30 ноября
Помм – остров Груа
Сегодня твой день рождения, Лу. С тех пор как тебя нет с нами, Жо напоминает омара в садке – знаешь, там, в порту? Живой, но в ловушке, и как будто ждет, что вот сейчас его выловят и сварят в белом вине. Он чересчур много пьет, глаза у него красные, как у кролика-альбиноса, и он шатается, когда ходит, и у него дрожат руки. Вот. Например, является он сегодня на кухню во время полдника, а улыбка у него не как улыбка, а как трещина на лице, достает муку, соленое масло, яйца, сметану, йогурт и еще баночку с этим, как его называют у нас на острове, «рыжим песком» и говорит:
– Лу хочет, чтобы ты научилась делать чумпот. И чтобы твоя сестра тоже научилась. Люсетт, когда я был у них в гостях, написала, как его делать, смотри.
Смотрю и делаю все, как там написано: отмеряю в миску муку, добавляю соль, сметану, йогурт и яйца. Потом раскладываю на столе посудное полотенце, вываливаю на него все из миски и начинаю месить. Сыплю в серединку вержуаз («рыжий песок»), добавляю масло. Складываю тесто, опять разминаю, отбиваю ребром ладони, опять складываю и обминаю, после чего заворачиваю в чистую тряпку, как конфету в фантик, завязываю веревочкой и опускаю в кипящую воду.
– Мы потом его распробуем все вместе?
Нет, прежний Жо все-таки не совсем пропал! Его лицо как будто освещается изнутри:
– Да! Да, моя Яблочная Плюшка!
Проверяю, все ли там, в кастрюле, идет как надо.
– Только не обварись, пожа…
И вдруг он как замолчит посередине слова и как уставится на шрам у моего левого глаза. Мы никогда с ним об этом не заговариваем. Он тогда сказал, что я умница, раз не растерялась и полила себе лицо, а Лу руки холодной водой, намазал мне ожог биафином, и все. Больше об этом ни слова. Запретная тема.
– В тот день, когда кот опрокинул турку… – говорит Жо и смотрит мне прямо в глаза.
– Это было давно.
– Вы тогда обе обварились – ты и твоя бабушка.
– Там был солнечный зайчик, Трибор подумал, что это мышь… Слушай, Жо, это плохое воспоминание, мне от него ужасно грустно.
Он опять молчит и больше не вспоминает. Потом мы вместе вытаскиваем чумпот из воды, а тут как раз приходит с работы мама. Много мы съесть не смогли, от чумпота сразу делаешься сытый, а Жо говорит, что от него еще и склеиваются артерии, но все-таки это невозможно вкусно. Завтра мы его прикончим – нарежем на кусочки и, окуная каждый в горячее растопленное масло, доедим.
А пока Жо просит меня сгонять на велике в твой пансионат и отвезти кусок чумпота даме, которая играла с тобой в «корову» и скрэбл.
Шарлотта – Везине
Мама опять заходила за мной в школу…
Дома я бросаю портфель у входной двери и бегу на кухню. Там на столе лежит конверт, на нем – мое имя. Письмо пришло с Груа, но почерка я не узнаю. Грэнни писала мне, а Грэмпи только подписывался.
«Дорогая Шарлотка-с-Грушами, сегодня день рождения твоей бабушки. Она хочет, чтобы ты и Яблочная Плюшка приготовили каждая по чумпоту. Я переписал для тебя рецепт. Целую».
Протягиваю письмо маме.
– У твоей бабушки, детка, к концу жизни все в голове путалось. Надо же такое придумать! Иди лучше посмотри телевизор. Нет, ну какая дурацкая идея! Детям нельзя готовить, это опасно!
– А Грэмпи сказал, надо сегодня.
– У нас нет вержуаза.
– Есть! Вон он там, на верхней полке! Грэнни когда-то принесла. Потому что папа обожает чумпот.
Мама понимает, что я не сдамся, и вздыхает:
– Ладно. Я приготовлю, а ты посмотришь, как это делается.
– А Помм ни за что не согласится только «смотреть, как делается»!
– Ты видела, что у нее около самого глаза? Ожог! Вот что бывает, когда детям разрешают подходить к газовой плите! Ладно, так и быть, отрежь масла, только острый нож не трогай. И подальше от огня.
Могу я быть этим довольна? Но что остается? Смотрю, как она готовит.
– А мы будем его есть вечером все втроем?
– Папа вернется поздно, ты уже будешь спать, моя печень не терпит жирного, а дети от сахара покрываются прыщиками. Но ты съешь кусочек.
Ну я и дура, и зачем только сказала Помм, что, может быть, она мне не сестра! Иногда я просто все силы прикладываю, чтобы люди меня возненавидели. И если сделаю кому-нибудь гадость, мне становится легче.
– Когда мы вернемся на остров? Я хочу к Помм!
Мама до сих пор не простила сестре той нашей прогулки на велике.
– Она плохо на тебя влияет. И ты не нуждаешься в друзьях, поскольку у тебя есть я. Мама в жизни бывает только одна, понимаешь?
Лу – там, куда попадают после
Сегодня у меня день рождения. У нас общий день рождения с Уинстоном Черчиллем. Как бы мне хотелось попробовать чумпот, который приготовят внучки… Хочешь сделать мне подарок, Жо? Не думай, тебе не надо записывать его длину, цвет, размер. Просто перестань поджаривать себя на медленном огне. И пей воду.
3 декабря
Жо – Париж, улица Монж
Наутро после твоего дня рождения мне было плохо, и я весь день пролежал в постели. Меня навестил мой коллега Алексис, он напомнил, что смерть от цирроза печени – не из самых приятных. Когда мы распрощались, я схватился за твой ежедневник, как утопающий цепляется за плот. Мой отец, оказавшись за бортом, наверное, так же хватался за что попало, прежде чем уйти на дно.
До весны ты была моим счастьем. В январе у тебя стала сдавать память, но меня это не насторожило, в марте ты порой начинала нести чепуху, но я отказывался это признать, в июне ты сорвалась с катушек и сразу же после этого уехала в пансионат.
Первую ночь там мы провели вместе – лежали рядом в твоей новой комнате. Здесь, в пансионате, ты в свои пятьдесят шесть оказалась моложе всех, и никто не понимал, почему ты уехала из дома. Никто, кроме твоего лечащего врача и меня. Мы слушали увертюру к «Силе судьбы» Верди и ели тартинки с паштетом из омара. Я умолял тебя вернуться, ты отказывалась. Помм и Маэль уехали на лето в Локмарию, ну почему, почему бы нам не пожить вдвоем в нашем доме? Ты упиралась. В Италии, желая удачи, вместо «ни пуха ни пера» говорят: in bocca al lupo, то есть «волку в пасть», – и слышат в ответ: crepi il lupo, «пусть волк сдохнет». Я плохо говорю по-итальянски и, наверное, сказал когда-нибудь вместо lupo — «Лу», накаркал…
Я никогда не изменял тебе, Лу, я никогда тебя не обманывал. А ты меня?
К половине десятого прибываю на улицу, где находится этот чертов отель, в котором у тебя «звтрк», то есть свидание. Кто это – Дэн? Я бы совсем взбесился, если бы остался сегодня на острове, я не мог, мне надо было узнать.
Вхожу в зал с выкрашенными охрой стенами, посередине – большой шведский стол. Пришедшие позавтракать всей семьей мечут на тарелки закуски, туристы заворачивают булочки в салфетки и прячут – возьмут с собой и будут лопать, когда в животе забурчит с голодухи. Сажусь у окна, заказываю эспрессо. Жду. А! Вот и он! Какой-то тип моих лет, с напомаженными и зализанными назад волосами, в облегающем пиджаке и остроносых ботинках! Пытаюсь пригладить свои торчащие во все стороны вихры, но ничего не получается. Тип садится, смотрит на часы, потом на экран мобильника. Он тоже ждет? Он не знает, что тебя уже нет? Он голодный, облизывается, глядя на закуски, но он, черт его побери, воспитанный, сидит и терпит.
Он отправляет эсэмэску. Ты ему точно не ответишь. Он недоволен, хмурится. Ему не нравится, когда женщина опаздывает. Еще чуть-чуть – и он тебя облает. А где он был месяц назад, когда тебя хоронили, этот идиот? Ты давно с ним знакома? Он один из твоих бывших, тот, с кем ты встречаешься каждый год в один и тот же день в одном и том же месте? После завтрака вы идете в его номер и занимаетесь там любовью? С прелюдией или без? Какие позы предпочитаете? Он молчит, подвывает или говорит не смолкая – комментирует каждое твое и свое действие? Обручального кольца у него на пальце не видно. Ты мечтала уйти от меня к нему? Рука дрожит, проливаю кофе на стол и брюки. Ко мне спешит официантка. А твоему хахалю наплевать. Пойду его кокну, хоть садистски порадуюсь. Встаю – нелепый, несуразный, с кофейным пятном на штанах, каждая нога весит тонну. Иду к нему. Сейчас, с улыбкой на устах, склонюсь над ним и – незаметно, но сильно – нажму на сонные артерии. Сердце замедлит ход, в мозгу нарушится кровообращение, я заору: «Не подходите, я врач!» – и поддержу его, когда начнет падать. А там будет видно. Твой прилизанный уткнулся в телефон и даже не замечает, что я все ближе. Протягиваю руки, становлюсь похож на фигурку из плеймобиля. Мимо меня проскакивает угловатая тетка с острым носом, на ней красное пальто, тетка накидывается с объятиями на прилизанного и визгливо объясняет на весь зал:
– В метро происшествие, какой-то кретин бросился под поезд!
– Я уже собирался уйти, – ворчит прилизанный. – Мне и так с утра досталось, жена никак не хотела отпускать.
– А мой вообще за мной следит! – все так же визгливо сообщает остроносая.
– Осточертели эти самоубийцы, только о себе и думают!
Вот это эпитафия! Как только в голову могло прийти, что ты мне изменяешь с таким ничтожеством!
– Доктор?
Оборачиваюсь, донельзя удивленный. Мне улыбается молодая женщина с роскошной грудью, в обтягивающем платье и на высоченных каблуках.
– Примите мои соболезнования, доктор.
– Разве мы знакомы, мадам?
– Я Дэни. Мы с вашей женой должны были встретиться сегодня утром.
Все мои нейроны всмятку. «Дэн» – это «Дэни», и подозревал я тебя совершенно зря! Дэни указывает на стул напротив моего:
– Можно мне сесть?
Киваю. Кто это? Интересуюсь:
– Как вы меня опознали?
Опять улыбается:
– По оранжевому свитеру на плечах, ваш опознавательный знак. И потом, вы похожи на Сириана… ой, нет, конечно, это он на вас похож.
Так. Стало быть, она знакома с нашим сыном. Вдруг около нас вырастает официантка и шепчет что-то этой самой Дэни на ухо.
– Простите! У нас небольшая проблема с клиентом. Я сейчас вернусь.
Спрашиваю у официантки:
– Эта молодая женщина здесь работает?
– Она наш директор, месье.
– Можете сказать, как ее фамилия?
Вынимаю мобильник, выхожу в Сеть и набираю через плюсик ее фамилию и нашу с Сирианом. Кликаю на первую же ссылку. Это think tank, группа профессионалов, которые собираются здесь, в отеле, раз в месяц, чтобы обсудить и выработать сообща какие-то идеи. Смотрю фотографии. Мужчины в галстуках, женщина в строгом костюме, другая – в обтягивающем платье с головокружительным декольте. Дэни! Листаю снимки и вдруг понимаю, в чем тут дело, – вот же нога Дэни прижимается к ноге нашего сына! Нет, не у тебя был любовник, Лу… Перевожу взгляд с ноги Сириана на его лицо – парня не узнать. Вот зачем тебе понадобилось передать мне ежедневник? Чтобы я помог Сириану расстаться с Альбеной и найти свое счастье с Дэни? Подумать только, что за цирк он устроил у нотариуса, когда тот объявил о моем «предательстве»!
– Простите, пожалуйста, – говорит Дэни, снова усаживаясь напротив.
Ее улыбка и ее грудь неотразимы. Альбена ей в подметки не годится.
– Вы любите моего сына?
– А вы прямолинейны…
– Я врач.
– Разве врачам положено быть бестактными?
– Приходится. Мы вынуждены с первой же встречи интересоваться подробностями личной жизни пациентов. А я еще и кардиолог, можно сказать, специалист по делам сердечным.
– Вы шокированы тем, что ваш сын изменяет жене?
– Нет, просто удивлен. И хочу спросить вас вот о чем…
– Специализируюсь ли я на разрушении семейных очагов?
– Нет. Счастлив ли Сириан?
Господи, чего бы я не отдал, только бы она сказала «да»! Но она качает головой:
– Он мечется между мной и своей супругой. Любовницы женатых мужчин существуют, сколько свет стоит. Им, женатым мужчинам, от этого не легче, но двойная жизнь действует на них возбуждающе. Я не хочу замуж за Сириана, не хочу вести его хозяйство, я свободная женщина: никаких ограничений, никаких обещаний, тем паче – обязательств, а главное – никаких детей. Но мне бы хотелось, чтобы он был ничем не связан. Чтобы он был – для меня.
– То есть ему суждено остаться несчастным?
– У вас прямо какая-то навязчивая идея! – Дэни смеется, смех у нее горловой и заученно чувственный.
– Нет, у меня поручение, – говорю я и встаю.
Сара – Париж, улица Севинье
Я живу в Марэ, моя квартира – бывшая мастерская художника. Банк отказался выдать мне кредит из-за болезни, пришлось подписать договор о специальной страховке. Я зарабатываю больше, чем папа, когда он спасал человеческие жизни, и меня это смущает. Откладывать деньги мне незачем, потому что детей у меня не будет. Я живу на последнем этаже, но лифт здесь большой, и мое кресло помещается. Принимаю папу, сидя в новой коляске, она вся в блестках и переделана специально для меня. День сегодня хреновый, ходить очень трудно.
– Тренируюсь к будущей вечеринке с видеоиграми, видишь?
Показываю ему вполне футуристический пульт с клавишами, с его помощью я управляю этим made in USA опытным образцом. Таких всего два – у меня и у одного знаменитого американского актера, у которого Паркинсон. Когда мы видимся на вручении «Оскаров», он всегда вызывает меня на дуэль: а ну-ка, посмотрим, у кого из нас получатся самые сложные танцевальные па…
– К сожалению, папа, не могу пригласить тебя на ужин: жду одного из любовников.
– Одного из?
– Number is safety. Лучше много забавных и милых, чем один пунктуальный и ревнивый зануда.
– Не любишь пунктуальных?
– Нет! Я люблю неожиданности, люблю тех, кто способен оторваться, наделать прекрасных глупостей. Хватит того, что сама серьезная. Я никогда ни с кем не встречаюсь больше двух раз и никому не говорю: «Я люблю тебя», – ты же научил меня, что нельзя врать.
– Ты живешь так, как хочешь, ты взрослая.
Его шокировал мой наряд. Сам виноват – явился без предупреждения. Вот ты, мама, никогда бы так не поступила! Угощаю его виски, подаренным одним японским режиссером.
– А ты знаешь, что у твоего брата есть любовница? – вдруг спрашивает он.
– Ты-то откуда знаешь?
– Обнаружил в ежедневнике твоей матери запись и сегодня утром познакомился с Дэни.
– Дэни провела кастинг среди блестящих и известных в определенных кругах мужчин и выбрала Сириана, главная роль досталась ему
– Неужели в наше время мужчинам устраивают кастинги, как артистам перед съемками фильма?
– Между прочим, ты и сам это проделал на той свадьбе, где встретил маму Просто сейчас слова другие. Тем не менее ты тоже сканировал всех девушек, сколько их там было, пока не запал на Лу.
– «Как облекли вы мысль в изящнейшую форму!»
– Куртелин? Лабиш?
– Мольер. «Мизантроп». Сириан влюблен? Он счастлив с Дэни?
– У него все сложно. Он не проводил кастинга, не выбирал Альбену из многих. Она его спасла, потом забеременела, он и женился – из признательности. Они редко трахаются.
– Сара!
– Ты же сам спрашиваешь! Каждая дает ему то, чего нет у другой. Альбена обожает Шарлотту и ненавидит Помм. Дэни не хочет детей, и ей наплевать на чужих. А Сириан любит обеих своих дочек.
– Что-то не видно, как он их любит.
– Просто он не умеет выражать свои чувства. Не зря же он твой сын.
Мы никогда еще не говорили с папой так откровенно.
– А ты, Сара? У тебя тоже все так сложно?
– У тебя есть будущее, папа, а у меня только настоящее, и я с этим примирилась.
– Ну а в настоящем ты счастлива?
Я подняла стакан, будто хочу сказать тост:
– Мое счастье – как виски у меня в стакане: ультрамодное и стоит бешеных денег. Твое счастье с мамой было традиционным, выдержанным в дубовых бочках, а от меня без ума крохотный мирок французского кино. Увяну – мигом выметут, потому надо пользоваться сейчас. Помнишь, какие сверху трубы у заводов, где делают виски? Точь-в-точь китайские пагоды. Это чудо в моем стакане сделано на таком заводе, а я китайский болванчик в кресле хай-тек.
– Изящная метафора, но ты мне не ответила.
– Ты не сможешь быть счастливым без мамы, она унесла с собой кусочек тебя. Но у тебя еще будут в жизни хорошие моменты, а во мне Патрис что-то сломал. Я не о нем сожалею – о беззаботности, об уверенности в том, что любима, об утерянном доверии к людям. До него у меня было легко на сердце, а теперь я женщина легкого поведения. Скоро придет мой одноразовый хахаль. Он пригласил меня поужинать в одноразовый ресторан, там едят и пьют в мертвой тишине. Люди отдают целое состояние за то, чтобы общаться только глазами. Весь Париж туда рвется, там ждешь своей очереди два-три месяца.
– Совсем обезумели… А этот твой одноразовый, он актер? В кино снимается?
– Я не трахаюсь с мужиками, которые ложатся в постель ради того, чтобы сниматься. Вопрос этики.
– Мораль у тебя на высоте, дочка, ничего не скажешь.
