Есть в духовной жизни вопросы, на которые невозможно ответить однозначно. Не потому, что ответа нет или он слишком сложен для восприятия. А потому, что духовная жизнь человека в христианстве — это не застывшая раз и навсегда бетонная плита с нанесенными на нее правилами и регламентами. Скорее, она — росток, сначала пробивающийся из маленького семечка, потом робко выпускающий первые листки, постепенно крепнущий, набирающий силу и наконец — превращающийся в могучее, полное сил дерево. Могут ли быть одинаковыми рекомендации по уходу за деревом на различных этапах его развития? Очевидно, что условия, в которых может нормально жить взрослое растение, могут оказаться губительными для молодого ростка. Так и для новоначальных христиан Церковь предлагает совсем иные советы, чем для укрепившихся в духовной жизни подвижников.

Хотя конечно же для молодого, горячего сердца естественно в любом деле стремиться к пределам возможного. Во все времена в Церкви были, есть и будут «русские мальчики», как их называл Достоевский, готовые, подобно Алеше Карамазову, сказать: «Не могу я отдать вместо „всего“ два рубля, а вместо „иди за мной“ ходить лишь к обедне». Это искреннее их желание исполнить слова Христа буквально и в максимальной полноте веками становилось той самой духовной почвой, на которой вырастали такие светильники веры, как Сергий Радонежский и Серафим Саровский.

И все же общим правилом по отношению к максималистским устремлениям новоначальных в Церкви принято считать древнее святоотеческое наставление: «Если увидишь юношу, последующего своей воле и восходящего на небо, то возьми его за ногу и низвергни на землю, потому что такое восхождение на небо пагубно для него».

Причина этому проста: без опытного духовного руководства слишком большая ревность в исполнении евангельских заповедей способна привести лишь к таким же большим неприятностям. Как молодой саженец еще не в силах вынести шквальных порывов ветра, и потому его подвязывают к надежной опоре, так и для новоначального христианина может оказаться непосильным и губительным полное отречение от мирских дел и забот. А признаком начинающегося духовного здоровья в этот период, как это ни странно, является сознание того, что твой духовный уровень — это как раз регулярно ходить к обедне и вместо «всего» отдавать бедным хотя бы небольшую часть своего дохода.

Поэтому отвечать на вопросы, заданные в письме, мы попробуем именно в этом ключе — не забывая о высоте евангельского призвания и в то же время помня об опасности преждевременных самочинных подвигов.

Может ли христианин жить для себя? Ответ на этот вопрос, казалось бы, очевиден — Христос сказал: …если кто хочет идти за Мною, отвергнись себя, и возьми крест свой, и следуй за Мною (Мф. 16: 24). Однако у каждой евангельской заповеди, кроме ее содержания, есть еще и некое вертикальное измерение — мера ее исполнения каждым христианином в соответствии с его духовным состоянием.

С запрещающими грех ветхозаветными заповедями в этом смысле дело обстоит куда проще: сказано — «не укради», украл — значит, нарушил; сказано — «не прелюбодействуй», значит, любая любовная интрижка на стороне отлучает тебя от Бога и от народа Божьего. Но как быть, например, со словами Христа: …любите врагов ваших? Ведь даже для искренне желающего исполнить эту заповедь человека диапазон возможностей очень широк. Можно возлюбить своего врага так, чтобы при необходимости отдать за него свою жизнь, подобно Христу. А можно хотя бы просто перестать его ненавидеть, не желать ему зла в душе, увидеть в нем такого же человека, как ты сам, так же страдающего от греховной поврежденности и нуждающегося в Божьей любви и спасении. Между этим первым шагом к исполнению заповеди и вершиной самопожертвования — долгий путь, на котором Бог постепенно изменяет человека. Шаг за шагом, в каждом поступке, слове, мысли, человек может освобождать для Бога все больше и больше пространства в своем сердце. Но, как говорят китайцы, путь в десять тысяч ли всегда начинается с первого шага.

Заповедь об отвержении себя тоже предполагает начало, путь и вершины совершенства. И для человека, только начинающего жить по Евангелию, попытка сразу же примерить на себя образ жизни великих святых обычно приводит лишь к разочарованию в себе и унынию. А там, где появилось уныние, обязательно возникают и сомнения: «А правильную ли дорогу я выбрал? Быть может, христианство вообще не для таких, как я, а для одних лишь гигантов духа с железной волей и несокрушимой решимостью?»

Подобный ход мысли отнюдь не нов. Еще в IV веке многие жители Византии отказывались принимать Крещение, мотивируя это тем, что не смогут отказаться от привычного образа жизни, любимых дел и увлечений. И в том, что христианская жизнь по Евангелию вовсе не потребует от них столь радикального отказа, убеждал людей в ту пору не кто-нибудь, а сам святитель Иоанн Златоуст: «…Зачем ты убегаешь? Так, скажешь, я не могу соблюсти заповедей. Но разве Бог заповедал невозможное? <…> Разве не позволяется тебе заниматься делами? Разве я отвлекаю тебя от жены? Удерживаю тебя только от прелюбодеяния. Разве от пользования имуществом? От любостяжания только и хищения. Разве принуждаю раздать все? Только немногое, по мере возможности, уделять нуждающимся. <…> Разве принуждаем поститься? Запрещаем только предаваться опьянению и пресыщению. Устраняем то, что причиняет тебе бесчестие, что и сам ты еще здесь, прежде геенны, уже признаешь постыдным и ненавистным. Разве запрещаем веселиться и радоваться? Только бы это было не постыдно и не бесчестно».

Как видим, для новоначальных христиан планка отвержения себя тут предложена совсем невысокая: откажись хотя бы от того, что и сам в глубине души считаешь недолжным и вредным. А когда жизнь будет очищена от грубых грехов и страстей, в открывшейся перспективе, словно в отмытом окне, станут видны новые задачи и цели, ранее скрывавшиеся за слоем греховной грязи. Так мало-помалу Бог ведет человека с одного уровня познания собственной греховности на другой, с него — на следующий.

Конец такому путешествию в глубины собственного сердца наступает лишь вместе с окончанием земной жизни человека и его вхождением в вечность. Но продвигаться по этой духовной лестнице возможно только при условии непременного приведения в порядок той ее ступеньки, на которой ты стоишь сейчас. Любая попытка перепрыгнуть сразу же через несколько ступенек чревата непредсказуемыми последствиями. Преподобный Серафим Саровский говорил об этом так: «Все делай потихоньку, полегоньку, не сразу, не вдруг. Добродетель — не груша. Ее сразу не съешь!»

Этот же принцип постепенности движения к добродетели в христианстве лежит и в основе заповеди «не судите». Глядя на одни лишь внешние обстоятельства жизни других людей, мы никогда не сможем дать справедливую оценку состоянию их духа, динамике их приближения к Богу. Ступеньки чужой духовной лестницы закрыты от нашего взгляда, мы не знаем, из какой греховной бездны выводит Господь другого человека и какова цена усилиям, которые он приложил для того, чтобы оказаться в нынешнем своем состоянии. Английский писатель-христианин Клайв Стейплз Льюис писал: «Когда человек, с детства воспитанный так дурно, что считает жестокость нормой, совершает добрый поступок или удерживается от жестокости, рискуя вдобавок подвергнуться насмешкам своих товарищей, то в глазах Божьих он, возможно, совершил нечто большее, чем совершили бы мы с вами, отдав свою жизнь за друга».

Наверное, ровно то же самое можно сказать о людях, которые, обладая материальным достатком, путешествуют по миру, развиваются и радуются жизни в то время, когда вокруг столько человеческих страданий, боли и горя. Мы видим лишь внешнюю канву чужого бытия, сокровенная же жизнь духа каждого человека открыта лишь Богу. Возможно, многие из тех, кого мы считаем беспечными прожигателями жизни, на самом деле идут в Царствие Божие впереди благочестивых и высоконравственных христиан уже хотя бы потому, что их «старт» в этом путешествии состоялся из таких смрадных духовных низин, о которых нам лучше и не знать вообще. И каждый шаг в направлении к свету Христовой истины дается им куда тяжелее, чем нам.

А бывает и так, что за блеском внешнего благополучия скрывается самый настоящий подвиг любви к ближним, без всяких оговорок и пояснений. Положа руку на сердце, наверное, каждый из нас может признаться, что его хотя бы раз в жизни возмущало благополучие знаменитых спортсменов, их фантастические заработки, роскошная жизнь и прочие атрибуты материального успеха. Капитан хоккейного клуба «Локомотив» Иван Ткаченко тоже был весьма обеспеченным человеком — зарабатывал миллионы, жил в просторной квартире, возил семью на зарубежные курорты, ездил на дорогом автомобиле. То есть относился как раз к категории людей, которые позволяют себе путешествовать, развиваться, радоваться жизни, в то время как множество несчастных рядом с ними терпят нужду и всевозможные бедствия.

7 сентября 2011 года самолет, в котором команда «Локомотив» летела на очередные соревнования, не смог набрать необходимую скорость при взлете и разбился. Из команды в этой катастрофе не выжил никто. Погиб и ее капитан Иван Ткаченко. Лишь после его трагической кончины выяснилось, что спортсмен уже много лет тайно переводил большие суммы денег на лечение больных детей. Свои переводы он подписывал просто — «Иван Леонидович». Все, кому он помог выздороветь, до самой его гибели даже не подозревали, что таинственный «Иван Леонидович», перечисляющий сотни тысяч на их лечение, — это тот самый знаменитый хоккеист Иван Ткаченко, капитан ярославского «Локомотива». Работникам благотворительного фонда, через который спортсмен перечислял деньги, он запретил при любых обстоятельствах раскрывать его имя. Последний перевод — в полмиллиона рублей, на лечение онкобольной девочки из Воронежа, — Иван Леонидович сделал, уже сидя в кресле самолета, за несколько минут до своей гибели.

Может ли христианин иметь желания и мечты, идти к их исполнению, развиваться, стремиться к большему, достигать успеха и наслаждаться этим (благодаря Бога)? И самое главное, будет ли это вести его к главной цели— спасению?

Для ответа на эти вопросы совсем не обязательно выстраивать сложные богословские формулы. Достаточно лишь обратиться к истории Церкви и посмотреть, как обстояло дело со всеми этими вещами у святых, в спасении которых никто не сомневается.

Итак, начнем с развития.

Иоанн Златоуст обучался в школе крупнейшего позднеантичного ритора Ливания. Это обучение не было христианским: Ливаний исповедовал язычество и очень горевал о христианской вере своего лучшего ученика. Рассказывают, что перед смертью на вопрос, кому бы он мог поручить свою школу, Ливаний ответил: «Иоанну, если бы христиане не похитили его у меня». Закончив обучение, будущий Златоуст стал адвокатом в Антиохии.

Василий Великий получил прекрасное образование в Кесарии и Константинополе, а закончил его в Афинах, где обучался в знаменитой академии, основанной самим Платоном в 390-х годах до Рождества Христова. За шесть лет, проведенных в ее стенах, Василий добился прекрасных результатов в целом ряде дисциплин: риторике, грамматике, метрике, философии, астрономии, геометрии, арифметике. Он также изучал медицину, несмотря на то что она не входила в общую образовательную программу. Его отец, будучи оратором и законоведом, видел в сыне продолжателя своего дела.

Также отличником в Афинской академии был и лучший друг Василия — Григорий Богослов. Академия была языческим учебным заведением. Тем не менее отвергая все преподаваемые там языческие мифы, будущие святители очень высоко ценили знания о мире и обществе, которые там получали. И лучшим ответом на вопрос, имеет ли христианин право развиваться и учиться, если это не ведет его к спасению, наверное, будут вот эти слова Григория Богослова: «Я думаю, что всякий, имеющий ум, признает ученость первым для нас благом. И не только эту благороднейшую и нашу ученость, которая, ставя ни во что изысканность и пышность в слове, имеет своим предметом одно спасение, но и ученость внешнюю, которой многие христиане, по невежеству, гнушаются как ненадежной, опасной и удаляющей от Бога».

Под словами «стремиться к большему и достигать успеха» обычно предполагается продвижение по карьерной лестнице. Здесь тоже принципиальным является вопрос, есть ли среди святых примеры успешной светской карьеры и мешали ли им высокие должности оставаться христианами.

В эпоху римских гонений Церковь просияла целым сонмом мучеников, сделавших блестящую карьеру в римской армии, уже будучи христианами. Среди них — тысяченачальник Георгий Победоносец, доблестный полководец Евстафий Плакида, проконсул Димитрий Солунский, военный правитель Гераклеи Феодор Стратилат и еще множество талантливых и отважных воинов-христиан, дослужившихся в языческой армии Рима до высоких постов и оставивших эти посты вместе с жизнью лишь после того, как военная и государственная служба стала в империи несовместимой с исповеданием веры в Иисуса Христа.

А преподобный Иоанн Дамаскин вообще родился и вырос в семье главного судьи и начальника городских построек Дамаска — столицы арабской Сирии. После смерти отца по приглашению халифа Иоанн Дамаскин стал его первым министром.

Понятно, что для всех этих святых образование и высокие должности не были важнее их веры и стремления жить по Евангелию. И все же, зная их житие, трудно утверждать, будто христианство запрещает людям развивать свои таланты, заниматься науками, продвигаться по государственной или военной службе и вообще достигать успеха на избранной профессиональной стезе.

Более того, даже то, что сегодня принято называть хобби, христианство не отнимает у человека. Полтора столетия назад наш соотечественник святитель Феофан (Говоров) принял на себя особый подвиг — ушел в затвор. Оборудовав себе помещение на втором этаже двухэтажного дома, он более двадцати лет не вступал в живое общение ни с одним человеком, посвятив свою жизнь молитве и переводам духовной литературы. Но кроме обширной библиотеки он также взял с собой в затвор… фисгармонию, токарный станок, несколько ящиков инструмента для столярного, слесарного и переплетного дела, набор красок, пигментов и всего необходимого для живописи и иконного письма. «Нельзя все духовным заниматься, — писал он, — надо какое-либо нехлопотливое рукоделие иметь. Только браться за него надо, когда душа утомлена, ни думать, ни Богу молиться не способна». В затворе святитель действительно занимался на досуге резьбой по дереву, писал картины и иконы, переплетал книги, музицировал на фисгармонии и даже учился играть на скрипке. А еще у него в келье были микроскоп, телескоп и фотоаппарат.

В посланиях апостола Павла можно увидеть, что степень самоотречения ради Христа не была одинаковой даже в самом первом поколении христиан. И различие это определялось не какими-то индивидуальными особенностями людей, а их отношением к браку: …Неженатый заботится о Господнем, как угодить Господу; а женатый заботится о мирском, как угодить жене. Есть разность между замужнею и девицею: незамужняя заботится о Господнем, как угодить Господу, чтобы быть святою и телом и духом; а замужняя заботится о мирском, как угодить мужу (1 Кор. 7: 32–34). Однако это вовсе не стало поводом для запрещения брака. Напротив, все течения в христианстве, отрицавшие брак и призывавшие своих адептов к одному лишь высокому аскетизму, были признаны Церковью еретическими и не соответствующими замыслу Божьему о человеке.

Христианство не отнимает у человека ни одной здоровой радости, поскольку и сам человек, и мир вокруг него были сотворены Богом именно для радостного причастия к Божественному бытию. Воцерковляя все стороны своей жизни, христианин не уничтожает собственную радость — от дружбы и любви, от избранной профессии и увлечений наукой, искусством или спортом. Он лишь обретает все новые и новые измерения этой радости, постепенно открывая за каждым ее проявлением любовь Божию.

Однако христианская радость вовсе не тождественна уходу от всех бед и горестей мира в некую «нирвану» своих благодушных фантазий. Печальная правда заключается в том, что человек в нынешнем его состоянии подвержен страданиям, из которых в значительной степени состоит жизнь каждого из нас и всего человечества в целом. Массовая культура современности направлена главным образом на то, чтобы помочь человеку забыть об этом, убедить его в том, что мир в целом добр, хорош и предсказуем, а все плохое и страшное всегда случается с кем-то другим и где-то не здесь. Но сколько ни прячь голову в песок, а раньше или позже со страданием — своим или чужим — приходится столкнуться любому человеку, независимо от его веры и мировоззрения. И христианство учит человека не убегать от этого страдания, а погружаться в него, участвовать в нем, разделять его с теми, кому сейчас плохо и больно.

Находиться рядом с чужой болью, уметь переживать эту боль, принимая на себя ее часть, — во всем этом, как ни странно, тоже есть радость. Но пережить ее способен лишь тот, кто решился вслед за Христом сделать хотя бы один шаг навстречу чужому страданию. Этот шаг может быть совсем маленьким, но именно он отличает христианскую радость от всех прочих ее проявлений. Наш современник, преподобный Паисий Святогорец говорил об этом так:

«Кого из святых в земной жизни миновали скорби? Кто из святых имел такую радость, которой ищут многие современные христиане, которые и слышать не хотят ничего неприятного, чтобы не огорчиться, не лишиться покоя? Если я бегу от тревог, чтобы быть радостным, чтобы не нарушать своей безмятежности, чтобы пребывать в расслаблении, значит, я безразличен! Одно дело духовная кротость, совсем другое — мягкотелость от равнодушия. Иногда приходится слышать: „Я христианин, и мне нужно быть умиротворенным и радостным“. Но это не христианство. Это безразличие, это мирская радость. В человеке духовном нет места такой мирской безмятежности. Его душа — открытая рана. Она болит за людей, за то, что творится вокруг. И этой его скорби Господь дает утешение свыше. Он ощущает боль, но получает и Божественное утешение, потому что Господь низводит с небес в его душу благословения, и он ликует от Божественной любви. Вот какова подлинная, духовная радость — неизъяснимая и переливающаяся из сердца».