ГЛАВА ВОСЬМАЯ. «Где ты, где ты, Сын Неба?»

«Они бежали так быстро, что бросили у нас почти всю технику, не способную к самостоятельному перелету. Антарктида получила даром более полусотни легких бронемашин, пригодных для патрулирования побережья, и чертову уйму иного имущества.

Свое они побросали, зато тщательно запаковали и увезли самодельный радар Непрухина с магнетроном от микроволновки. Надо думать, для изучения. На халяву и хлорка – творог. Кто привык двигать прогресс заемными мозгами, тот не должен стыдиться мародерствовать. Главное сделать вид, что так и надо.

Заодно они прихватили с собой Тейлора и еще нескольких видных антарктов. Наверное, полагали, что из них можно извлечь информацию о дислокации нашего «секретного оружия» и попытаться перехватить ускользнувшую победу.

А что мог рассказать им Тейлор? Еще меньше, чем я.

Одного грозного предупреждения, переданного по каналам «Антарктиды online», оказалось достаточно, чтобы пленных вернули нам с извинениями.

Взамен мы вернули тех, кого пленили в подледных ярусах Амундсен-Скотта. Правда, одному из них настолько понравились антаркты (а может быть, также и красное вино), что он попросил политического убежища. Просьба была удовлетворена.

Как пенили волны авианосцы, разбегающиеся от наших берегов! Как потешались над силами вторжения телекомментаторы неамериканских СМИ! Любо-дорого было посмотреть.

Американцы (кто бы сомневался?) объявили на весь мир, что своей военной операцией достигли поставленных целей, привнеся в Антарктиду дух демократических свобод и тэ дэ, и тэ пэ. А следовательно, в присутствии американских войск на Белом континенте более нет никакой необходимости. Можно совершить акт доброй воли, благородно удалившись.

Может, кто-нибудь в Техасе и поверил в эту чушь, не знаю. По-моему, всякий, кто видел в небе комету с ядром из эсминца или хотя бы слышал разговоры о ней, должен был знать цену заявлениям госдепа.

Впрочем, нам-то какое дело? Если целая нация желает и дальше пребывать в состоянии массового гипноза, то это ее дело, а никак не наше. Покуражившись в свое удовольствие, мы в конце концов даже ослабили пропагандистскую составляющую в материалах «Антарктиды online». Зачем сотрясать эфир тем, в чем нет нужды?

Мы уже не так отчаянно, как раньше, пытаемся внушить к себе уважение и сочувствие. Теперь Свободная Антарктида – всеобщее пугало, и это нас не беспокоит. Страх как оплот национальной безопасности гораздо надежнее, чем все на свете добрые чувства, вместе взятые. А уважение… я думаю, придет со временем.

Да куда оно денется! Свободная Антарктида не собирается брать пример с России, из кожи вон лезущей, чтобы доказать лощеным подлецам, что она тоже цивилизованная страна. Никто этого не докажет, если дел на цент, а лести и хвастовства – на анталер.

Но я отвлекся. Пусть туда-сюда во времени скачет темпоральная блоха – продукт воображения какого-нибудь фантаста, а мне так делать не следует. Лучше я попытаюсь изложить все по порядку.

Ясное дело, я не поверил информационному выпуску о заброшенном в космос эсминце. А вы бы поверили? Даже когда сенсационное сообщение стали с упорством дятла повторять другие каналы, я все равно считал это «уткой». Тоже птица. Помнится, я не отказал себе в горьком удовольствии пройтись ядовито насчет повальной тупости человечества, которому что ни дай – все схарчит и не поморщится.

А ночью я сам увидел комету. Она висела низко на востоке, половина ее хвоста скрывалась за какой-то горой, но зрелище все равно было потрясающее. Коган смотался куда-то, привез мощный бинокуляр на треноге, и мы по очереди убеждались: иногда СМИ говорят чистую правду. Впрочем, они почти всегда говорят правду в тех случаях, когда их информацию легко проверить.

Сложив два и два, мы убедились: Свободная Антарктида одержала победу. Мы отпраздновали триумф, причем даже мне было позволено выпить бокал вина, и даже Чаттопадхъяйя пил вино, но только безалкогольное.

А я-то думал, что теперь мне с женой и детьми придется подыскать тихую страну и жить не высовываясь, постепенно спиваясь от тоски… Куда там!

Понятия не имею, что сталось с агентами, захваченными при моем освобождении. Я не стал расспрашивать об их судьбе, а если бы и спросил, еще не факт, что мне ответили бы. Надеюсь, что им пришлось не лучше, чем мне.

Испытайте с мое – думаю, и вам не захочется подставлять вторую щеку, а захочется совсем другого.

На третий день после появления в небе необычной кометы и на второй после бегства оккупантов из Антарктиды мы легализовались в Женеве как ни в чем не бывало. Ни у полиции, ни у швейцарских спецслужб не возникло к нам вопросов. Где пигмею тягаться с тяжеловесом! Для прессы мы заявили, что наша миссия

исчерпана, от дальнейших комментариев воздержались и в тот же день вылетели в Антарктиду через Марокко, Суринам и Галапагосы, замкнув тем самым кругосветку.

Вале и пацанам понравилось путешествие. А как нас встречали в освобожденном Амундсен-Скотте! Как чествовали по всей Антарктиде! Вовка с Петькой задирали носы: их папка самый-самый супер-пупер! Он вам не какой-нибудь пришлый, он коренной антаркт и первый национальный герой!

Пришлось сделать им внушение, чтобы вели себя поскромнее. Не хватало мне еще обронзоветь при жизни. Я живу, я двигаюсь. Мне даже случается мыслить. Могу обматерить, если надо. Покажите мне хоть один сквернословящий памятник.

И у меня есть планы на много лет вперед.

Кстати, мои пацаны почему-то решили, что теперь могут не ходить в школу за неимением таковой – и жестоко просчитались. Почему хоть в детском, хоть каком возрасте жизнь должна казаться медом – этого я не понимаю. Во всех мало-мальски заметных антарктических поселках, включая и наш, теперь открыты школы, и мы уже подумываем об учебном заведении с программой колледжа. Специалистов, которых можно подключить к преподаванию (хотя бы на полставки) у нас достаточно. Преподавание ведется на разных языках, но никто не видит в том беды – у нас в Антарктиде все очень быстро становятся полиглотами.

Языковые барьеры мешали нам только поначалу, да и то не были самыми серьезными из наших проблем.

С тех пор прошло уже больше года.

Мы все крепче стоим на ногах. Свободная Антарктида подала заявки на вступление в чертову уйму международных организаций, включая ООН. Число стран, признавших нас, на прошлой неделе перевалило за сто пятьдесят. Это стало настоящей проблемой: ну нет у нас столько людей, чтобы укомплектовать минимально необходимым штатом полторы сотни посольств, консульств и торгпредств! Да и антарктов, желающих надолго переехать в иную часть света, пока что набралось немного.

Подождем еще.

Несмотря на то, что численность населения Свободной Антарктиды возросла до тридцати тысяч человек, нам все еще удается обходиться без представительской демократии с ее лоббизмом, политтехнологиями и прочими язвами. Во всем мире никто не осмеливается дразнить нас охлократами. Во-первых, потому, что нас боятся, а мы обидчивы. А во-вторых, сами-то они лучше, что ли? Послушный, лояльный, самодовольный охлос нужен им, а не нам.

Кроме того, полноправных антарктов среди нашего населения пока еще один из десяти. Мы увеличили ценз оседлости до двух лет. Поэтому в части ежедневных референдумов по текущим вопросам технических проблем не возникает.

Я знаю, что вы на это скажете: мол, самая настоящая дедовщина. Согласен, она и есть. Отчасти. Свободная Антарктида не объявляла призыв под угрозой суда и колонии. Нам нужны только добровольцы. Не согласен – гуляй. К тому же континент у нас очень уж специфический. Нельзя позволять новичку наделать больших глупостей, пока он не осмотрелся и не понял, что тут к чему.

А вы попробуйте получить гражданство в любой цивилизованной стране спустя всего-навсего два года после иммиграции!

Многие из тех, кто намеревался явиться на готовенькое, уезжают обратно, убоявшись трудов и неустроенного быта. Но многие остаются, и в каждом из них понемногу зреет антаркт.

Удачи им!

Вы умеете работать? Ваши способности не получают признания в вашей стране? Вы готовы начать с нуля? Тогда приезжайте. Возможно, вам понравится.

Разумеется, мы полностью игнорируем смехотворные притязания отдельных лиц на владение тем или иным клочком антарктической суши. Кроме притязаний, у них нет ничего, так за что же платить? Одному особенно настырному (кстати сказать, ни разу не побывавшему в Антарктиде) я от своего имени послал наложенным платежом четыре кола. Нет, не осиновых. Это заявочные столбы – пусть вколачивает их хоть в лунный реголит, хоть в ржавые марсианские пески и царствует там в свое удовольствие. Не застолбил территорию, не защищал свои владения – гуляй.

Чуточку сложнее с чилийцами и аргентинцами, продолжающими храбро настаивать на своих правах на нашу территорию. Мы не стали выгонять их с давно насиженных мест и даже не требуем арендной платы, а всего лишь ограничили им свободу перемещения километровыми зонами вокруг их станций. Нет смысла форсировать события. В конце концов, терпел же Китай на своей территории Гонконг и Макао – и что фатального для Китая из этого проистекло? Кажется, в конечном счете он только выиграл.

Дела наши идут в целом неплохо. Правда, их не становится меньше. Мне то и дело приходится мотаться то в Амундсен-Скотт, то в Новолазаревскую, то в новый поселок в оазисе Грирсона, то куда-нибудь еще. Как и прежде, меня заедает текучка, и я мечтаю об отпуске.

Мечтать, говорят, не вредно. Но уж если мне надоест до чертиков – подам в отставку и махну с семьей на Таити. Или в Австралию. Андрюха Шеклтон звал погостить на отцовском ранчо.

У нас еще все впереди. Не у всех, к сожалению…

Мы так и не узнали, где нашли свою смерть Игорь Непрухин и Евгений Кубицкий, более известный как Женька Большой. Мы не знаем, что их убило: холод или непрочный снежный мост над трещиной в леднике. Для нас, оставшихся в живых, это не так уж важно, а для них теперь тем более. Известно только, что они не дошли до Солнечного. И еще известно, что Игорь удрал из оккупированной Новорусской на тракторе без кабины и без настоящего снаряжения, чтобы местоположение Солнечного оставалось тайной. А Женька добровольно пошел с ним, чтобы хоть немного увеличить его шанс дойти до цели.

Теоретически авантюра могла закончиться удачей – при полном отсутствии ЧП. Но так не бывает. А если такое иногда случается, то немедленно объявляется чудом.

Чуда не произошло. Антарктида вообще не щедра на чудеса и шутить не любит. Сколько прекрасных людей навсегда остались в ее льдах! Игорь и Женька очень далеко не первые и, убежден, не последние. Хотя мне очень хочется думать иначе.

Мы долго пытались найти их тела. Мы не нашли ничего. В редкие погожие дни на поиски вылетал «Ан-3». Два наблюдателя заработали себе снежную слепоту – и все без толку. Поиски продолжались месяц и другой.

Потом, как водится, трагедия начала забываться, а самолет понадобился для других целей. Количество неотложных дел отнюдь не убыло после того, как агрессор оставил нас в покое. Но еще и сейчас пилоты, пролетая над предполагаемым районом гибели наших друзей, пристальнее, чем обычно, всматриваются в ледяной ландшафт, если позволяет видимость.

Шимашевич предложил поставить им памятник. Я видел несколько эскизов, выполненных разными скульпторами. На одном из них они стоят обнявшись – полярник-мечтатель, осмелившийся провозгласить независимость Антарктиды, и яхтсмен, ставший настоящим антарктом. Оба улыбаются, причем под мышкой у Игоря зажат разинувший клюв утконос, а Женька держит в свободной руке банку пива «Оболонь».

Кое-кому идея поставить такой памятник показалась легкомысленной и даже кощунственной, а мне пришлась по душе. Когда мне однажды сказали с отвратительным апломбом, что памятник-де должен воспитывать нашу молодежь в духе мужества и героизма, я взбесился и наорал. Кому нужно искусственное, культивированное, вроде тепличного ананаса, мужество? Оно либо есть, либо его нет, и ни пиво, ни глупые мечты об утконосах ему не помеха.

Лично я до сих пор не могу простить агрессору гибе-т ли моих друзей-антарктов. Что мне с того, что его потери в итоге сравнялись с нашими? Я не удовлетворен тем, что далеко не все наши средства обороны, импровизированные и часто экзотические, были приведены в действие.

Отчасти из-за внезапности нападения. Отчасти из-за того, что само антарктическое руководство не владело всей полнотой информации о том, что мы на самом деле имеем.

Например, так и не пошли в дело вакуумные бомбы на пропане, детали которых дизелист Хвостовой втихую выточил в механической мастерской еще до агрессии, а готовую продукцию где-то прикопал. Впоследствии мы испытали одно такое «изделие», избрав полигоном пустынное местечко метрах в двухстах от крайних домиков поселка. Кто ж знал, что надо было уходить за горизонт! Короче говоря, четырьмя домиками (к счастью, только что собранными и еще не заселенными) в Антарктиде стало меньше. Меня и Хвостового контузило, причем он уверяет, будто его контузило не взрывом, а мною, упавшим с несусветной высоты на него, мирно катящегося по насту и никого не трогающего. Может, так и было: чего не помню, того не помню.

При обороне Новорусской мы потеряли больше пятидесяти человек. Погибли в бою Нематодо и Бакланов-Больших. Приняв ледяную ванну, умер от воспаления легких Илья Зубко – оккупантам не пришло в голову его лечить. А сколько наших соотечественников, как старожилов, так и новичков, пало по всей Антарктиде в попытке оказать безнадежное, как тогда казалось, сопротивление!

Нет ничего безнадежного. Теперь я это точно знаю.

Мы похоронили мертвых в красивом месте на берегу. Рядом с людьми вырыли могилу для Тохтамыша. Никто не видел, как погиб наш верный пес, но прошит пулями он был так густо, как могут прошить только из мести, паля по уже мертвому. Я не сомневаюсь, что его клыки успели попробовать чужой крови.

А попугай Кеша остался жив и снова как ни в чем не бывало летает под куполом. Его сломанное крыло вполне зажило и действует нормально. Сам видел. Уоррен души не чает в крылатом ухоеде и на полном серьезе просил для него медаль. А пока повар оставляет самые лакомые кусочки баранины специально для попугая, так что уши жителей и гостей Амундсен-Скотта остаются в относительной безопасности.

В Новорусской теперь шумно: строится порт. Поселок – уже почти город – пришлось перепланировать, многое снести и еще больше выстроить заново. Работы хватает. О досуге мы тоже не забываем, имея для этого многое, в том числе и… яхт-клуб. Только у Баландина, нового мэра, нет минуты свободной.

Еще быстрее растет новый Солнцеград-Зонненбург в оазисе Грирсона. Прежний «Шнупфендорф» мы эвакуировали – жить в той сырости оказалось на редкость малоприятно. А ведь все-таки жизнь дана человеку, чтобы радоваться.

Не только наша Новорусская размножается почкованием. Новолазаревская вывела поселок-сателлит к озеру Унтерзее в оазисе Ширмахера. Там купаются! Новые поселения отпочковались от Моусона, Дюмон-Дюрвиля и Бодуэна. Удалось реанимировать некогда заброшенные Молодежную, Бэрд, Восток, Литл-Рокфорд и некогда самую южную из береговых станций – Русскую. Процесс продолжается.

С Шимашевичем я сознательно не встречаюсь. Мне и думать о нем не хочется. Вероятно, он полагает, что поступил со мною максимально корректно, ну а я так не думаю. Люди для него – игрушки, подороже и подешевле. Меня он счел дорогой игрушкой и не позволил привести в негодность. Но почему я должен быть благодарен ему за это?

Я признателен за другое: ведь выезд ко мне Вали с пацанами наверняка организовали его люди. А Антарктида признательна ему за хлопоты, денежные вливания, оплаченные акции гринписовцев и антиглобалистов и тэ дэ, и тэ пэ.

Короче говоря, убивать набоба я передумал и даже не стал настаивать на лишении его прав гражданства, но немало позлорадствовал над тем, как он ИСПУГАЛСЯ нашего «геофизического оружия», о котором нам по-прежнему ничего не известно. Но Шимашевичу знать об этом необязательно.

Он по-прежнему остается крупнейшим нашим финансистом с ограниченным влиянием и ведет себя очень осторожно. От мысли положить Антарктиду себе в карман ему пришлось если и не отказаться насовсем, то уж, во всяком случае, исключить ее из ближайших планов. Нам известно, что он прикармливает некоторых депутатов Конгресса, но, конечно, не может купить голоса всех антарктов. Есть сведения, что его люди втайне собирают информацию о том, кто где находился в тот день и час, когда «скакнул» континент.

Мы тоже.

Мы – это члены бывшей антарктической делегации в Женеве плюс Коган. Плюс несколько добровольных помощников, умеющих держать язык за зубами и не посвященных полностью в суть дела. Во избежание.

Лично я не уверен, что мы что-нибудь отыщем. Еще меньше надежд на то, что с находкой или без нам удастся понять физику «скока». Но если есть хоть микроскопический шанс, было бы фатальной глупостью отдавать его Шимашевичу.

Почти все антаркты убеждены: мы действительно нашли во льдах инопланетный корабль и располагаем геофизическим оружием, настолько секретным, что засекречены и люди, которые могут знать о нем хоть что-нибудь. Но если вы вздумаете разубедить в этом какого-нибудь антаркта, пожалуйста, не надо ссылаться на меня. В ответ на прямой вопрос я лишь многозначительно усмехнусь и переведу разговор на другую тему.

Но ведь где-то – девять шансов из десяти! – и в самом деле прячется Нечто. Может быть, чужой космический корабль, вмороженный во льды миллионы лет назад. Может быть, что-то такое, чего мы себе не можем даже представить. Оно есть.

И – снова девять из десяти! – сработало оно не случайно. Во второй раз – наверняка не случайно. Уж очень вовремя.

А значит, пресловутое геофизическое оружие не только существует, но и находится в распоряжении вполне реального человека, вернее всего, антаркта.

Надеюсь, он разумный человек. В пользу такого предположения говорит хотя бы то, что

вот уже больше года никаких новых «рокировок» не наблюдается.

И все-таки мне неспокойно. Я предпочел бы поставить столь могучее средство под надежный контроль. Или тайно вывезти в океан да и утопить где-нибудь в глубоководном желобе.

Мы не успокоимся, пока не найдем. Мы продолжаем искать.

Но результатов пока нет. И нам остается лишь вопрошать, подобно толстовской Аэлите: «Где ты, где ты, Сын Неба?»

Не знаю, получим ли мы когда-нибудь ответ. Хотелось бы надеяться…»

***

Дизелист Самоклюев встречал гостей.

Встречал он их всегда радушно, независимо от того, намеревались ли они задержаться или спешили дальше, перекинувшись с отшельником двумя-тремя словами. Некоторые и вовсе катили мимо, не притормаживая у кособокого домика близ холодного склада.

Самоклюев не обижался.

«Сосланный» Ломаевым на седьмой километр, он там и остался, несмотря на то, что его внешность теперь уже не имела никакого значения. Свое решение он объяснял тем, что стал полярником не для того, чтобы вертеться в шуме и давке – этого добра и на Большой земле навалом. Чем меньше народу суетится вокруг, тем лучше. А еще лучше жить одному. Тогда начинаешь по-настоящему ценить всю прелесть человеческого общения.

– Генка! Андрюха!

Могучий Ломаев и долговязый Макинтош слезли со снегохода, подошли пожать руку. Макинтош протянул левую.

– Как? – спросил Самоклюев, указав взглядом на культю.

– Что? А, это? Уже не ноет. Рука есть как рука. Короткая только.

– Да уж, парень, нарушили тебе симметрию…

– Плохой солдат, – объяснил, улыбаясь, Макинтош. – Хороший выставляет из укрытия… как это… ствол! Да. Ствол, а не руку.

– Бывает, и чего похуже отстреливают, – сказал Самоклюев. – Вы на склад?

– Мы в оазис. Синоптики дают погоду. Часа за четыре добежим. Вот Андрюха хочет перебраться туда на жительство.

– Хорошее дело. Радируй оттуда в Новорусскую: дизель я перебрал, пускай забирают. Зайдете чаю выпить?

– В другой раз. Знаешь, прогноз – прогнозом…

– Знаю. Прямо сейчас и поедете?

– Ага, – кивнул Ломаев и достал блокнот. – Андрюха, ты погуляй покуда… Тут вот какое дело: я, знаешь ли, надумал писать историю Свободной Антарктиды. Ну, то есть с того дня, когда она прыгнула… Не поможешь?

– Я?

– Ты.

– Нашел историка. Я и объяснительные-то записки никогда не умел толком писать…

– Тебе и не надо. Ты только вспомни. Давай с самого первого дня, ладно? Когда случился «прыг-скок», ты был в дизельной?

– Здесь я был. Мы с Недобитько приехали за мороженой птицей. Да ты уже спрашивал.

– Ну? Когда? Убей, не помню. Ладно, давай по новой. «Прыжок» ты сразу почувствовал?

– Все его почувствовали. Сперва тряхнуло несильно, потом у всех сразу мигрень…

– То есть почувствовал, когда был на складе?

– Не так. У вездехода я был, трансмиссию щупал. А Недобитько – тот на складе.

– Ну? Дальше, дальше…

– Чего тут «дальше»? Погрузили мы на сани курей-гусей – и назад. Что нам тут было делать? Прикатили на станцию – а там все ошалевшие, все бегают, и Типу-нов ругается. Да ты сам видел.

– Ладно… – Ломаев спрятал блокнот в карман ка-эшки. – Если еще вспомнишь что-нибудь…

Он оседлал снегоход, велел Макинтошу держаться крепче, махнул на прощание рукой и газанул. Слышимость сегодня была отменная. Прошло минут десять, прежде чем треск мотора затих вдали.

Еще долго Самоклюев курил, подставлял лицо солнцу, вдыхал морозный воздух пополам с крепким табачным дымом и все никак не мог решиться. Потом косолапо затопал в сторону от «тракта», от холодного склада и своего жилища. К свалке.

Поставь в Антарктиде хоть собачью конуру, хоть скворечник на шесте – и все равно рядом неизбежно будет свалка, дело только в ее размерах. Здесь, на седьмом километре, свалка была совсем маленькая. Не чета залежам всякого ненужного барахла в Новорусской и особенно в Мирном. Вдобавок все мало-мальски пригодное для строительства хибар – доски, бочки, ржавые жестяные листы, обрезки труб и швеллеров – давно было откопано, увезено и использовано.

В ничем не примечательном месте Самоклюев осторожно пробил ледяную корку. Пришлось повозиться, прежде чем в его руках оказалась драная, трижды отслужившая свой срок телогрейка, свернутая в тугой ком и обмотанная шпагатом. Дизелист осторожно развернул ее. Молочно-белый шар, испещренный непонятными, похожими на причудливые кляксы значками, ничуть не изменился за год. По-прежнему казалось, будто от него исходит тепло, и по-прежнему это был обман: шар нипочем не желал плавить снег. Какая энергия скрывалась в нем на самом деле, Самоклюев боялся даже думать. Ни одно рукотворное устройство так не может – это он знал точно. Дизелисту шар казался живым.

Он вновь не удержался – приложил к шару ладонь. Если просто дотронуться до него, ничего не случится. А если приложить палец к любому значку и начать чертить линию – значок послушно поедет за пальцем. И если совместить этот значок с другим значком, то…

То будет то, что уже было.

Один раз повезло. А ведь можно было, наверное, загнать земной шар в недра Солнца. Чего проще? Или разорвать Землю надвое. Или зашвырнуть ее к чертовой матери за орбиту Плутона – тоже удовольствие маленькое.

Худо, что Ломаев снова стал допытываться. Наверняка что-то подозревает. Как хорошо, что на шар не наткнулся покойный Непрухин! Болтун он был, светлая ему память. Растрепал бы всем в один момент. А есть вещи, которые никому не надо знать…

Даже достойнейшие из достойных небезгрешны. И потом, разве необходим злой умысел? Ведь в первый раз шар сработал, и Антарктида «прыгнула» не от действия значка и пальца, а просто из-за того, что он, дизелист Самоклюев, поскользнулся и уронил шар на наст!

Старая телогрейка без одного рукава показалась недостаточным амортизатором. Дизелист сходил в подсобку за тряпками и стометровой бухтой капронового шнура. Как следует упаковав шар, обвязал его шнуром и, сориентировавшись по вешкам, понес его в сторону от трассы. В пятидесяти шагах он нашел то, что искал.

Трещина была давно знакомая – узкая, не шире метра. Надо думать, в глубине она еще сужалась. Идеальная могила.

Опустив в трещину сверток, Самоклюев стал медленно стравливать шнур. Когда от бухты осталось всего пять-шесть петель, дизелист забеспокоился. Бросать было ни в коем случае нельзя. Но вот шнур провис. Осторожное подергивание ничего не дало – как видно, сверток плотно застрял. Вот и ладно…

Свободный конец шнура Самоклюев бросил на скользкий наст. Развернувшись змеей, шнур заскользил туда, вниз. Еще оставалась секунда, чтобы поймать его, переиграв все заново…

Секунда прошла. Рядом с трещиной остался только Самоклюев. Он точно знал, что уже сейчас никто не найдет ухоронку, а спустя дни и недели, когда вьюги наметут в трещину снега… Нет, это навсегда.

Гостинец со звезд сделал свое дело. Свободная Антарктида более в нем не нуждалась.

ИГОРЮ АНТОНОВИЧУ КОРЖЕНЕВСКОМУ, начальнику нескольких антарктических научных станций, великодушно поделившемуся с нами своим знанием Антарктиды и антарктического быта, и не его вина, если мы все-таки не избежали кое-где «развесистой клюквы»;

ДМИТРИЮ БАЙКАЛОВУ, серьезно пополнившему наши запасы литературы об Антарктиде в период работы над книгой, что, надо надеяться, уменьшило развесистость указанной ягоды;

КИРИЛЛУ ЕСЬКОВУ, литератору и ученому, без чьей светлой головы и дельных консультаций мы, может быть, и не начали бы писать эту книгу;

ПАВЛУ ВЯЗНИКОВУ, также не оставившему нас во тьме невежества;

Многим нашим друзьям и знакомым, не раз помогавшим нам добрым советом и торопившим с окончанием затянувшейся работы.

Пингвинам Адели за факт их существования.

Спасибо всем!