правда?

Жо – Лорьян

Шарлотта спит, из тонкой шейки торчит эндотрахеальная трубка, стало быть, они провели интубацию. Сириан и Альбена моют руки, надевают зеленые халаты, маски, перчатки, бахилы и на цыпочках входят в бокс. Им страшно, они в тревоге. Я тоже переоделся, но стою в сторонке. Моя коллега Сандрин – анестезиолог – подходит к ним, успокаивает, объясняет, зачем все эти трубочки, на которые мой сын и его жена смотрят с таким ужасом. Вот эта – для переливания крови, эта – чтобы спускать мочу, эта – чтобы измерять давление, эта – чтобы девочка дышала… Глаза у Шарлотты закрыты, чтобы не портить ей зрение. Из повязки на левой стороне груди торчат еще и торакальные дренажи, перепуганные родители видят их как толстые опять же трубки, заполненные кровью. Сандрин продолжает объяснять: девочку погрузили в искусственный сон, ее сердечку надо отдохнуть. Нет, ей не больно. Она не может вам отвечать, но, вполне возможно, вас слышит. Сандрин советует Сириану и Альбене нормально поговорить с ребенком, дотронуться до малышки, приласкать ее.

– И не стесняйтесь задавать мне любые вопросы, – так же ласково говорит она напоследок.

– Моя дочь жива?

Сандрин снова объясняет Альбене все с самого начала, но та не слушает, а Сириан пять минут спустя уже ничего не помнит, они оба совершенно потеряли голову. Приходят первые послеоперационные анализы – все о’кей. Коагуляция после переливания крови почти полностью нормализовалась, газы крови в норме, ЭХО показывает, что нет никаких оснований беспокоиться о сердечных сокращениях.

Постаревшая на двадцать лет Альбена берет спящую дочь за руку. Сириан становится с другой стороны кровати. А я ухожу, не хочу им мешать. Пойду лучше поищу Сару и Помм, детей до шестнадцати лет в реанимацию не пускают.





Просыпаясь по утрам на острове, я сразу ищу глазами море. Его видно почти отовсюду, а слышно – особенно если оно повысит голос и ветер ему ответит – просто отовсюду. Просыпаясь по утрам в столице, я видел поток автомобилей на бульваре Монпарнас, слышал клаксоны, а не гудки кораблей. На вокзале отдаюсь волнам пассажиров, а вместо шума ветра в парусах слышу неровную дробь чемоданных колес… А в любой больнице мне привычны все звуки и запахи, в любой больнице я как дома.

Так, эсэмэска от Сары, она на улице, с Помм. Выхожу к ним.

– Шарлотта не уйдет к Лу? – В глазах у Помм мольба.

– Мы приложим все силы, чтобы ее не отпустить, и она выздоровеет. Какое счастье, что ты в тот момент оказалась рядом с ней!

Помм молча прижимается ко мне. Ждем.

Но тишина давит, и я спрашиваю у Сары:

– У нотариуса все прошло нормально?

– Да, он занимается бумагами для Помм.

– Для меня? – изумляется Помм.

– Представь себе, что наш дом на Груа – торт. Этот торт принадлежал раньше Лу и Жо, но, когда не стало Лу, у Жо так и осталась его половина, а половину Лу разделили пополам – четверть твоему папе, четверть мне. Ну и твой папа продал мне свою четверть. А я передаю ее тебе. Понимаешь?

– Ты мне отдаешь кусок торта, который на самом деле половина куска Лу?

– Умница, все поняла.

– Только это неправильно! Тебе надо было отдать его, этот кусок, Шарлотте, чтобы она вернулась на остров.

Сара поворачивается ко мне:

– Пап, мы виделись с Патрисом.

– Да что ты? – Я делаю вид, что страшно удивлен.

– Я порвала с ним с опозданием на десять лет, все прошло очень мило, и наконец-то я чувствую себя свободной.

– Это ему ты только что звонила?

– Нет, конечно. Я звонила другу-итальянцу, с которым встречала Рождество и Новый год.

– Понятно. И если твое правило нерушимо, то с ним тоже все кончено, поскольку вы уже виделись два раза.

– Тут другой случай… Я его не познала… ммм… в библейском смысле слова, значит, мы можем еще разок увидеться. Он совсем не похож ни на одного из моих лю… обычных друзей. У него в сердце – бобина с кинопленкой. С ним я играла в фильме, и никто меня не вынуждал держаться в тени с другими продюсерами. Когда Шарлотта наберется сил, ее увезут в Везине?

– Ее родители обсудят это с хирургом и лечащим врачом. Первые дни – решающие. После выписки девочку, скорее всего, отправят в санаторий, хотя мне кажется, ей было бы куда лучше на острове, где такой волшебный воздух и где ей обеспечен личный кардиолог. Но они наверняка предпочтут вернуться домой.

– Пап, мы должны были завтра встретиться с Федерико в Париже, но я не могу уехать отсюда, пока Шарлотта в опасности. И потому я вдруг взяла да и пригласила его погостить на Груа. Всего на три дня. Ты не против?

Вообще-то Сара на Груа так же у себя дома, как я, и может приглашать кого ей заблагорассудится. Но Шарлотта чуть не погибла, сейчас неудачное время для гостей. Собираюсь объяснить это дочери, но тут звонит телефон, она отходит в сторону, спина прямая, на палку не опирается.

– У тети Сары аллергия, Жо, – говорит мне Помм.

– Аллергия? На что? И разве у нее есть прыщики? Разве она чешется?

– У нее аллергия на больницы, с тех пор как сама в больнице лежала, неужели ты не понимаешь? И, чтобы выдержать, ей нужен рядом друг. У папы есть Альбена. У меня и мамы есть ты. А у Сары никого.

Помм никогда не училась медицине, но оказалась намного тоньше и проницательнее меня.

Между тем она продолжает:

– Как ты думаешь, он священник, этот ее друг? – В голосе глубокая задумчивость.

Пожимаю плечами:

– С чего ты взяла?

– Но Сара же сама сказала – «в библейском смысле»!





Шарлотта чуть не умерла от кровопотери – Помм спасла ее. Девочка могла бы умереть от остановки сердца в вертолете или на операционном столе – ее спасли хирург и анестезиолог, теперь всем нам остается только набраться терпения и ждать. А Сара с тех пор, как женихалась с Патрисом, впервые пригласила кого-то к нам на остров…

Мне становится чуточку, самую чуточку легче, но только на секунду. Меня будто ледяным душем обжигает: Федерико же точно узнает своего случайного собеседника! Он ведь может и вслух вспомнить, как я ему рассказывал про Сарины татуировки, как советовал пригласить ее на ужин. И Сара поймет, что ею манипулируют. И порвет с итальянцем. И сожжет все мосты между нами. И я, Лу, потеряю обоих наших детей.

Помм – Лорьян

Я поеду на последнем почтовике с дедушкой, тетей Сарой и Опля. Жо позвонил своим друзьям из Семерки, у кого-то из них есть в Лорьяне запасная квартира, и папа с Альбеной смогут там ночевать. А нам надо вернуться на остров, потому что мне завтра в школу и потому что собакам запрещен вход в больницы. Жо поговорил с врачами, потом объяснил папе все непонятное, что они ему сказали, а папа был такой измученный, что ответил: «Спасибо, Систоль». Жо сразу нахмурился, а тетя Сара улыбнулась. И папа признался, что прозвал дедушку Систолем, когда был еще мальчишкой.

Мы возвращаемся в больничный зал ожидания, и Альбена испепеляет меня взглядом. Она уверена, что это я подговорила Шарлотту спускаться по тропе. Но я же не могу выдать сестру, правда? Я же не доносчица. Поэтому я подхожу к папиной жене поближе и тихонько ей шепчу:

– Шарлотта очень сильная, она скоро выздоровеет.

А она опять:

– Это все из-за тебя!

Папа, который не слышал нашего разговора, обнимает меня за плечи так, как будто его большие руки – свитер, который носит Жо, мы с ним отходим в сторону, и он говорит:

– Помм, ты такая умная и смелая, ты просто героиня. Проси у меня что угодно, я выполню любое твое желание.

Ответ у меня уже давно готов, но я не сразу решаюсь.

– Ну? Говори, что тебе доставит удовольствие! Чего бы тебе хотелось? Мобильник? Телевизор? Или, может быть, ты мечтаешь о путешествии?

– Я хочу, чтобы Шарлотта после больницы приехала выздоравливать к нам на Груа. Жо сможет ее полечить, если понадобится, и мы будем вместе.

Папа выдыхает так странно, как будто он наехавшая на гвоздь велосипедная камера.

– Фуууу… Нет, ты меня не поняла, я говорю о подарке, который можно купить. Шарлотта вернется в Везине, как только врачи скажут, что ее можно перевезти. Я работаю каждый день, но буду возвращаться с работы рано, чтобы побыть с ней подольше. А ты, если мама разрешит, приедешь к нам на февральские каникулы.

– Ты сказал, что выполнишь любое мое желание! – напоминаю я папе. – Ну и вот. Шарлотте нельзя будет сразу пойти в школу, Жо кардиолог, и он ею займется как доктор, не только как дедушка. И на Груа она будет дышать хорошим воздухом!

– Альбена никогда не согласится отправить Шарлотту на остров, девочка. А я должен руководить своим предприятием, я не могу остаться здесь. Пожалуйста, выбери что-нибудь другое.

– Разве ты не сможешь приезжать к нам каждые выходные?

– Не уверен, что Сие… что твоему дедушке это будет приятно. У меня с ним… эээ… прохладные отношения. Он не захочет видеть нас в своем доме.

Теперь все или ничего, и я решаю рискнуть.

– Если я правильно поняла объяснения тети Сары, ты продал ей свой кусок торта… то есть нашего дома, а она передает этот кусок мне. Значит, там я живу немножко и у себя. И имею право пригласить к себе в гости сестру.

Папа открывает рот, потом закрывает, но так ничего и не говорит.

– Если ты стесняешься моей мамы, мы уедем в Локмарию. Ты сам сказал, что я могу выбрать что угодно. Я выбрала. И ничего другого не хочу.

Я бы с удовольствием его обняла, поцеловала, Лу, но руки у него висят в точности так, как в день твоих похорон, и я не осмеливаюсь к нему притронуться.

Назад: 1 января
Дальше: 4 января