Демид не находил успокоения. Он выглядел уравновешенно, но глаза его цепко перехватывали каждый взгляд. Каждый человек, попадающий в его поле зрения, изучался с ног до головы. Демид бесцеремонно зондировал сознание любого, кто вызывал у него интерес, и люди чувствовали себя отвратительно в его присутствии.

Лека решила посетить вечеринку, которую устраивали ее друзья. Она надеялась, что это отвлечет Демида от постоянной охоты неизвестно на кого. К ее удивлению, Демид согласился.

Первые полчаса Дема мрачно сидел на диване, прощупывая мысли окружающих. Но затем, когда вдоволь налазился по чужим мозгам и убедился, что потенциальных врагов в компании не наблюдается, позволил себе расслабиться и стать милым и общительным. У Леки глаза на лоб полезли – Демида словно подменили. Старые друзья Демы уверяли, что он может поставить на уши любую компанию, но ей верилось в это с трудом. Теперь она в этом убедилась.

Демид раскочегаривался шаг за шагом. Сперва он нежно ворковал с Динкой, подружкой Леки, поглаживая ее коленки, обтянутые черной блестящей лайкрой. Затем станцевал с Диной танго, озирая окрестности столь томным взглядом, что Лека готова была умереть от ревности. Танцевал Демид здорово. Когда Дина дошла до точки кипения, Дема неожиданно оставил ее в покое (Лека прекрасно знала, почему) и втянулся на кухне в теоретический разговор о вреде кофе. Дема встал на сторону противников его употребления и всерьез начал утверждать, что даже маленькая чашечка сего ядовитого напитка вызывает у него бешеное сердцебиение. Для доказательства он выпил чашку кофе, а затем дал всем желающим пощупать свой пульс. На самом деле, пульс Коробова был не менее двухсот, а некоторые насчитали даже триста ударов в минуту. В компании нашелся некий студент мединститута, который в волнении утверждал, что такого пульса быть не может, что у Демида имеет место фибрилляция желудочков и следует немедленно вызывать реанимацию. Дема же заявил, что фибрилляция тут не при чем, а во всем виноват кофе. В качестве аргумента он употребил еще чашку и довел свой пульс до трехсот пятидесяти. Выглядел при этом Дема замечательно, в отличие от студента-медика, который от расстройства напился, как свинья.

После этого все ходили за Демидом толпой, смотрели на него с открытыми ртами и ждали, какую хохму еще он отмочит. Дема умудрился на спор проткнуть жестяную тарелку тремя пальцами, оставив при этом три аккуратные дырки. Потом отжался на одной руке сорок раз. Повышенное внимание окружающих не шло на пользу Демиду – он приходил во взвинченное, возбужденное состояние, без конца сыпал шутками, становившимися все более тупыми. Лека прописала бы ему сейчас хорошую порцию одиночества, но он не обращал внимания на ее намеки. К ее удивлению, люди, кружившиеся вокруг Демида, не замечали неестественности ситуации. Все это напоминало сеанс гипноза. Завораживающая сила вырывалась из Демида как пар из пробитой трубы, и заставляла людей терять контроль над собой. Лека не знала – специально ли делал это Демид, или это было признаком его болезненного состояния? В конце концов Дема отмочил и вовсе дурацкую штуку, оставив всех без выпивки.

На вопрос, почему Демид не пьет ни капли, он ответил, что очень даже пьет, что может перепить любого человека на свете, и берется сделать это прямо сейчас. После чего под гробовое молчание осушил оставшиеся пять бутылок водки из горлышка за несколько минут. Лека пришла в ужас. Она знала, что спиртное для Демида – такое же табу, как и секс. Впрочем, ничего не случилось. Лека не знала, куда делся алкоголь, который Демид влил себе в глотку – сразу расщепился в его организме на составляющие вещества или переправился куда-нибудь в другое место. Лека представила, как в ванной из воздуха материализуется водочная струйка и с бульканьем исчезает в отверстии раковины. Демид, похоже, и сам не знал, куда делось все то, что он проглотил. Алкоголем от него не пахло, он сидел помрачневший и настороженный.

Все словно очнулись от сна и недоуменно переглядывались – что с ними случилось? К тому же оказалось, что пить больше нечего. Настроение упало и все начали расходиться по домам, кроме студента-медика, который спал мертвецким сном в кухне, сидя на табуретке и уткнувшись носом в цветочный горшок.

– Дем, ну что такое на тебя находит? – спросила Лека.

Они шли по ночной улице. Снег мягко опускался на город, снежинки блестели синими гранями в свете фонарей и таяли, оставляя на лице мокрые слезинки. Всего неделя оставалась до Нового Года. Лека очень любила этот праздник – такой домашний, пушистый, пахнущий елкой и мандаринами. Она вспомнила, что в три последних раза празднование Нового Года превращалось в безобразные попойки, с мордобитиями и пьяными разборками. Она вздохнула и прижалась к Демиду. Он посмотрел ей прямо в глаза.

– Не знаю, Лека. Мне трудно находиться в местах, где много людей. Раньше было еще хуже, сейчас я как-то научился с этим справляться. И все равно – меня тошнит, когда я начинаю воспринимать чужие мысли. Они лезут в меня без спроса со всех сторон. Ну как, например, я могу нормально танцевать с какой-нибудь девушкой, да с той же твоей Динкой, если понимаю все, о чем она сейчас думает? Разговаривает, например, о кино, а сама мысленно залезает мне рукой в штаны…

– Ну и что? Разве тебе это не нравится? Остался бы с Динкой, она от тебя в восторге. Разве плохая девчонка?

– Ты лучше, – Демид провел пальцами по щеке девушки. – И что толку? Ты очень мне нравишься, Лека, я любуюсь тобой. И все равно не хочу тебя. Может быть, я уже и не человек вовсе? Снаружи еще похож на мужика, а внутри уже все перестроилось, отсохло за ненадобностью?

– Нет, ты человек, – сказала Лека. – Правда, правда. Я это чувствую. Странный мой милый человек.

– А ты-то что мучаешься? Столько парней вокруг тебя увивается. Найди себе кого-нибудь.

– Перестань толкать меня в чужую постель! – крикнула Лека. – В конце концов, это уже не смешно. Ты что, думаешь, у меня все на сексе завязано, что я без него жить не могу? Да если б так было, я бы давно разрешила эту проблему. Для меня гораздо важнее быть с тобой, Демид, видеть тебя каждый день. Знаю, ты не любишь этих телячьих нежностей. Но я не могу представить, что буду спать с кем-то другим, удовлетворять свои желания, а потом возвращаться к тебе. Тебе будет больно. Да-да, не притворяйся, что тебе все безразлично! Я могу прочитать твои мысли, теперь у меня это стало получаться. Поэтому я буду только с тобой, или уйду совсем.

– Овен, типичный овен, – произнес Дема. – Барашек бодливый. Ты ведь в апреле родилась?

– Ага. Слушай, Дем, а может, тебе к психотерапевту обратиться?

– Скажи уж сразу – к психиатру. И что же я ему скажу? Голоса в голове замучили? На женщин не тянет? Вспомни, как я вылечил тебя, Ленка. Какой психиатр смог бы так? И себя я мог бы исцелить не хуже, если бы была болезнь. Но ее нет, нет!

– А что же есть? Что тебя мучает, Демид?

– Неопределенность. Я как марионетка на ниточках – подвешен между прошлым и будущим, болтаюсь и дергаюсь, и мучаюсь от безделья. Я прекрасно знаю, каким я был, помню, кажется, каждую минуту своей прошлой жизни. Иногда я ловлю себя на том, что часами сижу, погрузившись в воспоминания. Но все это ушло – таким я уже никогда не буду. Будущее? Я догадываюсь, что мне предстоит, и знаю, что эта жизнь не будет легкой, но это будет в сотню раз лучше, чем теперешнее тягостное безделье. Я завис в этом переходном состоянии, и мне страшно – а вдруг оно так и протянется всю жизнь? Я жду, и не могу дождаться.

– Чего ты ждешь?

– Может быть, какого-то знака, взгляда с небес? Бог его знает. Ты же видишь – я не сижу, сложа руки. Я ищу. Но пока не нахожу.

– У тебя есть какой-то враг?

– Враг? Может быть, и так. Одного своего врага я знал… Я убил его собственными руками. А сейчас лишь догадываюсь, что существует какое-то зло, которому мне нужно противостоять. Хотя это как-то слишком неконкретно. Что за зло еще такое? Черт его знает…

– Убил? Ты убил человека? И как ты можешь жить после этого? Кошмары тебя не мучают?

– Если бы не убил, жизнь была бы гораздо хуже любого кошмара. Да и не могу я назвать его человеком. Не человек это был.

– А кто же?

– Ну как тебе сказать… Так, волк в человеческой шкуре. А может, и что-нибудь еще хуже.

– Ну вот, сказочник Демид опять заговорил загадками. Слушай, ты ведь все врешь? Или ты в самом деле веришь в эту фанаберию, которую несешь? Я живу с тобой уже сто лет, и до сих пор не знаю, что ты из себя представляешь.

– Я же все тебе объяснял, Лен.

– Эта чушь про таинственную организацию? Извини, я не могу заставить себя поверить в это. Вначале все было загадочно и романтично… Но знаешь, очень трудно жить так – без цели, не понимая, для чего ты существуешь. Выкладываться из последних сил, готовиться к чему-то, что может оказаться просто бредовой идеей ненормального человека. Прости.

– Я понимаю, о чем ты говоришь, – Демид горько усмехнулся. – Ну конечно, так все и есть. Сдвинулся я по фазе, начитался дурной фантастики, вообразил себя суперменом и спасителем человечества. Мучаю бедную девчонку, заставляю ее бегать кроссы и притворяться, что она мне верит. А главное – играю в игру, правил которой не знаю сам.

– Дем, не трави себя, – сказала Лека. – Кто бы сомневался, что ты – необычный человек. Ты волшебник, ты можешь вытворять такие вещи, что глаза лезут на лоб. А я, глупая, уже привыкла к этому. Может быть, в этом все дело. Знаешь, человек привыкает ко всему, даже самому сверхъестественному. Если бы у тебя пропали все твои способности, если бы ты сказал: все, Лека, теперь я обычный парень, а ты – обычная девчонка, не медиум, не боец невидимого фронта, и поэтому хватит болтаться без дела, устраивайся на работу, – я бы была счастлива до слез. Да, я понимаю, что тебя уже не переделаешь. Оставайся волшебником, Дема, только делай что-нибудь! Лечи детишек, сделай вакцину от СПИДа, ищи пропавших людей. Да мало ли что ты можешь делать! А ты сжигаешь себя, запер себя в клетке, навешал на себя кучу комплексов и ждешь, когда кто-нибудь протянет тебе руку, чтоб тут же с негодованием ее отвергнуть – это не то, фигня это полная. Демка, плюнь на все, живи, как человек!

– Леночка, умничкаа моя. – Демид поцеловал девушку в холодную щеку. – Как же ты изменилась! Умнеешь прямо на глазах. Кстати, это ты исчеркала всю мою книжку по психоанализу карандашом?

– Ну, я. Что, ругать будешь?

– Да нет, читай. Только не надо писать на полях ремарки типа: "А это – про тебя, придурок мой ненаглядный!" Я и сам хорошо знаю, что из себя представляю.

– Угу, – Лека лукаво опустила глаза.

– Знаешь, Лека… Все, чего я хочу – остаться просто человеком. Очень хочу, правда. Но у меня не получается. Я понимаю твое разочарование. Ты привыкла к моим фокусам, тебе хочется чего-то нового. Вспомни, как Иисус постоянно совершал чудеса – толпа ходила за ним и требовала, чтобы он снова и снова исцелял калек, сотворял вино и пищу, предрекал будущее и так далее. Я хорошо понимаю его…

Демид представил себе Иисуса – стройного молодого человека с длинными волосами, разлетающимися по ветру, со спокойным взглядом, мудрой и горькой улыбкой. Как он хотел, чтобы люди просто верили ему – верили без фокусов и чудес, просто потому, что нельзя не поверить. Верили в то, что можно жить без зла в сердце, без черной зависти к ближнему своему. Кем был этот иудей из Назарета? Большую часть жизни он был простым человеком, плотником, и вдруг его жизнь круто переменилась. Он бросил все, чтобы попытаться изменить мир к лучшему. Он умер с верой, что после его смерти человечество начнет медленное восхождение к добру и справедливости. Но прошло более тысячи лет, прежде чем христианство начало приносить добрые плоды, смягчая умы и нравы людей. А сколько людей было погублено, сожжено на кострах, замучено в подвалах инквизиции, брошено с выколотыми глазами на съедение шакалам в крестовых походах… И все – именем Христовым. Добро и зло тесно смешались в истории, совокупляясь в неразделимое целое. Не задача ли, достойная Бога – попытаться развести их, отделяя зерна от плевел, козлов от агнцев? Сможет ли справиться с ней Демид? Стоит ли ему, пару месяцев засидевшемуся в своей квартире, искушать судьбу, подстегивая ее хлыстом? Может быть, теперешнее его состояние и есть истинное благо, а тревожное и беспокойное будущее окажется кромешным адом?

Демид вдруг понял, что знака, откровения о своей грядущей судьбе, осталось ждать недолго. Сердце его забилось сильными толчками, и он с наслаждением вдохнул холодный воздух.

– Что, сравниваешь себя с Иисусом? – иронически заметила Лека. – Лестное сравнение, хотя и нескромное. Тоже, между прочим, козерог был, как и ты. Старался избегать конфликтов, был сдержан в эмоциях. Но дело свое делал с упрямой, железной настойчивостью. И добился-таки…

– Что его распяли, – закончил мысль Демид. – Мне кажется, в ближайшие дни наша жизнь переменится. И через неделю ты будешь вспоминать теперешние спокойные денечки с ностальгией. А если ничего не произойдет, можешь запихнуть меня в сумасшедший дом. На соседнюю с Наполеоном койку. Хорошо?

– Хорошо, – Лека закусила губу. – Знаешь, у меня тоже появилось предчувствие. Завтра произойдет какая-то гадость, которой ты будешь очень рад.

На следующий день равновесие, установившееся в жизни Леки, лопнуло, как мыльный пузырь. Демид с воплями ворвался в квартиру, размахивая пачкой газет. Он едва не сбил с ног Леку, открывшую ему дверь. Никогда Лека не видела Демида в таком возбужденном состоянии. Он был похож на собаку, взявшую след – глаза его горели серым огнем, ноздри трепетали, хвост вытянулся в струнку. Леке захотелось окатить его ведром холодной воды, чтобы привести в чувство.

– Слушай, Дем, хватит орать, а? Скажи по человечески, что случилось. Еще десять миллионов в лотерею выиграл?

– Вот! – Дема шваркнул газеты на стол. – Вот оно! Читай.

Все газеты были местными, нижегородскими. И на всех первых страницах чернели заголовки: "МАНЬЯК ЕЩЕ НЕ ПОЙМАН", "С КЛЕЙМОМ И КИНЖАЛОМ", "ПАНИКА В ГОРОДЕ – ПОДРОСТКИ БОЯТСЯ ВЫХОДИТЬ НА УЛИЦУ", "ОН КЛЕЙМИТ СВОИ ЖЕРТВЫ, КАК ТАБУНЩИК ЛОШАДЕЙ!"

Лека хмыкнула и погрузилась в чтение.

"Еще одна жертва обнаружена в лесу вчера вечером. Характерные детали показывают – это снова дело рук преступника, которого следователи нашего города окрестили "Табунщиком". Мы уже не раз писали о нем, и теперь предлагаем вашему вниманию интервью со старшим следователем ГОВД С.В. Борисовым. Будем надеяться, оно внесет некоторую ясность в умы жителей города.

– Сергей Валерьянович, уже целый месяц неизвестный маньяк наводит ужас на наших горожан. Хотелось бы знать, что делается в этой связи нашими правоохранительными органами?

– Похоже, что мы имеем дело с субъектом, страдающим патологическими сексуальными наклонностями, с тенденцией к оккультным обрядам. Случай очень необычный: ни одна жертва не была изнасилована, и избиение имело место только при активном сопротивлении преступнику. Но каждый из пострадавших лишился безымянного пальца на левой руке.

– Сергей Валерьянович, вы забыли упомянуть об одной подробности – пальцы у пострадавших были откушены!

– Я вижу, что вы достаточно осведомлены в этом вопросе. Но прошу учесть – все это является материалами следствия, и до окончательного проведения следственных мероприятий мы не имеем права говорить о подробностях. Поверьте мне, несмотря на кажущуюся экстраординарность этих преступлений, в целом они не выходят за рамки дел, с которыми ежедневно сталкивается УВД нашего города. К тому же, для помощи в расследовании привлечены лучшие специалисты и консультанты – в том числе профессор П., известный специалист в области обрядовых и оккультных явлений.

– Вам не кажется, что вы преуменьшаете опасность, слишком хладнокровно относитесь к тому, что на свободе бродит садист-маньяк?

– Опасность, конечно, существует, но я хотел бы категорически предостеречь наших граждан от паники. Почерк преступлений настолько характерен, что я думаю – в ближайшее время личность пресловутого "Табунщика" будет выявлена. Ни одно противоправное деяние в нашем государстве не должно остаться безнаказанным, тем более, если речь идет о жизни и здоровье наших детей.

– Вашей уверенности можно позавидовать. И все же – почему "Табунщик"? Не слишком ли романтичное имя для преступника?

– Конечно, никто не думал о романтике… Дело в том, что каждый из пострадавших имеет на левой половине грудной клетки характерный знак, нанесенный при помощи разогретого металлического предмета, типа клейма. Трудно сказать, с какой целью это сделано, но это действительно напоминает табунщиков, когда они метят раскаленным клеймом принадлежащих им лошадей.

– А мне кажется, что это больше напоминает то, как рабовладельцы клеймили своих рабов…"

Далее в заметке сообщалось, что корреспонденту удалось сделать фотографию клейма, выжженного на коже пострадавшего. Леку передернуло – с мутного, отретушированного снимка на нее ослабилась волчья физиономия. В оскале ее острых, торчащих в разные стороны зубов было что-то дьявольское.

– Ужасно, – сказала Лека. – Он просто шизик, этот маньяк. Отлавливать надо таких ублюдков и расстреливать.

– Не знаю, как насчет расстрела, но ловить его придется нам с тобой. – Демид сидел в кресле и сверлил Леку взглядом.

– Дем, не пялься на меня так, а то дырку прожжешь. Почему ты решил, что это наше с тобой дело?

– Почему? Посмотри на фотографию. Видела когда-нибудь такое?

– Нет. Фу, монстр какой! Волк, наверное?

– Да нет, не простой волк. Мне уже приходилось встречаться с такой мордой. Это вурдалак.

– Да что ты? Вурдалак – это летучая мышь такая, вампир. – Лека перевела дыхание. – Дем, ты меня пугаешь. Не хочу я никаких вампиров, они только в кино бывают. Ты ведь шутишь?

– Не знаю, как насчет вампиров – лично не встречал. Но вурдалак – именно волк. Волколак, по другому. Волк-оборотень. И это хуже любого вампира. Одну такую мразь я задушил. Не скажу, что это было просто.

– Откуда ты его взял?

– Профессия у меня такая – охотник на вурдалаков. Ты, кажется, хотела знать, кто я такой? Вот, пожалуйста.

Лека съежилась, ей стало зябко и неуютно. Она не сомневалась, что все, что говорит Демид – правда. Она уже привыкла считать Демида добрым волшебником, немного не от мира сего, но в целом вполне безобидным. Она видела, как тщательно Демид старается избегать любого конфликта, как неохотно он реагирует на события окружающей жизни. И вот – на тебе! Демид собирается охотиться на бешеную мразь, которая и на человека-то не похожа.

– Ну что, теперь ты счастлив, Демид? – спросила она грустно.

– Счастлив? – брови Демида озадаченно сошлись на переносице. – Не знаю, я не в ладах с этой категорией. Но, во всяком случае, я чувствую, что сейчас больше соответствую своему предназначению. – Он рубанул ребром ладони по стулу и тот испуганно забился в угол. – Вот когда отрублю башку этой образине, тогда, наверно, буду совсем счастлив. Что, испугалась? Это тебе не в спортзале драться. Ладно, не робей. Прорвемся.

– Дем, так что мы, в милицию пойдем?

– Это еще зачем?

– Ну как зачем? Надо узнать, какие приметы, как искать этого Табунщика.

– Ты что, голубушка, вчера на свет родилась? Какая милиция? Им ни в жисть не поймать этого гада, что бы там ни говорили. Вспомни, сколько лет Чикатило ловили. И взяли ведь его один раз, потом снова отпустили. А он все-таки был человеком, хотя бы номинально… Можешь считать, что мы получили спецзадание от нашей таинственной Организации. Хватит жрать и спать! Трублю общий сбор.

– Господи, ну хоть теперь-то будь посерьезнее. Куда пойдем?

– К профессору П. Он же – Подольский Виктор Сергеевич. Думаю, он расскажет нам больше, чем мент-начальник в газетке. Вся суть – в тех самых подробностях, о которых стеснительно умолчали.

– Так он тебе все и расскажет!

– Расскажет как миленький. Когда-то я бывал у него в гостях и при этом слегка расстроил. Но теперь, думаю, он будет рад меня видеть.