Глава 34
«Один выходит, вослед за ним и два других…»
9 февраля 1861 г. 9 часов вечера
Гостиница-трактир Ионы Крауха
Клавдий Мамонтов и Пушкин-младший выпили по стакану вина, согрелись. Скинули промокшую, пропотевшую одежду. Мамонтов кликнул гостиничного слугу и приказал принести два ведра горячей воды. Вода появилась, а с ней фаянсовый таз и кувшин. Они начали мыться и бриться. Стоя пред зеркалом, намылили лица. Александр Пушкин-младший, подправляя свои щегольские усы, подмигнул своему отражению.
– Знаешь, когда я только женился, – сказал он, – выхлопотал в полку двухмесячный отпуск. И была у меня странная жизнь в Петербурге, Клавдий, похожая на сон. Встаешь с постели в третьем часу дня – потому что с бала вернулись поздно, а ночью жена молодая, сам понимаешь. Пока раскачаешься – кофию выпьешь, с женой поговоришь… Пока то-се, завтрак несут или обед – сам черт не разберет. А за окнами уже смеркается. Зима, как сейчас. Сидишь очумелый в шлафроке. А затем на ночь начинаешь бриться – вот как мы сейчас с тобой. Потому что снова на бал – жена обожает танцы. Или в оперу – кастратов итальянских слушать. Сначала, казалось, умом тронусь от таких парадизов – это после нашей-то полковой муштры. А потом привык. И даже понравилась мне праздность. И в полк я возвращался с неохотой, отвыкал от такой жизни с трудом.
– Офицеры в полку в карты по ночам режутся, – заметил Клавдий Мамонтов.
– Я не картежник, меня эта батюшкина страсть миновала. Я музыку люблю. Помнишь тот музыкальный вечер, с которого все и началось?
Клавдий Мамонтов, скребя подбородок опасной бритвой, кивнул. Шуберт… трио… Они играли его втроем – да как играли! И вот двое из игравших мертвы. А третья… Аликс под надзором в доме священника. Трио…
– Саша, я подумал сейчас – поручик Дроздовский под арестом, его возможный мотив нам ясен. Аликс… она здесь, и ее мотив ясен тоже. Но… может, мы с тобой что-то проглядели?
– Что? – спросил Пушкин-младший, ополоснув лицо.
– Может, есть кто-то еще во всей этой истории? Кто-то третий, кого мы до сих пор не видели? Вообще, что мы видели, что знаем? Что след кровавый на подоконнике мужского сапога. Что должна быть сабля, которой их убили, и мы ее не нашли. Следы к оврагу и кровь на снегу. Шкатулка с драгоценностями, что пропала и опять-таки не найдена. Украдена? И еще – криков никто не слышал, потому что убийца подгадал под фейерверк. И брошенные в сугробе тулуп и золотая маска.
– Еще у нас сидит под замком мерзавец конюх-соглядатай. Может, он и есть вор и убийца?
– Я не о нем, – Клавдий Мамонтов тоже смыл мыльную пену с лица и вытерся полотенцем. – Я сейчас, как и ты, тот вечер музыкальный вспомнил. Как мы слушали, как смотрели постановку. И после этого барон Корф… помнишь, что горничная нам сказала – лакей Макар уходил со двора в особняк на Солянке. Меланья считала, что он уходит к Аликс. И оно так и было. Однако… барон Корф… Что там Аликс нам крикнула насчет извращенных умов и сердец? Эти живые картины, как ты выразился, – утонченное варварство. При определенных склонностях подобное зрелище… Кто знает, какие наклонности у барона? Горничная твердит, что Меланья спешно увезла Макара из Москвы в имение. От соблазна. Нам сейчас кажется – это из-за Аликс, которая последовала за ними. Но, может, причина не только в ней? Но и в бароне, воспылавшем нездоровой страстью к красавцу в образе Вакха?
– Это что-то новое, – хмыкнул Пушкин-младший. – В стиле Пира Тримальхиона Петрония?
– Мне покоя не дает одна деталь. Тот узел на руке Макара. Ленту кто-то пытался развязать, а сам он, как ты и сказал, этого сделать никак не мог, только бы туже затянул. Но его пытались освободить, отвязать от кровати. И это сделал убийца. Мне так кажется.
– Не отвязал же. Убил, и как жестоко. Колотая рана в живот.
– Да. Что-то произошло, и убийца сменил намерение.
– И, по-твоему, это барон Корф? И где же он?
– Мы обыскали лишь гостиницу и трактир, а здесь целый городок.
– Ты хочешь сказать, что барон тоже, как Аликс, как поручик Дроздовский, последовал сюда за Меланьей и ее лакеем? Приехал инкогнито?
– Я просто размышляю. Я предполагаю – возможно, есть кто-то третий в этой истории. И он нам неизвестен.
– Такую фигуру, как барон, заметили бы в городишке немедленно. Правда если он приехал инкогнито, переоделся… Кстати, он ведь однокашник моего отца по лицею. Трудно представить, что в своем возрасте он пустился в кровавую авантюру. Хотя все возможно, когда буря страстей бушует в груди. Но есть еще один, о ком мы слышали, но кого не знаем, Клавдий.
– Кто?
– Тот, с кем поручик Дроздовский стрелялся на дуэли из-за Меланьи.
– Точно! А я и забыл об этом.
– Человека этого знает сам Дроздовский. Но нам он ничего не скажет. Дуэль держалась в секрете. А вот барон Корф слышал звон и знает, где он, – упоминал, что это какой-то очень знатный аристократ. Из-за него Дроздовского чуть не разжаловали, видно, прогневались при дворе.
– Пойдем сейчас к Дроздовскому, спросим его, – Мамонтов схватил чистую белую рубашку и поспешно надел ее.
– Он нам не скажет. Пустая трата времени.
– Тебе не скажет – он на тебя в гневе великом. Но мне… слушай, я попытаюсь, а?
Пушкин-младший пожал плечами – что ж, ступай.
Мамонтов надел сюртук и, как был без шубы, вылетел из номера, пересек заснеженный двор, вошел в трактир, поднялся по лестнице к узилищу поручика Дроздовского.
Возле двери номера стоял караул из двух заспанных солдат. А рядом с ними, кутаясь в лисий салоп, переминалась с ноги на ногу та самая старая актриса, что играла Галатею.
– Ты что здесь забыла, Лариса? – спросил ее Мамонтов. – Тебе нельзя тут быть.
– Я мимо проходила, – старая актриса явно лгала. – Господин поручик… Гордей… я просто узнать хотела, как он.
– Если все благополучно закончится и с него снимут обвинение, а потом еще и воля тебе выйдет от царя… если заберет он тебя с собой в полк, сможешь уехать с ним.
– Нужна я ему, старуха, – актриса горько вздохнула. – А насчет воли, барин… это дело, конечно, великое… воля. Только опоздали они с ней… царь опоздал. Эх, эту волю бы мне да лет сорок назад! А теперь-то что? Зачем?
Мамонтов постучал в дверь номера и вошел.
Поручик Гордей Дроздовский в одной рубашке без мундира сидел за столом при свечах и раскладывал пасьянс. Глянул на Мамонтова – золотое пенсне сверкнуло в свете свечей.
– Чем обязан, господин Мамонтов?
– Господин поручик, вы нам окажете великую услугу, если назовете имя вашего противника на дуэли.
– А что вам в его имени?
– Возможно, этот человек и есть убийца… если, конечно, это не вы.
Дроздовский хмыкнул. И вернулся к пасьянсу.
– С этим человеком вы стрелялись из-за нее. Вы были ранены. С вашей стороны это поступок ради любви. Но и с его тоже. Господин поручик, Меланья Андреевна убита – и так жестоко! Я прошу вас, помогите нам, ради нее! Назовите имя вашего противника и соперника.
– А я прошу вас не лезть не в свое дело, – Дроздовский демонстративно продолжал заниматься пасьянсом. – Любопытство, которое вы проявляете, чрезмерно. А вопросы ваши дурацкие.
– Что?
– Дурацкие, – повторил поручик Дроздовский. – За подобные вопросы офицеру – пуля в лоб. Или куда пожелаете.
– Господин поручик, вы забываетесь.
– Цените жизнь, она так коротка, – Дроздовский смотрел на Мамонтова сквозь пенсне, словно сам оценивал. – Доброй ночи. И удачи.
Мамонтов вышел в коридор.
Старая актриса все еще не ушла, смотрела на него вопрошающе – ну что, как он?
– Я кому сказал, пошла вон отсюда! – Клавдий Мамонтов не сдержался. Сорвал на ней всю свою злость.
Лариса ринулась прочь. А Клавдий сразу испытал такой жгучий стыд от того, что накричал. Догнать извиниться? Перед крепостной извиниться? Перед холопкой?
… – И как успехи? – спросил его Пушкин-младший, когда он в смятенных чувствах вернулся к себе.
– Ты был прав, – Мамонтов упал на продавленный гостиничный диван.
– В поисках убийцы инкогнито мы потерпим фиаско, потому что сил и средств обыскать каждый дом, каждую квартиру съемную у нас нет. Ну, когда явится полицмейстер с жандармами… и то вряд ли. Надо исходить, Клавдий, из наших физических возможностей. Я думаю о шкатулке с драгоценностями, о нашей пропаже. Конюх Кузьма тот еще фрукт. Он ловко наше внимание на мадемуазель Аликс перевел своим рассказом. Что-то я ему не верю. Он клянется, что занят был, шампанское из погреба доставал гостям, ящики таскал. По приказу корнета, который решил выставиться. Давай сходим, расспросим этого молодого человека. Подтвердит он нам историю мерзавца или нет? Отсюда и будем выводы дальнейшие строить.
Мамонтов глянул в темное окно. И тяжко вздохнул.
– А что еще нам остается?..