Глава 52
Симфонион
Клавдия Мамонтова заковали в гипс, а майора Скворцова из гипса расковали – словно один передал другому эстафету. Катя провела в Бронницах еще два дня, однако в дом на озере они с Мамонтовым больше не ездили – там работали следователи, снова группа экспертов-токсикологов.
Перед отъездом в кабинете Скворцова, где они сидели, состоялся следующий разговор.
– Дело об отравлении закончено, однако до суда в полном своем объеме оно не дойдет, – объявил майор Скворцов. – Он… Дроздов дал показания, признание, явку с повинной – то есть все взял на себя. Сказал, что это он дважды дал яд арсенит натрия Псалтырникову из личных неприязненных отношений. И больше он уже ничего не скажет. Его дела совсем плохи. Его перевезли в Склифософского. Насчет операций никто ничего не говорит. Врачи молчат. Его почти полностью парализовало. Потеря речи… В отношении его как обвиняемого дело будет прекращено. А девица, ради которой он все это сделал, усвоила урок. Гала на допросе у следователя показала, что вообще ничего не знает. Каких-либо доказательств прямых против нее нет вообще. Остаются лишь ваши показания. Ваши слова против признания Дроздова. И… Катя, ваши показания весьма неоднозначны. Путаные какие-то. Отличаются от показаний Клавдия.
– Я ударилась головой о тренажер, – ответила Катя. – Я плохо помню происшедшее.
– Она считает, что у Дроздова в долгу, – Клавдий Мамонтов глянул на Скворцова. – За спасение от отравления. Хочет так расплатиться – потому что его последнее желание было, чтобы эта мерзавка Гала вышла сухой из воды. Но лично я ей этого не позволю. Надо – до Генеральной прокуратуры дойду и буду орать на всех углах, что она тоже убийца. А насчет вашего долга Циклопу, Катя, – все долги обнулились, когда он вознамерился нас убить.
– Не убил же.
Гордый сумрачный дух, закованный как в темницу в некогда могучее тело…
Майор Скворцов встал и отошел к окну.
– Я никакой не судья. Я полицейский. Работаю с тем, что есть. Я все это время думал, что мы имеем дело с расчетливым хладнокровным убийцей, имевшим план. А что на самом деле? Не один отравитель, а трое. И плана никакого. Все действовали спонтанно, под влиянием момента, под влиянием страстей, эмоций. Меланья случайно нашла чертову поганку, внушила себе, что действует из любви к мужу. Гала впала в ярость, боясь потерять собственность. Дроздов сделал все, чтобы ее защитить. Пошел на крайности тоже из-за любви. И оглядываясь сейчас на все это, я… я, полицейский, не рад ни раскрытию, ни грядущему суду. По мне – лучше вообще бы всего этого не было. Дроздов рискнул головой, пожертвовал собой. Ну, казните его за это. А девчонка выпутается и уедет в Париж, и будет жить как ни в чем не бывало, владея квартирой на Елисейских Полях. И через пару недель о нем забудет.
– Я Макару о ней расскажу, – пообещал мрачно Клавдий Мамонтов. – У нас с ним немало тем для обсуждения накопилось. И эта тема тоже всплывет.
– Но убийство есть убийство. Человек погиб. В суде же за все это ответит только она, – майор Скворцов смотрел в окно на осень солнечную, золотую осень, – Меланья. И я, если честно… что-то тоже не могу ликовать по поводу этого, друзья мои.
Он тепло попрощался с Катей, глянул на Мамонтова и провожать ее до машины не пошел, остался в кабинете.
Катя и Мамонтов шли к машине на стоянку возле отдела полиции. Остановились.
– Хочу, чтобы рука ваша быстрее зажила, Клавдий.
– Срастется. А еще что вы хотите, Катя?
Она молчала.
– А я все хотел в эти дни поговорить с вами об одном деле. Важном. Но нам вечно что-то мешало – то грозные отравители, то влюбленные идиоты.
– И пылкие ювелирши.
– Вот именно. Я так понял, что разговор наш откладывается и сейчас.
– Да, так будет лучше.
– Ясно. Вы великий мастер подвешенных состояний, – Клавдий усмехнулся. – Чтобы каждый трепыхался на своем крючке, увязая все глубже. И чтоб нас было сразу много. Потому что есть из кого выбирать. Да? А это значит, что вы намерены выбирать сама.
– Клавдий, я…
– В результате – жесткая конкуренция между трепыхающимися, чье спасение и счастье – дело рук самих трепыхающихся. Вплоть до дуэли, – он снова усмехнулся. – Они случались в нашем роду. Отсюда делаю вывод – надо завязывать с этим городишкой. Здесь ничего не высидишь, только все потеряешь. Надо возвращаться в Москву. Переводиться.
– Вы хотите перевестись в Главк?
– Попытаюсь. И мы с вами еще поработаем напарниками. Это уж я вам обещаю железно.
– Буду рада.
– У меня только к вам одна просьба, Катя.
– Какая?
– Пока я буду место искать и переводиться, чтобы иметь счастье видеть вас каждый день, не выходите замуж за него. Даже если он и правда разведется. И несмотря на все его деньги. Все равно из этого ничего не выйдет. Он разрушил ее… Меланью. Он разрушит и вас. И это не потому что он такой плохой или злой. Или хочет этого. Просто он… он как стихия. Как снежный шторм.
Конечно, Катя запомнила этот совет.
Спрятала на самом донышке сердца.
Однако решила, что с выводами торопиться не стоит. Всегда надо выслушать и противоположную сторону.
И случай вскоре представился.
Она сидела в кабинете Пресс-службы, в котором ничего не менялось и все сохраняло стабильность, скучный привычный порядок вещей. Просматривала в ноутбуке старые публикации. Позвонил дежурный с КПП-проходной.
– Екатерина, тут к вам посетитель. Настойчиво требует, чтобы мы его пропустили к вам в Пресс-центр. Я проверил по списку – пропуск на него не заказан. А он прямо рвется. Дерзкий. Пререкается. Я дал ему форму заполнить на пропуск. Так он написал в графе «цель посещения», – дежурный кашлянул: – «Страстная, всепобеждающая любовь».
– Я сейчас спущусь!
Катя схватила сумку, свой бежевый короткий тренч и побежала вниз.
Макар… Он что-то горячо втолковывал удивленному дежурному на проходной, пламенно жестикулируя. Обернулся, увидел Катю. Лицо его просветлело. Голубые молнии сверкнули…
– Макар, идемте, – Катя ухватила его за руку и потащила из фойе Главка, где он привлекал столько ненужного внимания, на улицу. У мраморного подъезда, у строгой вывески, сияющей золотом с надписью «ГУВД Московской области», они остановились.
– Я не успела вам сказать там, в Бронницах, – Катя показала на вывеску. – Как вы меня нашли?
– Как звезду на небе, как золотую рыбку на дне морском, – Макар пожирал ее взглядом.
В коричневом костюме и синей рубашке в полоску с отложным воротником – по лондонской моде, столь непривычной для московских улиц.
– Я хотела вам сказать насчет моего настоящего места работы. Признаться. Ваш страховой фонд обратился к нам в полицию с просьбой о помощи – подыскать детективов для расследования. У нас были общие цели с фондом, поэтому…
– Меня не волнует ваше место работы. Будь вы хоть космонавт…
– Макар, пойдемте в кафе, – Катя поспешно потянула его за рукав. – Здесь рядом есть очень уютное.
В кафе Катя прошла сразу внутрь, проигнорировав летнюю веранду, которую сейчас, в октябре, все еще не разобрали. У витрины с пирожными они остановились. Катя хотела выбрать столик, но Макар взял ее за руку.
– Есть еще, чего я не знаю о вас?
– Есть.
– Что?
– Я несвободна, как и вы.
– То есть? – он изменился в лице. Черная туча. Бездна меланхолии.
– Я замужем, Макар. Мы с мужем вот уже несколько лет живем раздельно. Но официально не разведены. Он мне поклялся, что сам никогда на развод не подаст. А я… у меня не было повода подавать самой.
– Теперь есть повод, – Макар снова просветлел – солнышко выглянуло из-за тучи, голубые глаза заискрились. – Подашь на развод в тот день, когда я получу официальное свидетельство о разводе. Напишешь под мою диктовку. Я не потерплю никаких бывших. А то ведь оставлю вдовой.
Пауза.
– Ну что ты улыбаешься? Ну, улыбнись мне еще!
– Все-таки как вы меня нашли?
– Мне майор сказал, – Макар улыбнулся. – Памятник поставить этому нашему майору.
– И как там дела?
Макар стал серьезным. Катя отметила – абсолютно трезвый. И сейчас печальный.
– Я с ней виделся лишь тогда… ну в тот день… мне надо было с тобой поехать домой, а я… короче – тогда. Больше я ее не видел. И разговаривать не хочу. Адвокатов ей нанял ее отец. И Лишаев. С документами на развод мои юристы работают, но пока отложили…
– Я понимаю.
– Ничего ты не понимаешь, слушай меня, – Макар сжал Катину руку. – Я с ней жить все равно не буду. Я ее видеть не могу после того, что она сделала с отцом и хотела сделать с тобой. Но мы все отложили до того, как она родит. Чтобы не добавлять ей стресса… Я о ребенке беспокоюсь. Жду его, – Макар помолчал. – Может сын родиться… Поэтому я дал ей время.
– Конечно, – кивнула Катя, – это правильно, Макар.
– А завтра я улетаю в Лондон.
– Хорошо провести там время.
– Вернусь в субботу. Заберу дочек. Мы будем жить здесь, – Макар смотрел на Катю, не отрываясь. – Дом в Бронницах выставлю на продажу. Надо квартиру купить здесь, в Москве. Сначала, конечно, снять, потом купить, так чтобы нам всем разместиться – дочкам, Маша – отцова горничная, согласилась мне с ними помогать, будет работать у меня как прежде. И надо найти еще им гувернантку – какую-нибудь старуху – училку английского. И малышу, когда родится, когда я заберу его – няньку.
Катя хотела спросить у него про Галу.
Однако не спросила. «Нет… даже если Клавдий Мамонтов и успел ему все рассказать… нет… не надо об этом с ним говорить…»
Спросила о том, о ком тревожилась больше остальных.
– А как там юродивый бывший губернатор?
– Эдик? – Макар улыбнулся. – Надо же, вспомнила… Я его отвез в клинику. Буду платить, пусть о нем там заботятся. Отец бы это одобрил.
– Да, Макар, твой отец бы сказал, что это правильно.
– А ты что мне скажешь?
– Сядем за столик, выпьем кофе.
Макар крепко взял Катю за обе руки, придвинулся вплотную, наклоняясь.
– Нет. Пойдем на улицу.
– Почему? Мы же хотели кофе…
– От греха. А то не сдержусь. Уволоку тебя прямо сейчас туда, – Макар кивнул на двери туалетов кафе за дубовой ширмой. – Чтобы ты была моя… Моя… самая прекрасная, самая желанная, любимая моя…
– Макар, Макар, Макар… все, на улицу!
На улице у памятника Чайковскому у Консерватории, флигель которой и занимало кафе «Кофемания», Макар перевел дух.
– Вот так вот. Так и знай. Мало того, что многодетный. С проблемами семейными, домашними. Мало того, что зависимый алкоголик, который никак не может бросить. Мало того, что о чем думает, то и болтает – душа нараспашку. Скрыть ничего не может. Так еще и грубиян… хулиган… насильник… Ну, что ты опять улыбаешься? Мало всего этого, так еще и клоун. Актер. Но при деньгах. И, если положить то и это на весы, что перевесит, а?
– И что, по-твоему, перевесит?
– Да я понял с первой нашей встречи, – Макар снова крепко взял Катю за обе руки, сжал, перебирая ее пальцы в своих. – Что насчет денег с тобой – пустой номер. А какой был бы легкий привычный путь… Но ты все так дико усложняешь. С тобой – надо показывать себя. Представлять собой что-то в реале. Ладно. Принято. Ради тебя надо совершать поступки. Значит, буду совершать поступки. Только у меня к тебе одна большая просьба.
– Какая просьба?
В этот момент Катя, ранее слышавшая лишь его и смотревшая только на Макара, услышала вдруг шум, их окружавший – уличный и консерваторский. Тот, что был присущ лишь этому месту – пятачку у памятника Чайковскому. Потому что здание Консерватории напоминало некий огромный симфонион, в котором из каждого класса, из каждой аудитории доносились обрывки музыки – звучало шубертовское трио, из другого окна – галантный проигрыш Рамо Les Indes Galantes. Им вторили мрачные аккорды генделевской сарабанды и залихватская мелодия Шотландской застольной Бетховена, из актового зала доносилась пряная мрачная медь Дроздовского марша – там репетировал духовой оркестр, а из консерваторской гостиной неслись голоса певцов, репетировавших Les Amants Magnificuеs – «Сон прекрасных глаз» – «Блистательных любовников Люлли»…
– Пока я буду разгребать наши семейные авгиевы конюшни, ты, пожалуйста, не выходи замуж за этого… своего напарника-верзилу, – попросил Макар. – Не выходи за него. Потому что он никогда не сможет дать тебе того, что дам тебе я.
– И что это, Макар?
– Абсолютную власть над собой, которую я от тебя жажду, о которой мечтаю, – он был серьезен, даже как-то слишком серьезен, почти потерян. – Он никогда не станет твоим рабом. А я… я твой верный покорный раб навсегда.
С этими словами он отпустил Катины руки.
– Ну все, я пошел. Меня ждут великие дела.
И зашагал прочь. Катя смотрела ему вслед. Макар не прошел и десяти шагов. Круто повернул назад.
Подошел к Кате. Взял ее крепко за плечи. Обнял. И поцеловал так, что у нее подкосились ноги.
– Вот так вот. Теперь все правильно.
Он уходил прочь, вверх по Большой Никитской. В симфонионе музыка боролась сама с собой. В хаос и гармонию мелодий вплелась еще одна – Пятый венгерский танец Брамса. Жизнеутверждающий проигрыш на аккордеоне, полный радости, полный страсти, полный огня.
Макар на ходу вскинул руки и сделал танцевальное па – боковое опереточное антраша в прыжке. И еще одно. Замученный жизнью яппи в синем костюме – абориген Большой Никитской, шедший ему навстречу, шарахнулся от него в сторону.
Неисправим…
Катя смотрела Макару вслед. Поживем – увидим, что будет дальше со всем этим… с ними…
