Эпилог

В этой книге мы обсудили лишь некоторые необыкновенные способности человеческого разума и лишь немногие возможные варианты их объяснения с помощью теории полового отбора. Я не претендую на то, чтобы дать исчерпывающее объяснение человеческой эволюции, человеческого разума и механизма выбора партнера у людей. Моя теория предлагает довольно ограниченный обзор, тем более в том виде, в каком я ее изложил здесь. Например, музыка, как и изобразительное искусство, вполне может быть эволюционным продуктом выбора партнеров, однако анализ музыки потребовал бы, с одной стороны, повторения слишком многих рассуждений и аналогий из главы про изобразительное искусство, а с другой – введения слишком многих новых идей. Это трудная, но очень интересная с научной точки зрения и эмоционально насыщенная тема, и я надеюсь однажды к ней обратиться. Не менее интересно и то, как половой отбор связан с человеческим интеллектом, обучением и траекторией развития культуры. Лишь вскользь я упомянул центральные темы когнитивной науки, такие как восприятие, способность к категоризации, внимание, мышление, а также управление движениями тела. Возможно, в формировании этих признаков тоже принимал участие выбор партнера. А может, и нет. Кроме того, моя теория выбора партнера перескочила через коварные философские зыбучие пески под названием “сознание”. Я неоднократно подчеркивал, что моя теория призвана объяснить лишь некоторые из исключительно человеческих аспектов нашего разума, но не огромное число психологических приспособлений, которые мы разделяем с другими животными, включая зрение и все тонкости социального интеллекта приматов или пространственную память млекопитающих. Наконец, теория выбора партнера описательна, но не директивна. Это частичная теория происхождения человека и частичное описание человеческой природы, а не теория человеческих возможностей или описание их пределов. Обозначение границ допустимого поведения и вовсе дело законов, обычаев и этикета, а не эволюционной психологии.

Несмотря на эти ограничения, теория выбора партнера амбициозно предлагает новые теоретические основы для понимания человеческой культуры. Я согласен с главной мыслью книги “Непротиворечивость” (Consilience) Эдварда Уилсона: нужно стремиться к объединению всех областей человеческого знания в цельную непротиворечивую картину, в фундаменте которой лежит биологический взгляд на природу человека. Социальные и гуманитарные науки, я думаю, только выиграют, если вместо марксизма, психоанализа и французской философии их концептуальным базисом станет эволюционная психология. Но эволюционная психология не заменит историю искусств и лингвистику, равно как и физика не заменит органическую химию и палеонтологию. Все эти науки описывают явления на разных уровнях, требующих применения разных моделей, понятий и методов исследования. Доказывать, что выбор партнера сильно повлиял на человеческую природу, не то же самое, что призывать экономистов сосредоточиться на половом поведении людей вместо рынка, цен и экономических стратегий. Однако можно предположить, что, уделяя больше внимания неосознанным стратегиям полового поведения, экономисты смогут глубже понимать схемы зарабатывания денег и их траты.

Знание истоков морали, искусства и языка едва ли помешает нам ценить моральное лидерство, эстетическую красоту и остроумную беседу. Напротив – если мы приобрели эти качества за счет механизма выбора партнера, значит, наше уважение к ним определяется глубоко вживленными в нас брачными предпочтениями и никакое научное препарирование этих феноменов не сможет убить ощущение чуда. В любом случае, я верю, что предаваться мирским удовольствиям лучше, понимая их истинную природу, чем пребывая в романтическом обскурантизме.

То, как конкретный человек понимает человеческую сексуальность и поведение, в некоторой мере зависит от его пола. На протяжении всей этой книги я старался говорить в первую очередь как ученый, во вторую – как человек и лишь в третью – как мужчина. И все же на некоторые мои идеи, вероятно, слишком сильно повлияли собственные пол, опыт и интуиция. Проблема в том, что я не знаю, какие из моих идей необъективны – иначе я бы их уже скорректировал. Быть может, читатели будут так любезны, что помогут их выявить. Если бы книгу об эволюции разума путем полового отбора писала женщина, она бы, вероятно, расставила другие акценты и высказала другие догадки. На самом деле, я надеюсь, что женщины будут писать такие книги, и тогда, отталкиваясь от разных точек зрения, мы сможем “триангулировать” правду о человеческой эволюции. Быстрый прогресс в области эволюционной психологии был связан отчасти с тем, что соотношение полов среди исследователей было примерно равным, и мужчины и женщины опирались на свой опыт при разработке новых гипотез и экспериментов. Личный опыт не слишком полезен при проверке научных теорий, но он может оказаться незаменимым при их формулировании и уточнении. Я надеюсь, что каждый пол и в дальнейшем будет исправлять когнитивные искажения и упущения другого на научной арене, не предъявляя претензий на эксклюзивное и исчерпывающее знание нашего двуполого вида.

Научные теории никогда не диктуют, какими должны быть человеческие ценности, но зачастую позволяют увидеть этические вопросы в новом свете. С точки зрения полового отбора моральная философия и политическая теория направляли почти все свои усилия на то, чтобы соперничество мужчин за женщин проявлялось не в форме физического насилия, а в форме мирного накопления богатства и статуса. Права на жизнь, свободу и собственность – культурные изобретения, одна из функций которых – удерживать мужчин от убийства и обворовывания конкурентов в борьбе за внимание противоположного пола. Феминистские ученые-юристы справедливо указывали на это мужское смещение в моральной и политической теории. И оно даже усугубилось из-за попыток в дискуссиях на этические темы отталкиваться от права на выживание, а не на размножение. Поскольку бо́льшая часть убийств и войн – дело рук взрослых мужчин, которые и убивают в основном друг друга, сурвивалистский подход маргинализирует женщин и детей.

Половой отбор предлагает другой взгляд, в рамках которого право людей на выбор партнера и ухаживания будет цениться намного выше. Чтобы изнасилование казалось серьезным преступлением с точки зрения права на выживание, оно должно квалифицироваться как насильственное, а не половое преступление, и это прочтение вызывает много вопросов в случае изнасилования на свидании. Зато точка зрения полового отбора естественным образом подводит к убеждению, что даже изнасилование без применения силы – серьезное преступление, поскольку нарушает право человека на самостоятельный выбор партнера. Парадигма полового отбора вносит ясность в этические аргументы против сексуальных домогательств, преследований, инцеста, педофилии и женского обрезания. Но кроме того, эта точка зрения ставит под вопрос приоритет “необходимой” медицинской помощи (дорогостоящего лечения, призванного продлить на пару лет жизнь очень старых людей) перед “косметической” помощью (недорогими процедурами, позволяющими резко улучшить сексуальные перспективы молодых людей). А еще эта точка зрения может заставить усомниться в оправданности образовательной политики, настаивающей на приоритете “фундаментальных академических знаний” (навыков, которые повышают производительность труда для пущего процветания владельцев корпораций и сборщиков налогов) перед “внеклассными занятиями”, которые охватывают спорт, театр, танцы, музыку, художественное мастерство – все то, что повышает сексуальную привлекательность.

В этой книге я делаю акцент на том, что рекламировать свою приспособленность, пытаясь привлечь партнера, можно множеством разных способов. У каждого вида животных в ходе эволюции вырабатывается собственный набор индикаторов приспособленности. Точно так же и в каждой человеческой культуре формируется свой набор приобретенных индикаторов приспособленности – особых способов завоевания и демонстрации социального статуса. Люди находятся в уникальном положении, поскольку могут решать, использование каких индикаторов следует поощрять в обществе. Эволюционная психология не должна придерживаться идеи, будто мужские демонстрации финансового благополучия и женские демонстрации физической красоты – единственные индикаторы приспособленности, доступные нашему виду. В этой книге я старался доказать, что оба пола в ходе эволюции научились демонстрировать творческий интеллект и другие аспекты приспособленности многочисленными способами: рассказывая истории, сочиняя стихи, рисуя картины и играя на музыкальных инструментах, занимаясь спортом, придумывая остроумные шутки, проявляя доброту, выступая в роли лидера, рассуждая на философские темы, и так далее. Марксисты, феминисты, художники и святые давно знают, что человеческий интеллект, креативность, доброту и лидерские способности можно показать многими другими способами помимо продвижения вверх по экономической иерархии ради накопления материальных излишеств. И я с ними согласен. Поэтому в центре внимания этой книги уютно расположились традиционные для хиппи и гоминид модели демонстраций: телесные украшения, ритмичные танцы, фривольный юмор, протеическая креативность, щедрость, идейный энтузиазм, хороший секс, запоминающиеся истории и общность сознания. Я надеюсь, что моя теория выбора партнера убедит вас, что люди могут оценивать очарование вашего разума напрямую, в обычной беседе, не зная ничего о том, как вы работаете, занимаетесь шопингом, храните и тратите деньги.

Современный уровень жизни довольно высок благодаря тому, что на наше благо работают миллионы актов ухаживаний, исполняемых не нами и не предназначенных лично для нас. Боковая подушка безопасности, которую сконструировал инженер из Стокгольма с целью повысить свой статус в дизайнерском отделе “Вольво”, может спасти чью-то жизнь. Или кто-то испытает душевный подъем, читая один из романов давно умершего Бальзака, которыми он пытался впечатлить своих аристократических русских любовниц. В отношении сигнализации современная жизнь отличается от плейстоценовой тем, что благодаря социальным институтам и технологиям мы можем получать пользу от чужих ухаживаний, удаленных от нас во времени и пространстве.

Это наша ответственность – создать социальные институты, которые позволяли бы использовать с максимальной выгодой индивидуальные инстинкты конкуренции за партнеров. Выражаясь терминами теории игр, пусть мы и не можем запретить индивидам играть роль эгоистичных соперников в игре размножения, но мы в какой-то мере вольны выбирать, в какую из репродуктивных игр будет играть наше общество. Не в наших силах удержать людей от применения равновесных стратегий, зато можно признать, что существует множество возможных равновесий, а споры на тему социальных ценностей – это процесс выбора равновесия. Одно общество, например, может организовать соперничество за партнеров так, что люди в нем будут превращаться в отчужденных трудоголиков и соревноваться друг с другом в приобретении консьюмеристских индикаторов платежеспособности. А члены другого общества будут соревноваться в результативности своих усилий по спасению бедных деревень от экономической стагнации и охране естественных мест обитания животных. На мой взгляд, показная благотворительность по меньшей мере столь же естественна, как показное потребление, и мы вольны выбирать, к чему в нашем обществе будут относиться с бо́льшим уважением. Иными словами, поиск лучших путей управления сексуальной конкуренцией должен стать ядром социальной политики.

Основные политические доктрины современности сформировались до того, как появилась теория эволюционных игр, поэтому они не учитывают процесс выбора равновесий. Социализм притворяется, что люди вообще не участвуют в эгоистической борьбе за половых партнеров, и, таким образом, просто игнорирует существование равновесий. Консерватизм притворяется, что общество может поддерживать лишь одно равновесие – ностальгическую версию статус-кво. Либертарианство не учитывает возможности выбора равновесий на уровне рационального социального дискурса и предполагает, что децентрализованная динамика рынка магическим образом приведет к равновесию, в котором общее социальное благополучие достигнет максимума. В свете современной эволюционной психологии, далекой от того, чтобы служить научной опорой для политических доктрин, самые стандартные взгляды предстают крайне упрощенными и убогими.

Примерно то же и со стандартными взглядами на биоэтику. Возможности генетического скрининга и генетической инженерии ставят нас перед новыми этическими проблемами. Некоторые биоэтики считают, что люди не имеют права “играть в бога”, несправедливо наделяя своих детей генетическими преимуществами перед другими. Они беспокоятся, что новые репродуктивные технологии могут привести к появлению моды на определенные физические или умственные черты, а значит, запуску убегающего отбора. Кое-кто даже опасается, что выраженные различия во вкусах приведут к разделению нашего вида на несколько подвидов с разным строением тела, умом и образом жизни. Но теория полового отбора говорит о том, что эти предостережения опоздали примерно на 500 миллионов лет. Животные играют в бога с тех пор, как у них развился механизм выбора партнера. Одна из главных функций этого механизма – поиск партнеров с хорошими генами. Самка любого вида насекомых, пернатых или млекопитающих, выбирая самца на основе индикаторов приспособленности, проводит своеобразный генетический скрининг. Иногда на женский выбор влияют сильные сенсорные впечатления или новизна, и новая мода “убегает”: запускается убегающий отбор в пользу впечатливших телесных украшений или брачных ритуалов. Дивергенция брачных предпочтений приводила к расхождению видов на протяжении миллионов лет, благодаря чему и возникла бо́льшая часть биоразнообразия на нашей планете. Мы могли бы запретить генетический скрининг наследуемых признаков, но я предполагаю, что будет несколько затруднительно держать в тюрьмах всех животных мира, размножающихся половым путем и практикующих выбор партнера: для одних только самок горбатых китов понадобятся недопустимо дорогие, тщательно охраняемые аквариумы. Наши споры на тему репродуктивных технологий станут намного конструктивнее, если мы признаем, что механизмы выбора партнера появились в глубокой древности и специально для того, чтобы чьи-то дети несправедливо получали генетические преимущества перед другими.

Концепция полового отбора может предложить еще одно, итоговое, суждение, связанное с человеческими ценностями. Механизм выбора партнера по определению требует избирательности и критической оценки: он предназначен для того, чтобы ранжировать потенциальных партнеров, сводя их богатую индивидуальность к примитивному списку физических, умственных и социальных качеств. Он придирчиво выискивает у претендентов хоть сколько-нибудь вредные мутации и простые биологические ошибки, боясь пропустить наследуемый недостаток, который в плейстоцене быстро отсеялся бы естественным отбором. Он игнорирует все, в чем люди сходны, и фокусируется только на различиях, уделяя максимум внимания индикаторам приспособленности, которые умножают эти различия во много раз. При выборе пары для длительных отношений есть веские причины прислушиваться к тому, что нам говорят нейронные цепи, отвечающие за выбор партнера. Но в остальное время мы не должны смотреть на людей сквозь призму выбора партнера. Чем глубже мы понимаем работу инстинкта выбора партнера, тем проще обуздать его в ситуациях, когда он неуместен. Социальная жизнь современного человека не сводится к ухаживаниям, а он сам – к набору индикаторов приспособленности.

Когда у нас непроизвольно запускается механизм сексуальной оценки людей, искушая нас дискриминировать и объективировать тогда, когда нужно быть просто милыми, следует вспоминать вот о чем. Во-первых, все ныне живущие люди уже добились успеха в эволюции. Тысячам генов каждого человека удалось благополучно пройти через тысячи, а может, даже миллионы поколений. Во-вторых, все нормальные люди чрезвычайно умны, креативны, артистичны, добры, талантливы в искусстве и отлично умеют выражать свои мысли, если сравнивать с другими обезьянами и нашими предками – гоминидами. В-третьих, в результате непредсказуемых романтических связей и генетического наследования почти у каждого встреченного вами человека родится как минимум один правнук, который будет умнее, добрее и красивее, чем большинство ваших правнуков. Подобные уроки скромности, скоротечности и эмпатии естественным образом вытекают из эволюционного взгляда на человеческую природу.

В долгосрочной перспективе у нашего вида, как и у любого другого, есть только два варианта эволюционной судьбы: либо исчезновение, либо разделение на множество дочерних видов, каждый из которых тоже либо исчезнет, либо разделится. Если мы избежим вымирания, то, вероятно, каждый из дочерних видов сформирует собственный, особый стиль брачного поведения и особый способ направлять энергию сексуального соперничества на разнообразные демонстрации – спортивные, художественные, языковые, интеллектуальные, моральные и экономические. Одни виды останутся на нашей планете, другие отправятся куда-нибудь еще. Некоторые позволят себе эволюционировать естественным путем, под действием полового отбора, другие будут управлять эволюцией сознательно, с помощью генетических технологий. Мы не можем представить, каким будет разум наших далеких потомков – так же как наши обезьяноподобные предки не могли представить наш. Это не имеет значения. Наш долг – не плодить бесконечные спекуляции на тему возможного будущего дочерних видов, а стать их предками – и сделать это блестяще.