– Демид, ты просто клоун! Ни капли серьезности в тебе нет! Ну что ты напялил – посмотри на себя!

Демид и вправду выглядел несколько экстравагантно. На нем был длинный голубой халат, расшитый серебряными птицами и стянутый атласным кушаком шириной в две ладони. Каждую руку украшали по три перстня с неправдоподобно огромными камнями – сапфирами, топазами, хризобериллами. Голову же Демида увенчивал длинный остроконечный колпак – вероятно, бедный Дема скопировал его из клипа "Пет Шоп Бойз". В одной руке Демид держал длинный мундштук из красного дерева, в другой – записную книжку с золотыми уголками, обтянутую тисненым сафьяном.

– Это красивые вещи, моя милая, – наставительно произнес Демид. – Люди, которые их изготовили, в полной мере обладали чувством изящного. Кропотливая работа и мастерство, отточенное десятилетиями – вот о чем думаешь, когда глядишь на них. Видите ли, девушка, нельзя спешить, когда собираешься создать произведение искусства – будь то картина, роман или просто портсигар с инкрустацией. Спешка – она убивает великое.

– Ну, и что ты этим хочешь сказать?

– Не ругай меня, солнышко. Кто знает, может быть, дни жизни моей сочтены, и недолго мне еще осталось наслаждаться маленькими радостями земного существования? Так стоит ли подчинять себя вынужденному распорядку, давить ростки безумной тяги к роскоши? Если мне нравится этот халат – я буду носить его и наслаждаться нежной прохладой шелка из долины Цюйфу, что бы об этом ни думали прочие обитатели мира. – Демид почесал мундштуком переносицу. – О чем это я? Да! Послушай, ангел мой, стихи, которые я написал этим чудным утром, наблюдая, как солнце распускает нежные лепестки рассвета над тихою синевою вод. Мне кажется, они потрясут мир…

Он лизнул палец и зашелестел хрупкими страницами блокнота. Лека посмотрела на него с нежностью.

"Милый Демид. Милый большой ребенок. Достаточно умный, чтобы позволить себе говорить глупости. Достаточно сильный, чтобы разрешить себе выглядеть слабым. Достаточно самоуверенный, чтобы вдоволь посмеяться над самим собой. Актер, забывший свою роль, но делающий вид, что знает ее назубок. Ну, чем ты поразишь меня сейчас?"

– Ага, вот! – Демид начал читать стихи нараспев, вкладывая в каждое слово столько мистической томности, что Леке захотелось тут же повалить его на кровать и укусить. Правой рукой декламатор описывал в воздухе сложные кривые, соответствующие тонким извивам его прихотливой души:

– Ну как? – Демид бросил на Леку взгляд непризнанного гения.

– Великолепно. Просто изумительно. Жаль только, что это не твои стихи. Это ведь Гумилев? Я читала его.

– Да… Тебя не обманешь, солнышко. – Демид сорвал с головы свой колпак, оторвал у него верхушку и протрубил, как в рупор. – Пурум-пум-пум! Шейк-твист-делла-румба! Мадам, перед вами неудачник, самый бесталанный балбес в Старом Свете! – Дема тряхнул головой и светлые волосы его рассыпались по плечам. Обычно он завязывал их в хвост, чтобы скрыть большой рубец на затылке, оставшийся на память о выстреле Леки. Все это было маскировкой – и отбеленные длинные волосы, и бородка, и неизменные темные очки. Хотя какой в том был прок? Враг чувствовал Демида за тысячи километров, в своем неуклонном преследовании он без труда распознал бы Защитника в любом обличии.

– Демка, милый мой… Ну не расстраивайся. Что из того, что Гумилев успел написать эти стихи до тебя? Это не сделало их хуже. Ничуть.

– А что мне еще остается делать? Душа моя тянется к прекрасному. Пустота внутри меня – как космос, и нечем ее заполнить. Когда я вижу картины Рафаэля, скульптуры Родена, когда слушаю музыку Шопена, мне хочется плакать от зависти. Третий десяток лет моей жизни подходит к концу, а чего я достиг? Ремеслу не обучился, предначертания своего не выполнил, и вообще забыл, что, собственно говоря, я должен делать. Потерял память в самый неподходящий момент. Бегаю, как крысеныш, спасаю свою жизнь от какого-то врага, которого и в лицо не знаю. Проматываю деньги – без вкуса, без умения, и не получаю от того никакого удовольствия. Знаешь, что я придумал? Я хочу основать альманах. Подумай сама – сколько непризнанных поэтов влачат жалкое существование, не имеют средств, чтобы мир познакомился с их гениальными стихами! А я, бесталанный транжира, выбрасываю деньги на ветер! Я хочу помочь им.

– И подставишь себя всему свету. "Смотрите на меня, любуйтесь! Вот он я – богатенький буржуй-меценат! Эй, Табунщик! Ты еще не забыл про меня? Подходи! Бери меня голыми руками!" Обойдешься без альманаха.

– Лека, Лека… – с Демида слетел весь эстетский лоск. – Как всегда, ушат холодной воды за шиворот. Слушаюсь, мой генерал! Так точно! – Он устало вздохнул и плюхнулся в огромное кресло. – Ты как всегда, знаешь, что и как делать, заглядываешь в будущее и ставишь врагу хитроумные капканы. А у меня в памяти – сплошные провалы. Бездонные пропасти, в которые ухнула вся моя прежняя жизнь. Наверное, ты специально прострелила мне голову? Я ведь помню – ты мечтала, чтобы я снова стал нормальным человеком. Вот ты и добилась своего. Мои ненормальные способности выпорхнули из меня, словно перепуганные пташки. И получился обычный, безобидный и ничем не выдающийся параноик. Слушай… Ты в самом деле рассказала мне все, что могла?

– Правда. – Лека подошла к Демиду сзади, чтобы он не видел ее лгущих глаз. – Ты ведь и сам мне не слишком много всего объяснял. Чего же ты хочешь от меня? Все будет хорошо, Демик. – Она наклонилась через спинку кресла к Демиду и обняла его за шею. – Все будет отлично. Вон ты какой красивый, здоровый стал. Ты в отличной физической форме. Вспомни, как я тебя с ложечки поила. Ты лежал бледный и тощий, рукой не мог пошевельнуть. Чудил как ненормальный. Я уж думала – так и придется провести у твоей постели всю жизнь, пичкать тебя лекарствами. А потом ты начал вдруг все вспоминать – безо всякой помощи. И поправляться. Слава богу, ты уже начал самостоятельно ходить к тому времени, когда нам пришлось в первый раз убегать от Табунщика.

– Что-то не так. – Руки Демида поползли вверх и забрались девушке под платье. – Это не обычная амнезия. Провалы в моей памяти слишком избирательны – словно кто-то ножницами поработал. Вырезал аккуратненько все, что мне не следует знать. Я же помню, что я – Защитник! А кого и от кого защищать – понятия не имею. Знаю, что есть враг, который готов сесть нас с тапочками, но почему – тоже непонятно. Слушай, ты ведь все знаешь? Не скрывай! Ну?

– Говорю тебе, ничего я не знаю про этого Табунщика, я лишь чувствую, что где-то он бродит. У меня прямо мурашки по коже от этого. Ты сам виноват – не рассказывал мне ничего толком. Тренировал меня для какой-то миссии, пудрил мозги почем зря. Вот и результат…

– Врешь! Я все равно тебя перехитрю и все расставлю по своим местам! Я подомну тебя! Я буду сверху!

– Ой, Демка, перестань!

Платье, медленно поднимающееся под действием хитрых рук Демида, пропутешествовало по ногам, обнажило восхитительные округлости ягодиц, преодолело рубеж тонких, почти невесомых трусиков, вдруг стремительно пробежало по спине и набросилось Леке на голову. Девушка уперлась в спинку кресла коленями и вырвалась из коварных объятий, оставив в руках Демида сущую безделицу – свою одежду. Дема крутанулся вокруг собственной оси, прижал к лицу платье и жадно втянул ноздрями воздух. Затем отбросил черный шелк в сторону, медленно и хищно провел языком по изуродованным губам.

– Дем, что ты опять облизываешься как тигр?

– Я собираюсь тебя раздеть.

– А что ты только что сделал?

– Это еще не все. Я сниму с тебя трусики. Я буду делать это медленно, невыносимо медленно – целую вечность. Я буду распускать ниточку за ниточкой, освобождать шелковинки из плена ткани и отпускать на волю…

– Дем, но ведь мы уже утром… Может быть, я не хочу…

– Хочешь. Хочешь. Хочешь. Ты не обманешь меня. Ты не сможешь не захотеть. Я буду заниматься священнодействием раздевания, я буду занят только твоими трусиками и не буду обращать на тебя ни малейшего внимания. Я заставлю тебя извиваться от вожделения, но не дам прикоснуться ко мне. Ты будешь тянуться ко мне, ты будешь требовать своего, ты покроешься благоуханной росой, но я не позволю тебе грубо прервать блаженство моего созидания. Ведь спешка убивает прекрасное. И когда я напою тебя, все моря мира покажутся тебе безводными пустынями…

Девушка стояла у открытого окна. Терпкий ветерок нес в комнату запах хвои, смешанный с соленым дыханием моря. Сосны в светло-коричневых солнечных пятнах мерно качали зелеными руками, дирижируя шепотом прибоя. Балтика тихо встречала летнее утро – юное и умытое морем. Мимо окна прошло двое загорелых парней, вооруженных теннисными ракетками. Один из них погладил себя по груди и показал Леке большой палец. Лека приветливо кивнула ему головой.

Каждый день Лека выходила на пляж, чувствуя на себе взгляды зрителей. Здесь царили вольные нравы, но все же большинство девушек предпочитало купаться в трусиках, скрывая под треугольничками ткани последнее прибежище женской тайны. Лека же первым делом снимала трусы, оставаясь в маечке, едва доходившей ей до пупка. Она не спеша расстилала на песке покрывало, наклоняясь и чувствуя всеобщее внимание и шевеление. Ей нечего было стесняться – она дарила свою красоту всем, и всю без остатка. Потом она садилась, долго и тщательно смазывала свои длинные ноги кремом. Симпатичные ребята проходили мимо как бы невзначай, тайком бросая взгляды. Лека улыбалась им всем своей белозубой улыбкой. Она знала, что сводит их с ума – девчонка в майке и без трусиков, что может быть соблазнительнее? Наконец, она вставала на колени, стягивала через голову остатки одежды и сразу теряла половину своей таинственности. Обыкновенная голая девчонка, пусть даже красивая, на пляже, полном голых девчонок. Зрители отводили взгляды, насытившись ею сполна. И Лека шла купаться.

Единственным негармоничным местом на ее теле был рубец – небольшое белесоватое пятно с рваными краями над левой грудью. Узловатая его поверхность едва приподнималась над кожей – не было в нем уродливости, но Лека чувствовала, что таинственная недосказанность зажившего шрама притягивает взгляды не хуже любого магнита.

Проблемы, конечно возникали. Пока Лека с визгом резалась в волейбол, Демид, поросенок этакий, предпочитал меланхолично сидеть в шезлонге под зонтом, нацепив темные очки, и читать очередную книжонку на китайском (Боже мой!!!) языке. Конечно, он был тоже хорош собой. Он загорел, восстановил прежние свои мускулы, его ленивая грация не раз заставляла девчонок оборачиваться ему вслед. Но здесь было много таких – красивых и худощавых, длинноволосых парней. К тому же он никак не походил на культуриста. А огромные, лоснящиеся грудами мышц поклонники бодибилдинга чувствовали себя на пляже истинными хозяевами. Большинство из них было местными ребятами, литовцами. Подобно Андрею Бринарскому, известному "Литовскому Дубу", завоевавшему Голливуд, они мечтали покорить мир. А если не мир, то хотя бы красивых девушек, съезжавшихся летом на побережье Паланги. Девушек привозили в Прибалтику новоявленные бизнесмены – любители сауны и голландского пива, обзаведшиеся кругленькими пузиками, стареющие киноартисты и поэты – все еще любители прекрасного пола и без пяти минут импотенты. Мужское тело, молодое и пряное – что могло быть лучшей приправой к чистой морской воде? Аромат страсти витал в воздухе, он кружил головы юным феям, уставшим от своих малопроизводительных "папиков". Каждый взгляд здесь воспринимался как призыв, каждое действие выглядело таинственным, но вполне определенным символом. И уж конечно, местные донжуаны (большинство из которых, кстати, были вполне милыми и добродушными ребятами) были уверены в своем мужском превосходстве над новыми русскими, потерявшими здоровье в питие и финансовых баталиях.

Такую птичку, как Лека, нельзя было оставить без внимания. Если бы дело происходило где-нибудь на пляже юга, за ней бы уже таскался не один кривоногий красавчик, призывно сверкая золотыми зубами. Впрочем, Лека и не подумала бы вести себя так, окажись она на Кавказе – не полная же она дура, в конце концов! Прибалты отличались неизменной европейской тактичностью. Просто Лека вдруг начинала замечать, что один из парней улыбается ей особенно приветливо, другой чаще подает пасы в волейболе, а третий вежливо осведомляется: "Скажите, ваш муж, он не хочет составить нам компанию?" Лека потихоньку присматривалась к своим новым знакомым, но никто не нравился ей настолько, чтобы из-за него можно было заставить поревновать и помучиться Демида. А стоило бы это сделать.

Демид подполз как большой вальяжный кот. Он встал на колени перед Лекой и медленно провел языком по ее животу, оставляя влажную дорожку вниз от пупка. Затем совершил путешествие вверх, внимательно обследовав каждый участок тела девушки и заставив ее негромко вскрикнуть. Лека потянулась к поясу Демида, но он отстранил ее руки…

Вчера паршивец опять приплелся в четвертом часу ночи – как всегда бодрый, веселый и пахнущий женскими духами. Лека вспомнила это и у нее появилось желание придушить его.

– Демид, отвяжись. – Лека попыталась отодвинуться, но Дема крепко держал ее за плечи. – Ты где вчера ночью шлялся?

– Я познакомился с одной очаровательной леди и она пригласила меня к себе, чтобы я почитал ей свои стихи. Она большой ценитель поэзии.

– Ну и что же ты ей читал? – Лека едва сдерживала яд, готовый выплеснуться на голову подлеца и изменника. – Опять Гумилева? Или Лермонтова Михаила Юрьевича? А может, "Цзинь, Пин, Мэй" с подстрочника?

– Почти угадала. Роберт Бернс в переводе Маршака. Ты что, ревнуешь?

– Вот еще, больно надо… – сказала Лека и впилась зубами в плечо Демида. Коробов заорал как ошпаренный и отскочил на три метра. В старые времена такая шутка могла стоить Леке жизни – Демид мог вырубить ее в долю секунды, и лишь потом понять, что наделал. Но сейчас, слава богу, он стал более или менее обычным человеком, и следовало его наказать. Демид убрал руку – на плече его распухал огромный синяк.

– Ты что, спятила? Опять за свои садистские штучки?

– Сам ты садист! Все ночи по бабам бегать… А про меня подумал?

– У тебя что, проблемы с мужиками?

– У меня с тобой проблемы. Мне никто, кроме тебя, не нужен, а ты все со своими ледями… (Лека сделала ударение на предпоследний слог). То ему женщин не хотелось целый год, то вдруг сорвался с цепи, как жеребец.

– Ну, не обижайся, милая. – Демид обнял девушку – осторожно, ожидая какой-нибудь очередной пакости. – С кем бы я ни был, я лишь лишний раз убеждаюсь, что лучше тебя нет никого на свете. Я ведь люблю тебя, малыш.

– Правда? – Лека порозовела, не в силах скрыть счастливую улыбку. – Скажи еще раз так, Дем.

– Люблю. – Демид губами поймал неродившееся слово девушки. А потом зацепил пальцем трусики Леки и потянул их вниз.

– Ты же хотел снимать с меня трусы целую вечность.

– Я передумал. Вечность я не выдержу…

Демид спал как ребенок, умаявшись за ночь. Он вытянулся на подушке и закрыл лицо рукой. Лена провела пальцами по его груди – такой чистой и загорелой, без единого пятнышка. Вот здесь когда-то был некий магический знак. Теперь Демид вновь был свободен – и от знака, и от таинственного своего предначертания, едва не приведшего его к гибели.

Интересно, знал ли об этом Табунщик – лютый зверь в обличье человека? Враг гнался за ними, и Лека снова почувствовала его ледяное дыхание. Где-то далеко, за тысячи километров, Зверь учуял их, и повернул по ветру свою уродливую голову…

Демид заворочался во сне и видение пропало. "Ни шан нар цюй, – пробормотал Демид. – Ляо фу эрэр". – Он повернулся на бок и затих.

Лека встревоженно покачала головой и укрыла Демида одеялом. Потом тихо соскочила с кровати и подошла к окну. Небо на востоке покрылось мрачными фиолетовыми разводами. Надвигался дождь.