История про московских школьниц, жестоко избивавших свою ровесницу под видеозапись, потрясла многих.

Но за всем этим справедливым возмущением, как мне кажется, скрывается большая родительская тревога, так и оставшаяся невысказанной. Эти девочки, они ведь не из дикого леса выскочили и не из параллельной реальности, населенной бездушными монстрами. И случай этот далеко не единственный, чего уж там. Зашкаливающая подростковая жестокость — явление, увы, никак не экзотическое. Подобные «разборки» время от времени случаются едва ли не в каждой школе или колледже. Просто за пределы подростковой среды они, как правило, не выходят. Не тот это возраст, когда потерпевшие могут пожаловаться на свое унижение родителям или написать заявление в полицию. Подростку проще молча перетерпеть унижение, чем рассказать о нем кому-либо.

Лишь появление соцсетей и видеокамер в каждом телефоне сделало эту беду заметной для взрослых. Но и в этом тоже наглядно выражает себя все та же безжалостность: в соцсети подобные материалы выкладывают сами насильники, чтобы причинить своим жертвам еще больше страданий.

И где гарантия, что завтра этими жертвами не станут уже наши сыновья или дочки? Или, что еще страшней, вдруг и они тоже окажутся в своей невидимой для нас подростковой жизни такими вот безжалостными палачами, наслаждающимися чужой болью и унижением? Да конечно же по умолчанию в голове сразу же возникает спасительная мысль: «Мой ребенок на ТАКОЕ не способен». Но ведь и у родителей тех девочек с видеозаписи тоже наверняка были подобные мысли. И на возмущенные риторические реплики в стиле «и кто только воспитал таких уродов», на мой взгляд, возможен лишь один честный ответ — их воспитали самые обычные родители. Такие же, как и мы сами. Точно так же не знающие, из каких семян могут проклюнуться в детской душе ростки этой сатанинской жестокости.

С одной стороны, он должен психологически отделиться от родительской семьи, чтобы весь накопленный детский опыт «переварить», усвоить и сделать платформой для вхождения в самостоятельную взрослую жизнь. С другой стороны, подросток в этот период очень нуждается в поддержке, любви, участии родителей. В каком-то смысле он похож на космонавта, выходящего в открытый космос из надежно защищавшего его корабля. Он свободен в своих действиях, но ресурс его очень ограничен и нуждается в постоянном восполнении. Ему нужно одновременно и отдалиться от родных, и не терять с ними близкой связи. Благополучно решить такую парадоксальную задачу подросток может лишь в семье, где его очень любят, понимают его проблемы и готовы принять его таким, каков он есть, в этот непростой период его жизни.

Есть такое понятие — референтная группа. Это наиболее значимые для нас люди, чьим мнением мы особенно дорожим и поэтому ориентируемся в своем поведении на их оценку, реальную или возможную. В идеале такими людьми должны быть для подростка его родители. Если этого по каким-либо причинам не произошло, взрослеющий ребенок находит себе референтную группу за пределами семьи. И тогда направляющую роль в его едва начавшейся самостоятельной жизни могут перехватить на себя вожаки уличных группировок или просто ровесники с выраженными лидерскими качествами. Именно здесь появляются вполне реальные предпосылки для формирования жестокости у ребенка, который еще вчера был послушным и добрым, ходил в магазин за хлебом, старательно делал уроки и ни о каком насилии даже не помышлял.

Подростковую жестокость можно условно разделить на два основных вида. Первый — когда подросток сам выступает инициатором насилия, когда ему нравится унижать и причинять боль. И второй — когда он проявляет жестокость, что называется, «за компанию», лишь подражая значимым для него сверстникам.

Разумеется, жертвам насилия от такого различия обидчиков ничуть не легче и наказаны должны быть все виновные. Но все же мотивы жестокости в этих двух случаях очень сильно отличаются.

Если ребенок от вас отдалился, стал скрытным и молчаливым, не рассказывает о своих делах, если у вас появилось ощущение вакуума в отношениях с ним, это верный признак того, что он вошел в зону возрастной турбулентности и ему просто необходима ваша поддержка. Собственно, ему и раньше не хватало такой поддержки, потому и возник теперь кризис. Но лучше взяться за ум поздно, чем никогда.

К слову сказать, такие вот тихие, домашние ребята, утратившие контакт с семьей, чаще всего и становятся либо пассивными участниками групповых издевательств, либо их жертвами. Именно через этот разлом между подростком и родителями в жизнь вполне нормального юноши или девушки может войти та самая, немотивированная жестокость, ужасающая своей бессмысленностью. Станет ли он жесток сам, подражая лидерам своей подростковой компании, или же попадет в руки своих ровесников, потерявших человеческий облик, — в обоих случаях причиной такой беды будет наша родительская невнимательность к своему подрастающему ребенку, для которого мы не сумели стать надежными друзьями в самый трудный период его детской жизни.

Другой вид жестокости также формируется в семье через ситуацию, когда ребенок с раннего возраста подвергается физическому или психологическому насилию. Формы его могут быть какие угодно — от порки и отцовских подзатыльников до маминого гневного крика или раздраженных одергиваний на каждом шагу. Не имея возможности защититься от родительского насилия, такой ребенок раньше или позже начнет искать замещающий объект, на котором он бы мог «отыграться» и сбросить накопившееся нервное напряжение. Это могут быть, например, мягкие игрушки, с которыми он будет играть в не совсем обычные игры — выкручивать им лапы, бить, подвергать различным видам истязаний. Потом наступает черед живого — растений, насекомых или лягушек. На следующем этапе, возможно, появятся замученные в укромных местах кошки. И, наконец, в подростковом возрасте уже усвоенный навык насилия будет применен к более слабым сверстникам или младшим детям.

Существуют и другие механизмы «запуска» патологической жестокости. Дело в том, что при просмотре кино, мультфильма, театральной постановки или при чтении книжки человек неосознанно отождествляет себя с положительными героями. Таков способ нашего восприятия художественного творчества. Там, где этого отождествления не происходит, мы едва ли досмотрим фильм или спектакль до конца.

Когда в художественном фильме есть яркие сцены истязания человека — пытки, насилие, изощренное унижение, — зритель в мыслях автоматически ставит себя в роль жертвы, поскольку еще в детстве усвоил, что обижать других плохо, а значит, хороший тот, кто подвергается истязанию. Но такое отождествление — непосильная эмоциональная нагрузка даже для взрослого человека.

И если подобная сцена в кино продолжается дольше одной минуты (на самом деле экспериментальные исследования показали еще меньший интервал возможности сопротивления такому зрелищу — около сорока секунд), то психика зрителя не выдерживает и автоматически запускает другой процесс отождествления — теперь уже с насильником. Особенно восприимчивы к этому «переключению» дети и подростки. Ну а дальше все происходит примерно так же, как в стихотворении Владимира Высоцкого «Маски»:

И — нравится, увы. И прирастает эта страшная маска к несчастным мальчишкам и девчонкам на долгие годы, а то и на всю жизнь.

Хотя, конечно, далеко не каждый ребенок выходит из подобных ситуаций в полюбившейся им роли палача. Но все же риск именно такого развития психологической травмы от просмотра сцен насилия в видеоматериалах или от их описания в книгах весьма велик.

А уж если кому-то в детстве воочию довелось наблюдать, как отец истязает или унижает дома маму (не такая уж редкая ситуация, увы), тут степень риска возрастает в разы.

Способность к переживанию чужой боли в психологии называется эмпатией. Это — одно из важнейших свойств нашей психики, на котором основаны все здоровые виды человеческого общения. Но вот парадокс — в коре головного мозга одни и те же структуры отвечают как за формирование эмпатии, так и за проявления патологической жестокости. И речь даже не о том, что жестокость — это отсутствие эмпатии, как, например, темнота — отсутствие света. Хотя, к слову говоря, такой вариант тоже возможен при некоторых видах психопатии, когда у человека по каким-либо причинам не сформировались структуры, отвечающие за способность к сопереживанию. Но все-таки здесь нет собственно жестокости, ведь психопат вообще не понимает, что другому человеку больно.

А вот у патологически жестоких людей с эмпатией как раз все в порядке. Просто умение чувствовать чужую боль стало для них источником удовольствия.

И, главным образом, эти семена будущей беды сеем именно мы, родители, сами того не понимая. Возмущаться жестокостью чужих детей можно и нужно, это абсолютно нормальная реакция на очевидное зло.

Но куда важнее, увидев подобный кошмар, отдавать себе отчет в том, что и наши дети тоже не застрахованы от подобной патологии. И если мы не хотим когда-нибудь увидеть в таком же адском ролике своего подросшего сына или дочку, нам следует внимательнейшим образом рассмотреть отношения в собственной семье, независимо от того, сколько нашим детям лет сейчас.

Жестокость появляется в детской душе на том месте, где должна была вырасти любовь к Богу, к людям, к деревьям, цветам и животным — ко всему прекрасному миру вокруг нас. Наш долг — позаботиться о том, чтобы этой чудовищной подмены никогда не произошло.