Глава 3

Как еще утром сообщил мне Судоплатов, Ставка и без моих гениальных советов уже подготовила очередной план деблокады войск, окруженных в Киевском котле. Одновременные удары извне и изнутри кольца на этот раз предполагалось нанести ночью, чтобы на начальной стадии операции свести на нет немецкое господство в воздухе.

Берия долго колебался, прежде чем озвучил мое предложение Сталину, но оно не требовало внесения в уже разработанный план практически никаких изменений, и глава НКВД решил, что хуже не будет.

После больших потерь, понесенных советской дальней авиацией в начале войны, Верховный запретил использование ТБ-7 без его прямого разрешения, поэтому наркому внутренних дел пришлось решать этот вопрос напрямую с Вождем. Несмотря на опасения Берии, Сталин почти не колебался.

– Действуйте, товарищ Берия, – кивнул он, выслушав доклад наркома. – Мы обязаны использовать любую возможность для увеличения наших шансов на успех операции. В разумных пределах, конечно, и под вашу личную ответственность.

В результате воплощение моего плана оказалось в ведении НКВД, и отчитываться я по-прежнему должен был перед своим непосредственным начальником.

– Товарищ старший майор государственной безопасности, – начал я доклад, как только мы остались одни, – разведывательный полет проведен успешно. Данные для ночного бомбового удара собраны в достаточном объеме. Потерян один истребитель. Пилот погиб. Остальные самолеты получили повреждения разной степени.

– Удивительно, что вы вообще оттуда вернулись, – мрачно ответил Судоплатов. – Отметь на карте то, что увидел, и можешь пару часов отдохнуть. ТБ-7 и Ер-2 будут над нашим аэродромом ровно в ноль часов. К этому моменту ты уже должен быть в воздухе.

План ставки был неплох, но шансов на успех не имел в силу неверности исходной информации, положенной в его основу. Разведка РККА не смогла вскрыть замысел немцев и не заметила, как четвертая танковая группа вермахта, до этого наступавшая на Ленинград, неожиданно исчезла из-под осажденного города и была переброшена на Московское направление. Хитрые гансы оставили под Ленинградом одного из радистов танковой группы, имевшего специфический легко узнаваемый почерк, и радиоразведка не выявила резких изменений в составе немецких войск.

Противник готовился к удару на Москву, собирая в единый кулак практически все свои танковые силы, за исключением первой танковой группы Клейста, отправившейся на юг захватывать Донбасс. Но и без нее на Московском направлении сконцентрировались такие силы, противопоставить которым двадцать первая и сороковая армии ничего не могли. И это если не считать уже загружающихся в эшелоны дивизий генерала Роммеля, только что прибывших во Францию из Северной Африки, пополненных новыми танками и другой техникой и готовившихся к переброске под Брянск и Вязьму.

Всю эту армаду в данный момент сдерживала от броска на советскую столицу только необходимость ликвидировать, наконец, окруженную и уже расчлененную на две части группировку советских войск под Киевом.

Однако советское командование всего этого не знало, и сейчас две армии готовились нанести деблокирующий удар, а войска Брянского фронта должны были активными действиями сковать силы немцев, чтобы затруднить противнику переброску резервов на угрожаемые направления. Армии в котле собирали для прорыва немногие боеспособные соединения. Мехводы заливали в баки нескольких десятков уцелевших танков последние литры горючего, а артиллеристы выскребали с полевых складов жалкие остатки боеприпасов для весьма немногочисленных исправных орудий. Я понимал, что вытащить всех не удастся, но собирался дать шанс хотя бы части окруженных.

Когда аврально отремонтированный Пе-2 лейтенанта Калины оторвался от земли, весь горизонт на западе уже громыхал взрывами и светился белым химическим заревом от сотен, если не тысяч «люстр», подвешенных нашими и немцами над полем боя.

Взлетели мы как раз вовремя. В паре километров позади нашего самолета на высоте шесть тысяч метров к линии фронта приближались два звена ТБ-7 и четверка Ер-2. Всего десять дальних бомбардировщиков, как я и просил. Все вместе они несли сорок тонн фугасных бомб весом от двухсот пятидесяти килограммов до тонны.

Пока армиям Кузнецова и Подласа сопутствовал успех. План предусматривал два мощных сходящихся удара в общем направлении на Ромны. Обоим командующим удалось в сумерках скрытно вывести на позиции приданные им дивизионы БМ-13. Немцы, уверенные в эффективности своей воздушной разведки, не ожидали массированного артиллерийского огня, и обрушившийся на их головы шквал реактивных снарядов буквально смел передовые позиции противника.

В образовавшийся разрыв устремились танковые бригады, выделенные Ставкой для этой операции. Они примерно наполовину состояли из Т-34 и КВ, с которыми противотанковые средства немцев справлялись с большим трудом.

Тем не менее, первоначальный успех грозил быстро сойти на нет. Информация о направлениях ударов уже достигла немецких штабов, и прямо сейчас начинал раскручиваться отлаженный механизм противодействия советским контрударам, до мелочей отработанный вермахтом за первые месяцы войны.

Ввиду темного времени суток авиацию задействовать противник не мог, но немцам было не впервой воевать в погодных условиях, препятствующих полетам их истребителей и бомбардировщиков, и для отражения атаки они располагали множеством других эффективных средств, главным из которых, являлись 88-миллиметровые зенитные орудия, выводимые на прямую наводку, и моторизованные соединения, которые можно было быстро перебросить к местам прорыва для нанесения фланговых ударов по прорвавшимся советским войскам.

Именно этот сценарий развития событий я и намеревался предотвратить.

– «Акула-1», здесь «Шершень». Готовы принять координаты целей?

– «Шершень», здесь «Акула-1», – без задержки отозвался командир группы тяжелых бомбардировщиков, – Слышу вас нормально. К приему координат готов.

Командир третьей танковой дивизии вермахта генерал фон Швеппенбург выслушал доклад начальника штаба и быстрым шагом перешел в комнату, где на столе были разложены карты района боевых действий. Несколько больших деревянных домов, из которых предварительно выселили жителей, были заняты штабом дивизии, что обеспечивало хотя бы минимальный комфорт в тех варварских условиях, с которыми так часто приходилось мириться фон Швеппенбургу в этой дикой стране.

На этот раз русские ударили ночью. О такой возможности генерал слышал вчера в штабе второй танковой группы. Правда, предупреждение исходило не от генерал-полковника Гудериана, а от какого-то берлинского хлыща из Абвера, так что фон Швеппенбург не стал принимать его слишком уж всерьез. Как выяснилось, абверовец говорил дело.

На карту уже были нанесены места ударов советских войск. Замысел красных не отличался оригинальностью. Ночной атакой проломить фронт в двух местах, отстоящих друг от друга на тридцать километров, потом ввести в прорыв танковые бригады, соединиться за спиной попавшей в мешок пехотной дивизии, блокировать ее, рывком достичь внутреннего периметра котла и ударом с тыла по удерживающим его пехотным частям пробить коридор к своим окруженным армиям.

– Соедините меня со штабом пятого танкового полка! – потребовал Швеппенбург.

– Телефонная связь нарушена, герр генерал! – доложил через минуту дежурный связист. Устранение неисправности уже ведется, но потребуется время.

– Так свяжитесь по радио! Я должен учить вас вашей работе, штабс-фельдфебель?

– В эфире помехи, герр генерал. Мы непрерывно вызываем штаб пятого полка, но ответа пока нет.

– Тогда отправьте делегата связи с приказом полковнику Брауну немедленно поднимать полк по тревоге. В два часа тридцать минут я хочу видеть его танки вот здесь! – повернулся Швеппенбург к начальнику штаба, показывая точку на карте, из которой начиналась стрела русского танкового удара, – Эту дорогу необходимо как можно быстрее перерезать и деблокировать сорок четвертую пехотную дивизию. Австрийцы – неплохие солдаты, но мне не хотелось бы долго испытывать их стойкость в условиях окружения…

Речь генерала прервал нарастающий свист, хорошо различимый даже через закрытые окна. Ни одна из четырех пятисоткилограммовых бомб, сброшенных с двухкилометровой высоты, не попала непосредственно в здания штаба, но этого и не требовалось. Ударная волна сравняла с землей деревянные строения, своротив с фундаментов даже каменные печи и похоронив под грудой обломков командира дивизии и офицеров его штаба.

Наверное, командирам идущих в атаку бригад и дивизий, да и простым красноармейцам и танкистам, пытавшимся в ночном бою взломать немецкую оборону и пробиться к своим окруженным товарищам, казалось, что пока операция развивается по плану, враг отходит, а местами и откровенно бежит. Нужно еще поднажать, и сопротивление противника будет окончательно сломлено.

При взгляде с орбиты картина вырисовывалась совершенно иная. Соотношение сил складывалось совсем не в пользу советской стороны, особенно в танках и подвижных соединениях. Получив болезненный, но далеко не смертельный удар, вермахт начинал разворачиваться в сторону обидчика, чтобы нанести ему сокрушительное поражение.

– «Акула-3», здесь «Шершень». Семь с половиной градусов влево. Вы практически над целью. Удар двумя ФАБ-500. Ждите команды.

– «Акула-3» приказ понял. Жду.

– «Акула-3», десять секунд!.. Сброс!

Корректировать удары одновременно десяти бомбардировщиков я просто не успевал. Иногда их приходилось выводить на второй, а то и третий заход. Точность сброса бомб тоже не всегда позволяла поразить цель с первого раза. Иногда мои команды выполнялись с небольшими задержками или не вполне точно, и тогда опять же приходилось атаковать цель повторно, а это означало, что немцы внизу уже знали об опасности, что снижало эффективность ударов.

Тем не менее, сложный армейский организм немецкой группы войск под Киевом сейчас напоминал могучего великана, хлебнувшего не летальную, но весьма изрядную дозу нервно-паралитического газа. Какие-то команды успевали доходить до подразделений и частей, другие обрывались на полпути, упираясь в разрушенные штабы и узлы связи. Танковые и моторизованные части выдвигались в разных направлениях, зачастую имея только приказ на марш, но не получая дальнейших указаний. На весь этот хаос накладывалось ночное время и невозможность провести авиаразведку. Однако вермахт был силен не только своими генералами. Инициативных и квалифицированных офицеров среднего звена у немцев тоже хватало, и, несмотря на частичную потерю управления войсками, противодействие ведущим наступление советским армиям постепенно нарастало.

Наибольшую проблему для противника представляли два ударных кулака, состоявших из танков КВ и Т-34. Стандартная тактика артиллерийских засад с использованием зениток, способных пробить их броню, сейчас давала сбои. Двигавшиеся к месту прорыва колонны тягачей с 88-миллиметровыми пушками попадали под редкие, но неожиданно точные бомбовые удары, упирались в разрушенные мосты через небольшие речки и овраги или просто не поучали вовремя приказов на выдвижение.

У окруженных войск, ударивших навстречу сороковой и двадцать первой армиям, дела шли хуже. Их малочисленные танки, собранные в одну группу прорыва, смогли сделать очень немногое, лишь прорвав первую линию обороны противника. Этот удар не стал для немцев неожиданным, и они успели подготовиться к его отражению. Тем не менее, получив по радио сообщение об успешном продвижении танковых бригад, советские войска изнутри кольца усилили нажим. Даже более слабая часть окруженных, блокированная немцами севернее Лохвицы, предприняла попытку прорыва, причем не в восточном направлении, как ожидал противник, а в северном, надеясь соединиться с основными силами окруженных.

– «Шершень», вас не слышу! Сильные помехи!

Из моего приемника тоже раздался треск и завывание. Я отвлекся от управления разошедшимися уже очень далеко друг от друга бомбардировщиками и сосредоточился на поиске источника помех. Похоже, противник, решил затруднить мне координацию действий авиагруппы. Внизу одновременно заработали девять генераторов помех, забивая известные немцам частотные диапазоны, на которых велся радиообмен между советскими летчиками. Проблема эта вылезла очень не вовремя, и хотя способ ее решения лежал на поверхности, мне требовалось время для перехода на заранее оговоренные резервные частоты и перестройки схемы передачи команд на ретрансляцию через спутники. А времени этого, как оказалось, у меня не было.

– «Шершень», …сь «Акула-8»… атакован вра……ребителем. Повреж……ль. Теряю выс….

Я ругался про себя на трех языках, проклиная собственную тупость и непредусмотрительность. Как я мог проглядеть эти самолеты? Пять «дорнье», переоборудованных в ночные истребители, вошли в зону действия моих ТБ-7 и Ер-2. Связь, наконец, наладилась, но легче от этого не стало.

– Здесь «Акула-4». Веду бой с истребителем противника. Я ничего не вижу, а он стреляет прицельно! Сбрасываю остаток бомбового груза!.. Попадание в третий двигатель! Правое крыло горит! Падаем! Экипажу, покинуть самолет!

Откуда они здесь взялись? Я знал, что у немцев в составе сил противовоздушной обороны городов есть ночные истребители, но эти машины не могли действовать сами по себе, без наведения по радио с земли и без подсветки цели десятками, если не сотнями прожекторов.

– «Акулам» пять, девять и десять курс строго на восток! Третий и шестой – северо-восток! Бомбы не сбрасывать, они еще пригодятся, – я пытался вывести свои самолеты из-под удара, но вражеские «дорнье» тоже изменили курс, догоняя не слишком быстрые тяжелые бомбардировщики.

– Лейтенант, курс на юго-запад! – крикнул я Калине. Сейчас в небе над полем боя кроме моего Пе-2 никто не мог помешать немцам безнаказанно расстреливать наши ТБ-7 и Ер-2.

Я продолжал отдавать команды бомбардировщикам. На данный момент они уже освободились от двух третей бомбового груза, но целей внизу еще хватало, причем не просто хватало, а имелось в избытке.

– «Акула-6», три градуса влево. Приготовиться сбросить весь остаток бомб!

Я видел, что бомбардировщику от преследования не уйти – он забрался слишком далеко, и мой Пе-2 просто не успевал прийти к нему на помощь, но жестокая арифметика войны требовала от меня с максимальной эффективностью использовать бомбовый груз обреченной машины.

– «Акула-6», семьдесят метров вправо…. Сброс!.. Шестой, через пару минут вас атакует немецкий истребитель. Я постараюсь вас прикрыть, но мне нужно время. Противник зайдет сзади-снизу. Вы его не увидите, но по моей команде откроете заградительный огонь – пусть думает, что обнаружен. Ваша задача – продержаться десять минут.

– «Шершень», здесь «Акула-6». Принято. Жду приказа.

Моего внимания одновременно требовали восемь самолетов, и мне элементарно не хватало времени, чтобы разобраться с причинами происходящего. Я наскоро сформулировал вычислителю задачу проанализировать вооружение и оборудование истребителей противника. Они как-то ориентировались в полной темноте и при отсутствии связи с землей, а значит, имели на борту что-то такое, что раньше немцами не применялось.

– «Акула-6», открыть заградительный огонь!

Я все-таки не успел. К моменту прибытия моего Пе-2 к месту воздушного боя, бомбардировщик уже горел, а экипаж покидал обреченный самолет. Уловка со стрельбой куда-то в сторону вражеского «дорнье» подарила ТБ-7 немного времени, заставив немца промахнуться в первом заходе и выстрелить не слишком точно во втором. Однако в третьей попытке вражеский пилот свой шанс не упустил.

Обер-лейтенант Беккер не слишком разбирался в стратегии и тактике действий наземных войск. Его стихией было небо, причем, как показала практика последних месяцев, именно ночное небо. Тем не менее, даже ему, пилоту ночного истребителя, быстро стало ясно, что на земле что-то идет не так, как того хотелось бы господам генералам.

Гул канонады доносился и с запада, и с востока. Радиоэфир был забит помехами, и команду на взлет Беккеру принес фельдфебель, присланный из штаба авиагруппы, к которой временно прикрепили его штаффель. Русские ночные бомбардировщики, о которых обер-лейтенанта предупреждал полковник Рихтенгден, уже висели над зоной боевых действий, и командиры наземных частей вермахта, не стесняясь в выражениях, жаловались на болезненные удары с воздуха. Судя по количеству и взаимному расположению пострадавших подразделений, Беккеру и еще четырем «дорнье» из его эскадрильи предстояло иметь дело с десятком-другим противников. Обер-лейтенанта это не смущало – в небе над немецкими городами ему приходилось встречаться с куда большим количеством англичан, а русские не ждут эффективного противодействия и станут легкой добычей.

Бодро разогнавшись по взлетной полосе, тяжелый двухмоторный истребитель оторвался от земли. Пожалуй, Беккер предпочел бы идти в бой на «мессершмитте» Bf.110, но их еще не успели оборудовать радиолокаторами, и приходилось довольствоваться тем, что имелось в наличии. «Дорнье» тоже показал себя неплохим бойцом в ночных условиях, и, по большому счету, обер-лейтенант своей машиной был доволен.

Сделав разворот над аэродромом, Беккер взял курс на место последнего авиаудара, информация о котором пришла всего за несколько минут до взлета. Остальные истребители его штаффеля получили другие цели – недостатка в них не было, разгневанные вопли из штабов всех уровней приходили по линиям связи непрерывным потоком, хотя, как подозревал Беккер, достучаться до узла связи его авиагруппы удавалось далеко не всем.

– Вот они! – коротко доложил обер-ефрейтор Гёнслер, – выполнявший одновременно функции борт-механика и радиооператора. Локатор их видит! Судя по размеру отметки, это четырехмоторный тяжелый бомбардировщик. У русских их всего несколько десятков. Будет большой удачей, если мы его завалим.

– Не если, а когда, Вильгельм, – усмехнулся Беккер. – Включай инфракрасный прожектор. Радиолокатор – штука хорошая, но ночной прицел дает больше деталей, хоть и действует на меньшем расстоянии.

– Комплекс «Спаннер-1» готов, герр обер-лейтенант, – сосредоточенно отозвался бортмеханик, проверив работу связки прицел-прожектор, – Противник меняет курс! Они пытаются уйти!

– Случайность, – отмахнулся Беккер. – Русские не могут нас видеть. У них нет ничего похожего на наше оборудование. Просто сменили курс для захода на следующую цель. Никуда они от нас не денутся – у «дорнье» скорость в полтора раза выше, чем у этого лаптя.

Далеко впереди земля покрылась вспышками взрывов.

– Ну, точно! – кивнул сам себе Беккер, – на новую цель заходили, потому и курс сменили. Жаль, не успели мы их свалить до того, как они отбомбились.

Вот он, русский бомбардировщик. Огромный, даже по сравнению с двухмоторным тяжелым истребителем, но это ему не поможет… В ночном прицеле самолет, подсвеченный инфракрасным прожектором, выглядел очень контрастно, и обер-лейтенант чуть приподнял нос своего самолета, вгоняя в прицел силуэт ТБ-7.

Внезапно впереди замелькали вспышки, и росчерки трассеров прочертили небо сначала справа и выше, а затем в десятке метров под самолетом Беккера.

– Шайсе, – выругался обер-лейтенант, дергая самолет в сторону и одновременно открывая огонь из курсовых пулеметов.

– Русские повреждений не получили, – с беспокойством в голосе произнес борт-механик. Курс не меняют. Похоже, они все-таки видят нас, герр обер-лейтенант.

– Если и видят, то плохо. Стрельба была неприцельной, но ты прав, они о нас знали.

Второй заход тоже не принес ожидаемого результата. На этот раз Беккер решил зайти сбоку, но тут русский бомбардировщик встретил его огнем сразу из двух пулеметов. Испытывать судьбу обер-лейтенант не стал, и, обстреляв противника с предельной дистанции, снова пристроился ему в хвост. Немецкий пилот чувствовал досаду. Он точно знал, что русские стрелки его не видят и палят просто «куда-то туда», но нарваться на шальную очередь Беккеру совершенно не хотелось.

Третий заход вышел удачнее. Кормовая пушечная установка бомбардировщика стреляла совсем не в тот сектор, откуда подбирался к своей цели «дорнье» Беккера, и обер-лейтенант открыл огонь почти в упор, всадив в огромную тушу русского самолета две длинные очереди.

– Горит! Русский горит! Поздравляю, герр обер-лейтенант!

– Их здесь еще много, Вилли. Сегодня у нас будет тяжелая ночь, – улыбнулся Беккер.

– Еще одна метка! – неожиданно изменившимся голосом выкрикнул бортмеханик. – Что-то небольшое, вроде нашего «дорнье».

– У русских есть двухмоторные дальние бомбардировщики. Кажется, Ер-2, или как-то так.

– Не похоже, герр обер-лейтенант. Скорость слишком большая. Он быстрее нас летит!

– Пе-2? Пикировщик? Русские изначально разрабатывали его, как высотный истребитель, а потом переделали в бомбардировщик, но приличная скорость у него осталась. Давай курс – будем валить.

– Он сам идет к нам, командир! – озадаченно ответил Гёнслер, – Дистанция километр.

– Вижу его! – русский самолет уже был вполне различим в ночном прицеле, – точно, Пе-2. Что-то уж больно смело он идет.

Обер-лейтенант Беккер был опытным пилотом, и излишней самоуверенностью не страдал. Он помнил, как странно вел себя экипаж сбитого бомбардировщика, откуда-то узнавший об опасности еще до того, как его «дорнье» открыл огонь. Немецкий пилот сделал выводы. Беккер решил, что у русских тоже появилось что-то вроде радиолокатора, но весьма несовершенного, не позволяющего точно определить направление на цель. Поэтому он просто сменил курс, чтобы атаковать Пе-2 сбоку.

– Русский тоже повернул! – тут же выкрикнул бортмеханик. – Дистанция четыреста!

– Спокойно, Вилли, – ровным голосом ответил Беккер, хотя сам уверенности уже не испытывал.

– Триста метров!

Впереди замелькали вспышки. Росчерки трассеров проходили впритирку к пилотской кабине. Беккер услышал резкие хлопки, которые ни один опытный пилот ни с чем не спутает – с таким звуком пули пробивают корпус самолета.

Вскрикнул бортмеханик. Мигнули и погасли неоновые лампы аппаратуры радиолокатора. Заглох и тут же вспыхнул правый двигатель, а безжалостные очереди русского стрелка продолжали бить в корпус и кабину самолета. Каким-то чудом в Беккера пока не попала ни одна пуля. Обер-лейтенант бросил взгляд на бортмеханика. Вилли был мертв, это не вызывало никаких сомнений, а избитый «дорнье» с каждой секундой терял управляемость.

– Экипажу покинуть машину! – Сам себе приказал Беккер.

Фонарь кабины отлетел в темноту, выбитый сработавшим пиропатроном. Невероятным усилием обер-лейтенанту удалось перевернуть горящий «дорнье», и он просто выпал из кабины вниз, в обжигающе холодный на этой высоте воздух.

– «Интересно, кто там внизу», – подумал Беккер, раскачиваясь под куполом парашюта. Попасть в руки большевиков ему совершенно не хотелось.

Бортовой радиолокатор, да еще и с ночным прицелом и инфракрасным прожектором в придачу! Вот зараза! Почему я об этом не знал? Наверное, потому, что уследить за всем просто невозможно. Немцы только что довели свой радар до рабочего образца. Этот «Лихтенштейн» еще даже в серию не пошел, и вот он здесь, под Киевом, вместо того, чтобы где-нибудь в небе Берлина защищать от налетов англичан столицу Рейха.

Немцы знали! Они ждали нас и готовились, а я не смог просчитать их планы, и это стоило и так поредевшей дальней авиации РККА новых потерь. Пять тяжелых дальних бомбардировщиков в обмен на три немецких «дорнье». Еще двое ушли – я просто не успел до них добраться…

– Товарищ старший майор государственной безопасности, задание выполнено. Бомбовые удары по штабам, узлам связи и ключевой инфраструктуре противника нанесены. Потери авиагруппы – три ТБ-7 и два Ер-2. Уничтожено три ночных истребителя противника, оснащенных новейшим оборудованием, дающим им возможность атаковать наши самолеты без подсветки прожекторами и без команд с земли.

– Пять дальних бомбардировщиков? – было темно, но я заметил, как изменилось выражение лица Судоплатова. – Ты потерял половину доверенных тебе уникальных самолетов и докладываешь об успешном выполнении поставленной задачи?

– Задание выполнено, товарищ…

– Молчать! Старший лейтенант госбезопасности Нагулин, вы арестованы! Сдайте оружие.