Эмпатия – это способность понимать, когда другие страдают, а сочувствие – эмоциональная способность сопереживать чужому страданию. Ухаживания в основном состоят из демонстраций способности к сочувствию: мы проявляем доброту к детям, сочувственно слушаем рассказы наших возлюбленных об их прошлых бедах. Развитие эмоциональной близости можно рассматривать как взаимную демонстрацию чрезвычайно высокого уровня сочувствия.

Выбирая партнеров, проявляющих доброту во время ухаживаний, на самом деле мы отдаем предпочтение вполне определенной черте личности – она была измерена и изучена психологами вдоль и поперек. Согласно самой распространенной модели личности, пятифакторной, одна из важнейших личностных черт – это доброжелательность. Те, кто в тестах набирают высокий балл по этому показателю, – это сострадательные, любящие, искренние и альтруистичные люди, на которых можно положиться. Эмпирические исследования показывают, что эти свойства, как правило, действительно идут в комплекте и практически не зависят от других – сознательности, экстраверсии и интеллекта. Когда людей просят охарактеризовать черты личности как в разной степени позитивные и негативные, самой позитивной они неизменно называют доброжелательность. В число самых негативных попадают ее противоположности: лживость, жестокость, скупость, лицемерие. Кроме того, оказывается, доброжелательность умеренно наследуется: обычно у доброжелательных родителей и дети такие же.

Выбирая партнеров, проявляющих сочувствие в ухаживаниях, люди также могут пытаться избегать психопатов. Истинная психопатия (антисоциальное расстройство личности) встречается очень редко – меньше чем у 1 % человеческой популяции, но значительная часть убийств, изнасилований, нападений и других серьезных преступлений совершается именно психопатами. В основе психопатии лежит неспособность к сочувствию. Среди женщин это расстройство распространено меньше: возможно, это связано с тем, что в прошлых поколениях психопатки не проявляли необходимого сочувствия к своим детям. А вот неспособность к сочувствию у мужчин не означала их репродуктивную несостоятельность. Наоборот, мужчины-психопаты часто совращают и оплодотворяют женщин, а затем забывают о них. Женщины стараются избегать таких сценариев, поэтому психопаты знают, что в ухаживаниях нужно симулировать доброжелательность. Лишь немногие, подобно Ганнибалу Лектеру, щеголяют своей неспособностью к сочувствию: обаятельных гениев с изысканными манерами среди психопатов мало. В основном это банальные негодяи, которые бьют своих девушек, без повода задирают парней в барах, попадают в тюрьму, а потом в четыре раза чаще, чем не психопаты, подают ходатайства об условно-досрочном освобождении: обычно они не считают, что сделали что-то не так.

Если наши сексуальные предпочтения развивались для того, чтобы мы избегали чего-то, то это что-то – психопаты. Вполне возможно, что в человеческой эволюции шла тройная гонка вооружений: самки обзаводились все более качественными инструментами для определения мужской способности к сочувствию, самцы-психопаты учились все лучше ее имитировать, а обычные самцы осваивали все более сложные демонстрации способности к сочувствию, которые становилось все труднее и труднее подделывать. Так же как индикаторы приспособленности развились, чтобы рекламировать “свободу от вредных мутаций”, индикаторы сочувствия могли сформироваться, чтобы рекламировать “свободу от психопатии”.

Психолог Ганс Айзенк утверждал, что помимо истинной психопатии существует психотизм – черта личности, которая встречается гораздо чаще, чем соответствующее расстройство. Психотики агрессивны, холодны, эгоцентричны, равнодушны, расчетливы и почти лишены эмпатии. Как и психопатия, эти качества обычно не способствуют формированию любовных союзов, хотя могут оказаться полезными для завоевания доминантных позиций. Нам психотизм сейчас интересен вот почему: теория врожденной порочности ошибочно принимает одну из возможных личностных черт в ее предельном выражении за базовое свойство человеческой природы. Люди с экстремальным психотизмом прекрасно способны к непотизму и стратегическому обмену, когда им это выгодно, – им просто не свойственны сочувствие и доброжелательность, характерные для среднего человека. Если эволюционный эгоизм приравнять личностному, тогда получится, что все люди должны быть психопатами. Но это не так, поскольку сочувствие дает скрытое преимущество в половом отборе.

Инстинкты демонстрации сочувствия, сформированные в ходе полового отбора, сказываются не только на нашем брачном поведении и склонности к великодушию, но и на нашем мировоззрении. По убеждениям людей мы привыкли судить об их моральном облике. Все мы испытываем социальное давление, заставляющее нас корректировать наши взгляды в соответствии с принятым представлением о взглядах человека с “добрым сердцем”, даже если они нерациональны. Иногда мы даже ловим себя на высказываниях вроде “его идеи, может, и верны, но с сердцем явно что-то не так”. Понятие политкорректности – одно из следствий таких атрибуций. Когда, к примеру, ученый говорит: “Я располагаю данными, подтверждающими наследуемость интеллекта у людей”, люди слышат: “Я недостойный любви пренеприятный психопат”. Стараниями борцов за идеологическую корректность может формироваться впечатление, что убеждение А должно говорить о личностной черте X. Если X – отталкивающая черта в социальном и сексуальном плане, то убеждение А становится табуированным. Так наши инстинкты демонстрации моральных качеств, сформированные в ходе полового отбора, перерождаются в идеологические догмы. Я думаю, что главный элемент рационального мышления – умение отделять интеллектуальную составляющую высказываний человека от его морального облика. Нам это дается с трудом, а это говорит о том, что политические, религиозные и псевдонаучные идеологии очень долго были частью моралистических демонстраций.