Глава 14
Кайтеринг
– Это же был день рождения, праздник. А по праздникам я мало что сама готовлю. У нас всегда кайтеринг приезжает из московских ресторанов.
Так лаконично ответила на Катин вопрос горничная и повар Псалтырникова Мария Гольцова. Фамилию-имя Кате подсказал Клавдий Мамонтов, пока они шли обратно от конюшни к дому. На огромной кухне, обставленной дубовой итальянской «классикой», царил строгий порядок. Однако в атмосфере витала растерянность и еще что-то… нечто неуловимое, но очень тревожное. Если не сказать страшное.
Катя сразу это ощутила, едва заглянула в тусклые серые глаза Гольцовой. Словно на дне колодца что-то мелькнуло и ушло, спряталось в придонный ил.
– Полиция весь холодильник обшарила, забрали часть продуктов из тех, что по кайтерингу привели – закуски, горячее. Соки забрали, молоко, сметану, все упаковки, что были вскрыты. И соусы, и вообще все.
– Это для исследований, для экспертизы. Это их работа, – сказал Клавдий Мамонтов.
– Я понимаю, но неприятно, – поморщилась Гольцова. – Савву Стальевича так жаль… Вся семья и гости теперь есть боятся. Словно смерть – это зараза какая, – Гольцова покачала головой. – Никто вслух ничего не говорит, а на тарелках, как подам, ничего не тронуто. Не едят. Да я и сама. Чипсы открыла, погрызла. И на этом все…
Мария Гольцова давно перешагнула сорокалетний возраст и за собой не следила, расплылась. Однако форменное платье горничной-кухарки сидело на ее массивной фигуре как влитое – точно сшитое по мерке из ткани цвета бургундского вина.
– То-то. А все, что полиция в холодильнике оставила, – продолжала Гольцова, – мне приказано было выбросить на помойку. А там пропасть продуктов еще!
– Кто вам приказал выбросить продукты? – спросила Катя.
– Царица Сав… то есть Лариса Ильинична.
– Вы ей подчиняетесь в домашних делах?
– Она всем в доме командует. Так Савве Стальевичу было удобно. Чтобы быт его не тревожил. Совсем.
– А вы давно работаете у Псалтырниковых?
– Как сюда переехали из Барвихи. Мне это место Савва Стальевич сам предложил. У меня сестра умерла. А у меня семьи нет.
– А где вы раньше работали?
– В столовой Управделами Администрации Президента. Ну, это «кремлевка» вообще-то.
Мамонтов кивнул – из других мест Псалтырников вряд ли взял бы себе домашнего повара.
– Он мне зарплату положил втрое больше, – вздохнула Гольцова. – И проживание здесь бесплатное. И на проезд не надо тратиться. Можно денег прикопить. Я думала, подзаработаю. А теперь что? Так жаль Савву Стальевича, бедный он, бедный…
– Он был добрый человек? – спросила Катя.
– Добрый. Взбалмошный немного. Но это возраст, седьмой десяток ведь уже. Иногда попросит: «Маша, испеки мне пирожка с курятиной». Я пеку, стараюсь. А он потом: «Да что это такое, я ж у тебя запеканку просил!»
– У него что, было плохо с памятью?
– Это он просто чудил, – засмеялась Гольцова. – Хозяина из себя такого строил – мол, он барин, а я служанка. Но это всего минут на пять. Потом улыбнется и скажет: «Ну и пироги, ай да пироги у тебя, Маша!»
– Самодур?
– Все мужики самодуры. Он ведь раньше такими делами ворочал. Департамент, министерство. Там всем все приказывал – адъютанты, охрана, референты, секретари, шоферы. Все на побегушках. Все под козырек. То к президенту, то к патриарху, то в Совбез. А здесь кому приказывать, на пенсии-то? Лариса Ильинична сама на него покрикивала порой. Сын с семьей далеко, в Лондоне. На Цикло… то есть Дроздова не покричишь. Он лишь глянет глазом своим – сразу, извините, в штаны наделаешь. С племянницы Галы он пылинки сдувал, «ангел мой» – только так и называл ее, когда она из Парижа-то прилетела. Вот и остаемся для приказов и окриков – я да Кузьма. Но он-то больше на конюшне, в саду, с машинами в гараже. Что-то привезти, доставить. И потом ему тоже пальца в рот не клади. Он так порой отвечал, злился. А я на кухне верчусь. Ну, сам-то придет и начнет повелевать – надо то приготовить, хочу этого. Жареного. Надо гриль достать. А Лариса Ильинична услышит – какой такой гриль, ты очумел? Ты на диете, Савва, смотри, какое брюхо отрастил… надо худеть… Он только руками машет, морщится. И назад в кабинет, бегом. Это же дом. Разве посмел бы кто с ним в департаменте так разговаривать? И она, Лариса Ильинична, там не смела, все на «вы» с ним официально. А дома-то совсем другая песня.
– Савва Стальевич соблюдал какую-то особую диету? – уточнила Катя.
– Нет. Жирного пытался избегать, жареного, копченого. Пытался, но не получалось. И выпивал он.
– Но были блюда или продукты, которые ел только он один?
– Кашу утром я ему готовила. Манную, пшенную. Он на молоке любил и с вареньем. И чтобы обязательно размазня. Другие каши-то не ел. Гранолу, мюсли, йогурты.
– И в то утро он тоже ел кашу за завтраком?
– Да. Я приготовила ему, подала. Манную с вишней. Жидкую, как он любил.
– А во время банкета? Кстати, когда праздновать сели день рождения?
– Уже в шестом часу. Официанты не приехали, просто доставили все блюда из ресторана, и я накрыла стол в столовой. Свечи, цветы… Макар, его сын, это любит. Привык там, в Лондоне. Как у лордов. И сервиз я парадный достала.
– На этом обеде Савва Стальевич ел что-то такое, чего другие не ели или ели в ограниченном количестве? Может быть, какое-то особое блюдо?
– Нет. Это же стол – скатерть-самобранка. Все пили, ели. Все так хорошо было, весело, празднично.
– Но потом у Псалтырникова настроение изменилось, вы это заметили? – спросил молчавший до этого момента Клавдий Мамонтов.
– Нет, не заметила. Я сама села поесть. У Саввы Стальевича так было заведено, что мы – обслуга – всегда с ними садились по праздникам, по торжествам. Общий стол парадный. Демократично. Кузьма Поцелуев сразу сел, как его позвали, а я ведь хлопотала весь вечер. А потом сама села перекусить. А они уже из-за стола вставали в тот момент. Переходили в гостиную. Кто куда. Объелись, напились.
– Потом Псалтырникова вырвало.
– Я этого не видела, – покачала головой Гольцова. – Мне только потом Лариса Ильинична сказала – мол, у самого несварение.
– А торт? – спросила Катя.
– Торт?
– Что Макару привезли из ресторана Олимпийского комплекса?
– Да, в большой такой коробке. Здоровенный торт. Как раньше делали, с жирным сливочным кремом. Но его никто есть не стал. Гала с Барыне… с Меланьей о фигуре заботятся, Макар только глянул и поблагодарил, но не попробовал, у Ларисы Ильиничны от жирного поджелудочная пошаливает – она вечно мезим глотает. Циклоп сладкого не ест.
– А гости?
– Какие гости?
– Лишаев и Тутуев.
– Да какие же это гости? – удивилась Гольцова. – Это свои. Филин… то есть Лишаев, он партнер Саввы Стальевича, они и деньги через него в Лондон переводили, потому как у Саввы Стальевича санкции и он сам ничего от своего имени делать по финансам не может, ну если в Европу или в Англию. А Эдичка… то есть Тутуев, он здесь как в клинике пациент. За ним догляд нужен. Савва Стальевич его жалел очень и поэтому к себе в дом забрал. Сказал – иначе пропадет совсем. Они оба отсутствием аппетита не страдают, нет. Эдичка Тутуев порой, когда на него накатывает… это самое, депрессия, психоз, капризничает. А так кушает хорошо. С ложки кормить не нужно. Все сам. Они и торт, по-моему, ели. Они все едят.
Катю поразил этот ответ. Но она пока решила про «своих»-«гостей» тему оставить. Ее интересовало другое.
– Когда вы накрывали на стол, готовились к торжеству и раньше, утром, кто заходил к вам на кухню?
– А зачем вам это? – спросила Гольцова.
– Это важный вопрос. Так кто? Кого точно вы видели?
– Кузьма. Макар. Дроздов. Лишаев. Меланья. Конечно она…
– Кто?
– Лариса Ильинична. Она же все проверяет, контролирует.
– Когда они заходили, вы все время присутствовали на кухне или покидали ее?
– Я хлопотала по хозяйству. Стол накрывала. На сто кусков разрывалась, спешила. Это вы спрашиваете, потому что полиция сказала – отравили Савву Стальевича?
– Да, – Катя кивнула.
– То есть что – мы взяли его и отравили?! – повысила голос Гольцова. – Мы здесь в его доме?
Катя смотрела на нее.
– А вы сами что думаете по этому поводу?
– Я ни в чем не виновата. Я его не травила, – быстро ответила Гольцова.
– Мы вас ни в чем не обвиняем, – мягко проговорила Катя. – Мы не полиция. Мы – страховой фонд. У нас собственное расследование.
– Вы обедать останетесь? – Гольцова глянула на часы на стене. – И так припозднились уже. Не поймешь – то ли обед, то ли ужин. Смешалось все. Мне на вас накрывать?
– Нет, спасибо, – ответила Катя.
А Клавдию Мамонтову она объявила, когда они покинули кухню – все, уезжаем. На сегодня достаточно. Надо обработать и прояснить то, что узнали, хотя узнали пока так мало.
И Мамонтов согласился. Да, продолжим завтра.
Уже давно стемнело. И на участке зажглась подсветка. Они сели в машину – говорить ничего никому не стали. Когда подъехали к воротам, те просто бесшумно открылись – машину или увидели из дома на камере охранного наблюдения, или сработал автомат.
– Позвоните майору Скворцову, – попросила Мамонтова Катя.
Тот позвонил, и начальник отдела полиции объявил, что он уже выезжает – не надо, чтобы встреча проходила в стенах ОВД. Макар Псалтырников вполне мог куда-то позвонить, кого-то нанять, чтобы проверить «детективов фонда», свалившихся на него как с неба. Поэтому прямые контакты с полицией стоит максимально ограничить.
Скворцов назначил им встречу на берегу озера в лесу. Словно шпионам. Когда они подъехали, машина Скворцова уже ждала их. А сам он курил, держа под мышкой ноутбук и папку с документами в здоровой руке.
– Как вы с переломом машиной управляете? – спросила Катя, поздоровавшись.
– Легко, – Скворцов сверкнул своими очками, похожими на пенсне. – Ну, рассказывайте свои впечатления. Сгораю от любопытства.
Удобно устроившись во внедорожнике Мамонтова, они начали рассказывать. Долго и обстоятельно.
– В торте ничего нет, – выслушав, объявил майор Скворцов. – Все его остатки изъяли. Экспертиза ничего не нашла. И в образцах всех остальных продуктов тоже ничего. Яд Псалтырникову дали в чем-то другом. Или же он сам его принял. У него в крови приличная доза алкоголя, средняя степень опьянения. Насчет содержимого желудка эксперты не смогли определиться, потому что его вырвало дважды.
– Вы привезли нам заключение судмедэкспертизы? – спросила Катя.
Он протянул ей документы.
– Причина смерти – отравление. И у него обнаружены частицы речного ила в носоглотке и трахее. Он упал в воду, когда почувствовал себя плохо. Наглотался воды, но в легких чисто. Не утонул. Не успел.
Катя и Мамонтов читали заключение патологоанатома.
– Это все туфта теперь, – объявил Скворцов хмуро. – Будет другое заключение. Потому что эксгумация, повторное исследование. И там что-то непонятное совсем.
– Как это? – спросил Мамонтов.
– Эксперты темнят. Говорят – окончательные выводы сделают позже, после комплексной биохимии.
– А что там может быть еще? – удивилась Катя.
– Уж не знаю. Надо ждать. Такое исследование не один день займет.
– У Псалтырникова имелась любовница Марина Ковалева, – вспомнила Катя. – И она умерла. О смерти ее как-то уклончиво нам сказали. Надо проверить эту информацию. Она работала сначала в департаменте референтом, а затем жила в его доме в Барвихе, помогала ему с больной женой. Но не в качестве сиделки.
– Хорошо, проверим, – Скворцов кивнул. – Любопытные сведения пришли по поводу их работника Кузьмы Поцелуева. Это ведь именно он приобрел ортонатрий. Мы клинику проверили ветеринарную, откуда рецепт, и я беседовал с ветеринаром. Он сказал мне, что это сам Поцелуев попросил у него этот препарат.
– Сам? А откуда он мог знать о таком лекарстве для лошадей? – спросил Мамонтов.
– Он в начале своей бурной карьеры служил в конной полиции в Ярославле. Разгон митингов и демонстраций. Потом уволился или его уволили. Но в лошадях и ветеринарных препаратах он разбирается прилично. А также в действии этих лекарств.
Катя вспомнила «плешивого поэта византийца» – ну кто бы мог подумать!
– И какое же у вас самое первое впечатление от увиденного? – спросил Скворцов.
– Мутно все, – изрек Мамонтов. – Мутное очень дело. Внешне все дружелюбно, интеллигентно, немного чудачеств, немного дурачеств. Это в прошлом. Сейчас вроде как выпали в осадок. Сбиты с толку. Но что под этим кроется…
– Они не слишком опечалены смертью главы дома, – подтвердила Катя. – Даже его сын и племянница.
– Продолжим копать, – Скворцов вздохнул. – Я сегодня статистику просмотрел уголовных дел по отравлениям – раскрытие и сколько до суда дошли. Плачевно все. Кое-что раскрыли, да, но не доказали. По части доказывания конкретной вины конкретного обвиняемого такие дела стоят особняком.
– Назвался груздем, полезай в кузов, – ответил на это Мамонтов. – Денис, мы устали как черти, ужинать сейчас поедем. С утра ничего не ели.
– В «Золотую лошадь»? – Скворцов прищурился. – Жаль, не могу там с тобой шары на бильярде покатать. Ну ладно, завтра жду вестей.
Он распрощался с ними, и они сами, как шары, покатили по берегу Бельского озера под осенними звездами. Дорога привела к какому-то деревянному «парадизу», весьма напоминавшему старинный трактир. Мамонтов провел Катю на открытую веранду. Они сели за грубый деревянный стол, им принесли пледы – Мамонтов сразу отдал свой Кате – и свечи под стеклянными колпаками.
Катя глянула в меню – все жареное, сплошной шашлык да свиные ребра. Такое нельзя есть на ночь. Она вспомнила, как в оные времена они тоже сидели с Мамонтовым в кафе – только на берегу Волги. И он тогда был красноречив. А сейчас в основном молчал, листал меню.
– Хотите пирог «Курник пополам»? – спросил он.
– Хочу.
Он заказал официантке и попросил еще пирогов с яблоками «с собой». Им принесли чай, заваренный с мятой.
Клавдий смотрел на Катю, закутавшуюся в два пледа.
– Прямую выгоду от смерти Псалтырникова получает его сын. Макар.
– Это очевидно, Клавдий.
– А я-то еще удивился, чего он такой сговорчивый с нами. Хорошо эта девица Гала все по полочкам разложила. Причины…
Официантка принесла румяный пирог «Курник». Ели в полном молчании. Катя решила не реагировать, что бы он там ни изрекал.
Напившись чаю, она объявила, что расплатится карточкой. Принесли пакет с яблочными пирогами – «с собой». Катя подумала – подарочек пылкой ювелирше. Но Клавдий Мамонтов поставил пакет перед ней.
– Утром к завтраку. Они здесь хорошие.
И снова по берегу Бельского озера – бескрайнего как море, черного, холодного, бесстрастного, двинулись к «пенатам», давшим кров и приют. По кривым улочкам Бронниц. Мимо того самого дома Крауха, где была когда-то уездная гостиница.
– Клавдий, вы бывали там внутри? – неожиданно для себя спросила Катя.
– Где?
– В старинном доме?
– Нет. Он закрыт.
Остановились у гостевых домов.
Дом Крауха виден с улицы – темный, ни зги не видно в его слепых окнах.
– Кого там убили? Вы сказали – это городская легенда.
– Барыню и ее лакея.
Катя ощутила разочарование – надо же, такая банальность. Барыня и лакей.
– Ее крепостного, – уточнил Клавдий Мамонтов. – И, по преданию, все это случилось чуть ли не за несколько дней до отмены крепостничества.
– А кто их убил?
– Много версий. Вам расскажут здесь с десяток историй, и все с разными концовками.
– Ваш предок, который приехал торговать имение Фонвизиных, в это время был здесь, в городе?
– Может, это и совпало как-то.
– А как его звали?
– Как меня.
Катя кивнула – ну надо же…
В окнах дома ювелирши вспыхнул яркий свет – Клавдия Мамонтова узрели и обрадовались всем любвеобильным сердцем.
– Порой мне кажется, что я в доме Крауха бывал, – Клавдий усмехнулся. – Не сны, нет, а так… Еду мимо, и мурашки по коже. В общем-то, все это чушь.
– До завтра, Клавдий, – Катя попрощалась.
Она открыла ключом дверь гостевого дома. Зажгла свет в прихожей. И прошла через темную комнату к окну. Пакет с яблочными пирожками все еще был в ее руках и благоухал сдобой.
Внедорожник Клавдия Мамонтова мигнул фарами, помедлил и внезапно развернулся, совершив этакий лихой полицейский разворот… Покинул улицу, оставив ювелиршу скучать в светелке у окна.
«Ну надо же, – снова подумала Катя. – Уехал. Домой на папину профессорскую дачу».
Через минуту она уже забыла об этом. Достала мобильный и нашла на «Ютьюбе» «Шотландскую застольную» Бетховена. Ту самую, что пел Макар на видео.
Постой! Выпьем в дорогу еще! Бетси, нам грогу стакан…
Она отметила, что Макар пел бесконечно лучше – с какой-то вакхической страстью… и голос его… баритон…
Достала из пакета сладкий яблочный пирожок. Надкусила.
Затем строго приказала себе держать саму себя в ежовых рукавицах.