Войти в систему
Войти с помощью соц. сетей:
Английское слово passion («страсть»), происходящее от латинского слова passio («страдание»), раньше в подавляющем большинстве случаев как раз и означало страдания, невзгоды и муки. Поначалу понятие было очень узким: слово страсть использовалось для описания страданий конкретного человека в конкретном случае, а именно страшных мучений, пережитых Иисусом Христом во время распятия. «Изначально это слово связывалось исключительно с Христом и его страданиями», — объясняет профессор Тимоти Бил, заведующий кафедрой религиоведения Западного резервного университета Кейза. Одни люди считали смерть Христа трагической, другие же верили в то, что она символизирует огромную, величайшую цель — Спасение. Так или иначе, на протяжении почти тысячелетия слово passio применялось исключительно для описания страданий Христа, например страсти Христовы. В те времена пожелание человеку найти свою страсть и решительно следовать ей расценивалось бы не как поддерживающее или вдохновляющее, а как нечто опасное и губительное для жизни.
Однако с течением времени понятие страсти существенно расширилось. Начиная с XI века слово вышло за рамки религиозного контекста, и его начали использовать для обозначения всех видов страданий, мук и боли — как физических, так и душевных — и в отношении любого страждущего. Хотя значение слова «страсть» все еще сильно отличалось от нынешнего, оно уже не связывалось исключительно с Иисусом Христом. А несколько столетий спустя, когда в Европе закончились темные времена Средневековья, понятие страсти тоже лишилось своего темного, мрачного ореола. Это произошло незадолго до того, как европейское Возрождение привело к буквальному превращению слова passio в passion. Постепенно оно впитало в себя новые смыслы, переходя от страдания к ярости, затем к любви и наконец к непреодолимому желанию. Кстати, за эту трансформацию как минимум отчасти следует благодарить художественную литературу. Все началось с Джеффри Чосера, который в своем эпическом сборнике «Кентерберийские рассказы» назвал этим словом не муки и страдания, а всеохватывающую, неконтролируемую эмоцию в целом. Другие авторы, последовав его примеру, начали употреблять это понятие в совершенно новом тогда значении. Так, в 1588 году Шекспир назвал словом «страсть» не негативное, а весьма желанное для каждого человека чувство. В драме «Тит Андроник» он употребил его для обозначения романтического, любовного влечения и желания, написав так: «Насытьте страсть, от взоров неба скрыты, сокровищем Лавинии натешьтесь». Благодаря Шекспиру слово «страсть» окончательно избавилось от своего первоначального мрачного смысла, сменив его на гораздо более привлекательный и позитивный.
Тем не менее лишь в XVIII веке это понятие стали ассоциировать с любовью и желанием не только в отношении другого человека, но и какого-то увлечения или вида деятельности. Впрочем, вхождение слова в этом значении в широкий обиход проходило довольно медленно. Выражения типа «следуй за своей страстью» или «найди свою страсть» стали общеупотребительными только в середине 1970-х годов, однако с тех пор остаются невероятно популярными. Дело в том, что во второй половине XX века поколение беби-бумеров достигло совершеннолетия и сделало своим главным жизненным принципом фразу «что вкладываешь, то и получаешь».
Вторая мировая война уже казалась историей, а война во Вьетнаме подходила к концу. Западные идеалы постепенно смещались от стремления к безопасности к самореализации, и эта тенденция усилилась с появлением поколений X и Y (миллениум). К тому моменту, когда Бон Джови в 2001 году произносил перед студентами Монмутского университета процитированную в начале главы напутственную речь, позитивные и вдохновляющие фразы, включающие слово «страсть», приобретали все большую популярность. Сегодня может сложиться впечатление, что страсть — это ключ к хорошей и продуктивной жизни. Нам говорят, что мы должны сделать все возможное, чтобы найти ее и упорно ей следовать, что наша карьера, взаимоотношения и хобби улучшатся, если будут подпитываться ею. Но, как вы скоро убедитесь, пока не стоит сбрасывать со счетов первоначальное значение этого слова, так как во многих смыслах страсть и страдания все еще тесно переплетены.
Ощущение, которое испытываешь, когда полностью поглощен каким-то делом, идеей или человеком, знакомо каждому, кто хотя бы раз страстно танцевал. Неважно, чем или кем вы увлечены, — реакция организма будет практически одинаковой. Ваш мир сужается, и единственное, что кажется важным, — это предмет страсти, будь то человек или вид деятельности. Вы больше ни о чем не можете думать. Вы не в состоянии ни на шаг отойти от холста. И даже если ваше тело ужинает в столовой в кругу семьи, разум находится совсем в другом месте. Вы думаете о новом продукте, который компания выводит на рынок, или о том, как переписать второе предложение в пятом абзаце на тридцать четвертой странице книги, над которой вы сейчас работаете. Словом, туннельное видение (как его называют психологи) во всей красе! Полное и абсолютное погружение! Поздравляем, вы — в плену страсти!
Всепоглощающее чувство привязанности к чему-либо или кому-либо формируется в мозге, где подпитывается мощным нейрохимическим веществом под названием дофамин. Этот нейромедиатор пробуждает и возбуждает нас, всецело сосредотачивая наше внимание на объекте желания. Под его воздействием мы чувствуем себя живыми и энергичными. Вырабатываясь в мозге и пробивая себе путь из примитивных зон в недавно развитые, дофамин запускает каскад нейронных реакций, которые подталкивают нас к достижению цели, попутно формируя ожидание скорого вознаграждения: как только я закончу писать эту книгу, мое эмоциональное состояние улучшится. Вот выведу наконец продукт на рынок и сразу же испытаю полное удовлетворение. Если у меня получится добиться расположения этой женщины, я буду счастлив. Я успокоюсь только тогда, когда мои работы выставят в галерее.
И все же, когда человек ослеплен страстью, награда, к которой он, по его мнению, стремится — как правило, чувство удовлетворения или эмоционального насыщения, — это не более чем иллюзия. Достигнув своей цели в понедельник, вы, возможно, почувствуете на мгновение удовлетворение, но, скорее всего, уже во вторник снова будете голодны как волк.
У этого неослабевающего стремления и ненасытности есть биологические корни. В отличие от других порождающих позитивные чувства нейромедиаторов, выброс которых происходит после достижения цели, гораздо более мощный дофамин высвобождается также до и во время этого процесса, что обусловлено особенностями эволюции нашего вида. Древние люди были охотниками-собирателями и не могли себе позволить довольствоваться сиюминутным удовлетворением базовой потребности в пище. Насытившись, они должны были продолжать охотиться и накапливать пищу, чтобы подготовиться к неизбежным временам ее дефицита. В результате наш биологический вид эволюционировал так, что дофамин — нейрохимическое вещество, побуждающее человека к чему-то стремиться, — порождает в нас сильнейшее желание и часто препятствует синтезу других нейромедиаторов, благодаря которым мы чувствуем удовлетворенность и счастье. Нам свойственно кайфовать не от достижения цели, а от погони за ней. Дофамин — это «молекула» желания и мотивации. И этот простой, но важнейший биологический факт ответственен за величайшие достижения в истории человечества — от выживания нашего вида в целом до ряда последних революционных научных открытий. Короче говоря, мы просто не запрограммированы довольствоваться тем, что есть, а настроены добиваться большего.
Когда легендарной американской бегунье на сверхмарафонские дистанции Энн Трейсон было два года, родители привязывали к ее туфелькам колокольчики. «Я всегда повсюду бегала, и им нужно было как-то за мной уследить», — вспоминает она. Хотя во времена ее детства еще массово не диагностировали синдром гиперактивности и дефицита внимания (СДВГ), Трейсон, которой сейчас пятьдесят девять лет, считает, что была бы стопроцентным кандидатом на постановку такого диагноза. По мнению представителей пока еще молодого направления психологии, люди со склонностью к СДВГ могут быть менее восприимчивы к дофамину, а это означает, что им нужна большая «доза» нейромедиатора, чтобы почувствовать удовлетворение. Возможно, именно этим объясняется их предрасположенность к повышенной активности: так их организм вырабатывает дофамин. Для Трейсон, которая очень хорошо помнит, чего ей стоило спокойно сидеть в школе за партой и быть внимательной, бег стал отдушиной, позволяющей маленькой непоседе дать выход своей неуемной энергии и испытывать бесконечный драйв.
Вскоре после окончания школы Энн открыла для себя бег на сверхмарафонские дистанции — вид спорта, в котором забеги длятся более двадцати часов; обычный марафон на этом фоне кажется детской игрой. Тренировочные забеги (почти по 300 километров в неделю) и участие в забегах на 150 километров обеспечивали ей ни с чем не сравнимые чувства удовлетворения и самореализации. Но они всегда были мимолетными. Конечно, за свою спортивную карьеру бегунья наслаждалась ими неоднократно — и в 1985 году, когда выиграла забег на выносливость American River на дистанцию 80 километров; и в 1989-м, когда стала победительницей ультрамарафона Western States на 160 километров; и в 1994-м, когда ею были установлены рекорды на трассах Western States и Leadville Trail 100 (все это чрезвычайно трудные соревнования, в которых большинство ультрамарафонцев участвуют только один раз, не говоря уже о победе). Но Трейсон продолжала ставить перед собой все более амбициозные цели. «Мне всегда было свойственно желание узнать, на что еще я способна», — говорит она. Именно это качество сделало ее самым титулованным ультрамарафонцем за всю историю этого вида спорта и позволило преодолеть гендерные барьеры, что впоследствии вышло за пределы бега и сильно повлияло на все виды спорта, где требуется выносливость. За свою грандиозную карьеру Энн Трейсон побила более двадцати мировых рекордов, четырнадцать раз выиграла престижнейший ультрамарафон Western States и установила множество рекордов на разных дистанциях, многие из которых так до сих пор и не перекрыты.
Мы спросили великую спортсменку, которая, помимо всего прочего, еще и высокообразованный и глубокий человек, что она думает о своей врожденной «программе», о той непоседливой маленькой девочке, чьи родители вынуждены были привязывать колокольчики к ее обуви. На что она ответила: «Я часто думаю о дофамине. У меня всегда было стремление ставить перед собой грандиозные цели и достигать их; мне всегда хотелось понять, из какого теста я сделана, выкладываться на все сто, получать результат и продолжать стремиться к большему. Так было всегда. Биохимия, конечно же, не все, но, как мне кажется, это очень важный фактор».
Последние научные исследования подтверждают догадку Трейсон. По данным некоторых из них, человек наследует до 40 процентов личностных характеристик. Не так давно профессор Клод Роберт Клонингер, психиатр медицинского факультета Вашингтонского университета в Сент-Луисе, разработал систему оценки наследственной части личности, называемой темпераментом. В ходе исследований он выявил связь между врожденным темпераментом и чувствительностью к определенным нейромедиаторам. В частности, ученый обнаружил, что упорство — один из четырех основных показателей темперамента по Клонингеру — тесно связано с пониженной чувствительностью к дофамину. Как вы помните, дофамин вырабатывается в организме на этапе достижения целей, поэтому неудивительно, что людям с пониженной чувствительностью к нему (которым, соответственно, нужно его больше, чтобы почувствовать себя хорошо) свойственны решительность, активность и энергичность. Чем больше дофамина нужно человеку, тем усиленнее он готов бороться за порой кажущееся недостижимым вознаграждение и делать ради этого все, даже если это каким-то образом наносит ему вред. Иными словами, этот человек постоянно нуждается в очередной дозе дофамина. Хотя нам нравится думать, что такое замечательное качество, как упорство, — результат напряженного труда или правильного воспитания, это далеко не вся правда. Некоторые из нас, в том числе Энн Трейсон, рождаются с предрасположенностью к страсти. Однако верно и то, что ее биологический механизм может повлиять на каждого из нас.
Чем чаще человек повторяет какое-то действие, особенно то, которое обеспечивает позитивную отдачу, будь то золотые медали, повышение по службе или романтическое свидание, тем больше он жаждет очередной дозы дофамина. Каждый раз, когда мы делаем что-либо для достижения важной цели, в организме вырабатывается дофамин, вновь и вновь усиливая нашу активность, внимание и мотивацию. Со временем, как и в случае с приемом других вызывающих привыкание веществ, мозг становится менее чувствителен к дофамину, а это значит, что нужно получать его все больше и больше, чтобы чувствовать себя хорошо. Эта тяга раз за разом возвращает нас к занятию, запускающему высвобождение очередной, большей, дозы дофамина. И цикл ощущения острого голода, причем ненасытного, повторяется многократно. Тут стоит еще раз подчеркнуть, что этот цикл абсолютно естественный и обусловлен он эволюционным «программированием», которое подталкивает нас к зависимости от погони за желанным вознаграждением, а не от чувства, вызываемого получением результата.
В книге «Биология желания» нейробиолог Марк Льюис пишет, что изменение потребности в дофамине, когда вам нужно его все больше и больше для хорошего самочувствия, обусловлено «повторением… мощных, глубоко влияющих на нас переживаний». Льюис объясняет, что по мере того, как этот опыт становится все более значимым, соответствующие изменения в мозге закрепляются, по сути, опираясь на самих себя. Кстати, аналогичный механизм действует и в отношении наркотиков и алкоголя. «Алкоголь и героин, безусловно, не вызывали бы такого сильного привыкания и стоили бы намного дешевле, если бы их прием сопровождался скучным опытом», — пишет Льюис. А разве влюбленность или стремление к великим достижениям в спорте, искусстве или бизнесе не следует отнести к мотивированному повторению определенных действий? Несомненно, они могут быть столь же привлекательны, как и наркотический кайф. И хотя итоги таких занятий кардинально отличаются от употребления алкоголя или наркотиков, в мозге происходит один и тот же процесс: мы «подсаживаемся» на острые ощущения. Как мы обсудим далее, грань между тем, что мы считаем деструктивной зависимостью и продуктивной страстью, чрезвычайно тонка, если вообще существует.
Наука, объясняющая биологические корни страсти, пока еще очень молода, и, конечно, по мере ее дальнейшего развития наше понимание биохимических механизмов, лежащих в основе страсти, может измениться. И все же у ученых уже сейчас достаточно доказательств, позволяющих предположить, что главный месседж четко определен и неизменен: то, что мы воспринимаем как страсть, отчасти закреплено в нашем генетическом коде и усиливается нейрохимической реакцией. Конечно, некоторые люди настойчивы и упорны от рождения, но любой человек может стать зависимым от повторения каких-либо значимых действий, поскольку нам, как правило, очень нравится видеть свой прогресс и в подготовке к марафону, и в обучении игре на гитаре, и в создании собственной компании, и в карьерном росте, и в позитивном развитии романтических отношений. Когда мы кого-то или что-то очень сильно любим, дофамин переполняет мозг, заставляя нас переживать в этот момент исключительно приятные чувства и побуждая желать их повторения в будущем. Именно так страсть крепнет и растет на собственном фундаменте.
Все это, безусловно, интересно. Но можно ли назвать эту историю полной? Не совсем. Хотя наследственность чрезвычайно важна, не менее важны воспитание и жизненный опыт. Как известно, ДНК человека проявляет себя по-разному в зависимости от огромного числа факторов окружающей среды, воздействию которых мы подвергаемся. Однояйцевые близнецы могут иметь одинаковый генетический код, но почти всегда каждый из них живет своей жизнью с различной степенью страсти. Иными словами, чтобы в полной мере понимать, что вызывает это чувство, помимо биологических факторов, нужно рассмотреть и психологические.
В 2009 году мужской журнал Men’s Fitness назвал известного вегана-ультрамарафонца Рича Ролла «одним из двадцати пяти сильнейших мужчин в мире». Но, в отличие от Энн Трейсон, о которой мы говорили выше, Ролл не всегда кипел энергией; в детстве он не был одержим каким-то одним занятием и рос тихим, застенчивым и очень спокойным ребенком. А еще он был аутсайдером. «Я рос в одиночестве, — рассказывает он, — и никогда никуда не вписывался в полной мере, везде был чужаком. Сейчас, оглядываясь назад, я думаю, что в те времена [в детстве] меня уже мучили все эти сомнения. Мне очень хотелось проявить себя, доказать, что я чего-то стою — как самому себе, так и окружающему миру».
Нужно сказать, семья Роллов была на редкость целеустремленной. «Энтузиазм и настрой на успех и достижение цели были духом нашей семьи», — вспоминает Рич. Он хорошо учился и после школы поступил в Стэнфордский университет, хоть и чувствовал, что не оправдывает ожиданий родителей. «Планка всегда была очень высокой, и мне казалось, что я не смогу ее преодолеть». В дополнение к начавшейся рано борьбе на академической ниве у Ролла также были серьезные трудности с социализацией. «В детстве я был неуклюжим, — рассказывает он. — Меня всегда последним брали в игру; я носил брекеты и шапку, на моих очках было заклеено одно стекло. Надо мной издевались на детской площадке, а в начальных классах были сложности с обучением. Ну, в общем, вы поняли…»
Поставьте себя на место девятилетнего Рича, и поймете, почему мальчик чувствовал, что он недостаточно хорош. Но все изменилось в средней школе, когда Ролл начал заниматься плаванием и сразу же проявил себя как очень перспективный спортсмен. «Я бы не сказал, что это на сто процентов мое призвание, но было очевидно, что в этом я силен», — вспоминает он. Наконец-то после нескольких лет сомнений и вечной неуверенности в себе Рич Ролл нашел занятие, в котором действительно мог преуспеть. Мы попросили его вспомнить, о чем он думал, когда впервые начал участвовать в соревнованиях по плаванию. «Плавание дало мне шанс проявить себя и доказать себе и другим, что я тоже способен добиться успеха», — ответил он.
Пробыв лучшим пловцом все годы средней школы, Ролл «подсел» на плавание, образно говоря, установив близкие отношения с черной линией на дне бассейна. Он плавал, и плавал, и плавал. Тысячи часов тренировок в конечном счете открыли ему путь в Стэнфорд, и после некоторой борьбы с менее здоровыми пристрастиями — что часто случается с увлекающимися людьми, — Ролл стал одним из лучших атлетов планеты в спорте на выносливость. В частности, он участвовал в таком серьезном соревновании, как Ultraman (изнуряющая трехдневная триатлонная дистанция в 515 километров). Фактически детская неуверенность Рича сыграла роль кучи дров, а плавание стало искрой, которая разожгла в нем пламя страсти. А может, его история позволяет сделать более общие выводы?
По мнению профессора Алана Сент-Клера Гибсона, доктора медицинских наук из Эссекского университета в Великобритании, это действительно так. Гибсон специализируется на интегративной нейробиологии и посвятил большую часть своей жизни изучению взаимосвязи между разумом и телом. Гибсон убежден, что страсть, по крайней мере частично, коренится в том, что Зигмунд Фрейд много лет назад назвал хрупкостью эго. Чтобы блокировать разрушительные события прошлого, поясняет Гибсон, люди подавляют негативные воспоминания и опыт, оттесняя их на задворки подсознания. Но эти эмоции не могут сдерживаться слишком долго и в конце концов, по словам ученого, «вырываются наружу через побуждения или устремления, часто проявляясь в виде мощной энергии, направляемой на какой-то иной вид деятельности». По мнению Гибсона, весьма красноречивым проявлением такого переноса бывает «фанатичная привязанность людей к проектам и целям».
Безусловно, Гибсон прекрасно знает, что фрейдистская психология давно утратила популярность, однако идею хрупкости эго (о том, что негативные события из прошлого и неуверенность впоследствии могут подпитывать, казалось бы, не связанные с ними навязчивые идеи) подтверждают современные научные исследования. Так, ученые из английского Университета Центрального Ланкашира в Престоне обнаружили, что многие успешные люди, которые могут служить образцом неиссякаемого драйва и огромного рвения, испытывали в юном возрасте трудности и дискомфорт — то, что исследователи называют детской травмой. Например, у спортсменов, которые достигают величайших высот в своем виде спорта, как правило, много братьев и сестер (что означает повышенную конкуренцию за родительское внимание) и значительно чаще разведены родители. Научные работы на эту тему привели к появлению набирающей сегодня популярность фразы «таланту нужна травма».
Конечно, «травма» — в данном контексте понятие чрезвычайно широкое и субъективное. Скажем, смерть одного из родителей или тюремное заключение родного брата, безусловно, трактуются как травмы, но детской травмой может стать и травля в начальной школе или отказ сверстников принять в тусовку. Все, что воспринимается человеком как явно негативное и разрушительное, унижающее его «я», может в будущем «разбудить в нем зверя» и запустить страстное увлечение и драйв. «В результате пережитой драмы, — говорит Гибсон, — внутри человека поселяется голодный зверь, который отказывается успокаиваться, пока не получит “кость” и не компенсирует прошлую потерю или травму».
Хотя такая травма обычно коренится в далеком прошлом, так бывает не всегда. Взять хотя бы миллиардера и магната в сфере высоких технологий Джима Кларка, который рассказывает: «Мне было тридцать восемь, когда меня уволили с работы и от меня ушла вторая жена. Я проиграл по всем фронтам. На этой почве и зародилось мое маниакальное желание чего-то достичь». Иначе говоря, искра страсти зажглась в Кларке только в середине жизни, после череды травмирующих событий. Он направил весь свой энтузиазм на новейшие технологии и вскоре произвел революцию в интернете, выпустив Netscape — первый браузер для массового рынка. Впоследствии он создал другие высокотехнологические компании и стал одним из первых миллиардеров Кремниевой долины, а Майкл Льюис посвятил ему книгу.
Возможно, драйв Кларка был обусловлен стремлением проявить себя, доказать себе и всем, что он чего-то стоит, но, как только Джим взялся за дело, он уже не мог остановиться — даже после того, как добился успеха. И Кларк не один такой. Хотя это не аксиома, но поистине увлеченные люди часто рассказывают о пережитых в прошлом травмах, и объясняется это не только чисто биологическими причинами, которые мы обсуждали в этой главе. Неустанное движение к цели, помимо запуска цикла зависимости от дофамина и формирования чувства неутолимой жажды, порой играет роль спасительного бегства. Как мы уже говорили, всецело отдаваясь страсти, мы резко сужаем свой мир, оттесняя на задний план внутреннюю борьбу, что позволяет нам чувствовать себя намного комфортнее и увереннее. И тогда одержимость становится убежищем. Местом, где мы можем заполнить пустоты, созданные тем, чего нам не хватает в жизни. Возможностью укрыться от шума и суеты.
Натали находила некую завершенность, наполняя себя теплом, благополучием и комфортом, в которых никто не мог ей отказать. Соблюдая дотошную, почти клиническую последовательность шагов, она попадала в мир удовлетворенности, где ей ни на кого не нужно было рассчитывать — и который никто не мог у нее отобрать.
В этом отрывке из книги нейробиолога Марка Льюиса рассказывается о героиновой наркоманке по имени Натали. Но с таким же успехом это могло быть и описанием многих других Натали — олимпийской пловчихи, известной художницы или писательницы, основательницы успешного стартапа или талантливого программиста. Неудивительно, что у многих великих спортсменов, художников, артистов и предпринимателей после выхода на пенсию начинаются проблемы с алкоголем и наркотиками и развивается зависимость от азартных игр. Если продуманно и целенаправленно не управлять своей страстью (эту тему мы обсудим далее), то те же самые биологические и психологические факторы, которым мы обязаны своими успехами и достижениями, могут обусловить и формирование вредных привычек и пристрастий. Страсть и зависимость — близкие родственники.
Впрочем, следует признать, что взаимоотношения между ними не всегда деструктивны. Рассмотрим, например, новую программу Preventure, разработанную Патрицией Конрод, профессором психиатрии Монреальского университета. В ее рамках используются преимущества связи между страстью и пагубной зависимостью для выявления молодых людей, чьи личностные особенности позволяют отнести их к группе риска (склонность к наркомании), чтобы на раннем этапе предотвратить такое развитие событий путем ненавязчивого психологического консультирования в школе. Кроме того, консультации весьма эффективно помогают учащимся направить свои «дурные наклонности» в конструктивное русло. Исследование, проведенное в 2013 году на базе 2600 учащихся (в возрасте 13–14 лет) двадцати одной британской школы, показало, что программа Preventure позволила на целых 43 процента снизить риск потребления алкоголя среди ее участников. Можно сказать, что для детей с личностными характеристиками, которые делают их особенно подверженными такому риску, эта программа — настоящее благословение, меняющее траекторию их жизни от незавидной участи наркомана или алкоголика до карьеры успешного предпринимателя или спортсмена.
«Когда голодаешь, влюблен или кого-то воспитываешь, способность сохранять настойчивость, невзирая на негативные последствия (суть аддиктивного поведения), — это “не баг, а фича”, как говорят программисты. Именно это может определять разницу между жизнью и смертью, успехом и неудачей, — пишет журналистка Майя Сзалавиц, специализирующаяся на темах психологии и нейробиологии, в своей книге Unbroken Brain («Неповрежденный мозг»). — Однако когда нейронные проводящие пути, предназначенные для продвижения [позитивных качеств], формируют зависимость, благословение превращается в проклятие. Любовь и зависимость — вариации одного и того же нейронного контура».
Таким образом, как порицаемое, так и одобряемое обществом поведение нередко обусловлено одними и теми же факторами. Те же факторы, которые способны породить продуктивную, жизнетворную страсть, могут легко привести к развитию разрушающих жизнь пагубных пристрастий и даже болезней. Часто люди, достигшие невероятных успехов благодаря своей неугасающей страсти, будь то Энн Трейсон с ее природной гиперактивностью, Рич Ролл или ребята из группы риска в программе Preventure, одновременно оказываются и теми, кто нашел способ превратить качества, расцениваемые, с точки зрения биологии и психологии, как слабость, в свои сильные стороны и контролировать и использовать их себе на благо. Кстати, мы, Брэд и Стив, глубоко это осознаем и постоянно работаем над собой. Тот же безграничный драйв, страсть и одержимость, которые привели ко многим нашим достижениям, включая и эту книгу, проявились и в некоторых наших самых страшных и неприглядных опытах и переживаниях. Брэд, например, постоянно борется с обсессивно-компульсивным расстройством (ОКР), которое в наихудшие моменты затягивает его в глубины неописуемой тьмы и полного психологического истощения. А Стив хоть и не имеет официального диагноза, в прошлом был склонен перед очень важными соревнованиями по легкой атлетике с неадекватной одержимостью выполнять какие-то дурацкие действия — например, определенное количество раз касаться дверной ручки или включать и выключать будильник. Повторим: грань между тем, что хорошо и плохо, то есть между продуктивным и деструктивным, между ситуацией, когда выброс дофамина способствует производительным действиям и когда ведет к хаосу, чрезвычайно тонкая и хрупкая.
Сегодня всеобъемлющая картина страсти вырисовывается все четче. Изначально (в то время не passion, а passio) означающее страдание слово «страсть» относительно недавно приобрело позитивный оттенок. Но и сейчас в зависимости от обстоятельств могут подразумеваться оба значения. Чувство страсти частично наследуется нами от предков (природы), а в остальном определяется жизненным опытом (воспитанием). Погружаясь с головой в одержимость, мы атакуем глубоко укоренившуюся неуверенность, заполняем пустоты из своего прошлого и убегаем от проблем в настоящем. Это стремление подпитывается нашей биохимией, в частности нейромедиатором дофамином. Он заставляет нас желать большего снова и снова, не позволяя довольствоваться тем, что есть. Некоторые люди рождаются с качествами, повышающими вероятность попасть в плен страсти, но при частом повторении какого-либо значимого действия каждый может пристраститься к этому «наркотику».
Далее мы поговорим о том, как найти дело всей жизни и пристраститься к нему, а также что произойдет, когда вы это сделаете; в частности, как развить страсть, обуздать ее и направить в нужное русло. В рассказывается, как найти или подтвердить (при ее наличии) свою страсть и превратить таланты и интересы в увлекательное, наполняющее жизнь смыслом занятие. В исследуется темная, негативная сторона страсти, когда даже на первый взгляд вполне продуктивные пристрастия становятся разрушительными. Осведомленность об этих ловушках поможет вам выявлять их в своей жизни и выбираться из них на ранней стадии. В исследуется другая (гораздо более желательная) сторона страсти и детально анализируются установки, которым вы должны следовать, чтобы поставить страсть себе на службу. Вы узнаете о роли мировоззрения и эго в определении пути вашей страсти, а также получите практические инструменты для того, чтобы она гармонично вписалась в вашу жизнь. В обсуждается вопрос, возможен ли баланс в жизни по-настоящему увлеченного человека. Можно ли с величайшим рвением и большим успехом заниматься каким-то видом деятельности, не забывая о других радостях жизни? Стоит ли вообще к этому стремиться? Как человек может всецело отдаться страсти без риска эмоционального выгорания? посвящена огромной мощи самосознания: почему оно необходимо для поддержания продуктивной страсти на протяжении жизни и как его развить. И наконец, из вы узнаете, как при желании уйти от своей страсти с изяществом и настойчивостью. Мы надеемся, что, прочитав эту книгу, вы в тонкостях разберетесь в природе страсти и, что гораздо важнее, обретете понимание того, как целенаправленно управлять ею так, чтобы ваши взаимоотношения всегда были благом, а не проклятием.
Войти с помощью соц. сетей: