Демид уехал со своим китайцем, а Леку оставил в городе – следить за событиями. Ерундой это было, конечно. "Следить за событиями!" – сказал тоже… Причину нашел, чтобы отвязаться.

Демид сильно изменился после той ночи, когда разгромили Ираклия. И раньше на него, бывало, находили периоды суровости, но он быстро отходил, снова начинал улыбаться и отпускать свои шуточки, за которые Лека могла простить ему все, что угодно. Теперь же началось настоящее великое оледенение. Наверное, меховой костюм все же не спас Демида от холода той ночью, душа его замерзла и никак не могла оттаять. Пожалуй, то, что Демид уехал, было даже лучше – Леке не нужно было глядеть в его неподвижные глаза. Она сидела на диване, свернувшись калачиком и вспоминала того Дему, которого любила – умного, взрывоопасного, и очень доброго, несмотря на напускную суровость.

– Демка, Демка… – Лека взяла в руки фотографию, сделанную в Венеции. Там, на снимке, Демид хохотал во все горло, облапив Леку, одетую в костюм Жозефины. Сам Демид был облачен в клетчатое трико Арлекина, шутовской колпак с бубенчиками сполз ему на ухо. Шпиль средневекового собора подпирал небо, площадь Сан Марко была вымощена каменными плитами и белые голуби ходили по ним, собирая хлебные крошки. Лека вздохнула.

– Демка. Я потеряю тебя, да? Навсегда? Я не вписалась в твою игру, не оправдала надежд… Да, да, да. – Она поставила фотографию на стол, на глаза ее навернулись слезы. – Но ты ведь любишь меня, да, Демид? Ты всегда возвращался ко мне после своих свинских похождений. Ты хороший, Демка, не притворяйся, что ты – плохой. Просто ты бережешь меня. Только какой в этом толк? Если ты погибнешь, что за жизнь у меня будет?

Она уже копалась в ящиках стола и обнаружила завещание, составленное Демидом и заверенное нотариусом. Там говорилось, что эта квартира и вся собственность в случае смерти Демида Коробова переходит в собственность Прохоровой Елены Николаевны. Это можно было рассматривать как проявление преданности Демида, но Лека проплакала над злосчастным завещанием полдня. Она никогда не задумывалась о таких вещах. Смерть всегда бродила рядом – уродливая сестра жизни, такая же естественная и неизбежная, как и сама жизнь. Не раз проносилась она мимо Леки – не подкрадывалась тихо, но топала подкованными сапожищами так, что каждый шаг ее отдавался провалом в сердце. Она задевала девушку Леку своим грубым плащом, сотканным из волос самоубийц, она обдавала ее смрадом могильных ям, бросала на нее косой равнодушный взгляд. И забирала кого-то другого. Лека пока не значилась в ее списке.

Демид говорил, что стал временно бессмертным. Странно это, правда? Бессмертный – и временно. Демид небрежно отпихнул смерть, но и жизнь отодвинулась вместе с нею. Он поднялся высоко, но душа его все менее напоминала душу живого человека. Он не был высокомерен, не стремился к славе и богатству. Для людей, которые знали его не так хорошо, как Лека, он почти не переменился. Но она знала его глубже. И ей было больно видеть, как его замечательная душа, чувствительная и ранимая, покрывается броней, выкованной из бесцветной, но непроницаемой субстанции, названия которой человеческий разум не знал.

Лека подошла к вороху изрезанных газет на столе. Она следила за событиями в городе. Немало интересного было в том водовороте, что гулял сейчас по городу, затягивая в свою бурлящую воронку людей, причастных к Армии Добра, уголовников, милицейских и гражданских чиновников. Вездесущие и всезнающие журналисты, еще недавно певшие осанну отцу Ираклию – грозе криминального мира, с удовольствием копались в нагромождениях грязнейшего мусора, выплывшего на поверхность. Знатоки сверхъестественного бродили по месту последнего сражения с бионергетическими рамками. Рамки послушно вращались в их руках, неопровержимо показывая следы пребывания летающих тарелок, инопланетян, необузданных полтергейстов и темных сил. Отец Ираклий, снова ставший Александром Бондаревым, сидел в следственном изоляторе и обвинялся в создании полуфашистской религиозной секты, в убийствах, хищении значительных денежных средств и подкупе должностных лиц. Мальчики и девочки, еще недавно бывшие грозными АРДами, разбрелись по домам, многие из них нуждались в психиатрической помощи. Мафия восстанавливала утраченный контроль в своем теневом царстве и делила опустевшие участки. Все возвращалось к естественному порядку.

– Надо прогуляться, – бодро сказала Лека. – Хватит киснуть здесь! Ничего изменить все равно я не смогу. Буду топать по хрустящему снегу – вся такая румяная, красотулечка! Пойду к друзьям – они всегда рады меня видеть. И напьюсь к свиньям собачьим!

Вместо этого она пошла к холодильнику, достала оттуда четыре полузасохших эклера и жевала их один за другим, пока ее не начало тошнить. А потом села у окна и уставилась на снег, бессмысленно мелькающий за стеклом.