Официантки знают о человеческом великодушии больше, чем многие философы-моралисты. Их доход зависит от чаевых. С точки зрения экономиста, чаевые в ресторанах – классический пример “иррациональной” человеческой доброты: это добровольные пожертвования посторонним, которые вряд ли вернут деньги. По стандартной дарвиновской модели, все мы должны давать чаевые неохотно и скупясь. Однако наблюдаем мы совсем другое. Многие официантки говорят, что мужские компании гораздо щедрее женских, но больше всего чаевых оставляют мужчины, расплачиваясь за ужин в рамках свидания с девушкой. Это вполне соответствует идее, что половой отбор поддерживает демонстрации великодушия. Можно возразить, что мужчины оставляют больше чаевых, потому что у них больше денег. Но это наивный с экономической точки зрения аргумент, поскольку эгоистичные мужчины могли бы поесть в чуть более престижном ресторане или заказать вино подороже и оставить меньше чаевых. Этот аргумент несостоятелен еще и в эволюционном плане, потому что порождает интересный вопрос: а почему мужчины стремятся больше зарабатывать?

Когда Тед Тёрнер в 1997 году объявил, что пожертвует миллиард долларов Организации Объединенных Наций, его жена Джейн Фонда поступать так же не стала. Здесь возможны два объяснения. Во-первых, можно сказать, что Тёрнер мог себе позволить расстаться с такой суммой, поскольку его состояние тогда оценивали в четыре с лишним миллиарда долларов, а Джейн Фонда – не могла, поскольку ее капитал не превышал нескольких сотен миллионов долларов. Мы могли бы принять разницу в доходах мужчин и женщин как данность и объяснять этим межполовую разницу в благотворительной активности. Второй вариант – попробовать объяснить с точки зрения теории Дарвина, почему мужчины больше женщин заботятся о добыче ресурсов, если в итоге все равно отдают их другим. Ключ к ответу нам может дать интервью, которое Тёрнер дал Ларри Кингу. В нем миллионер рассказал, что его жена, услышав о его намерении сделать крупное пожертвование, расплакалась от радости и воскликнула: “Я так горда быть твоей женой! Никогда в жизни я не была так счастлива”. По крайней мере в этом случае благотворительность вызвала восхищение партнерши.

Один из самых выдающихся примеров мужского стремления зарабатывать ради благотворительности показал Джон Дэвисон Рокфеллер (старший), нефтяной магнат, живший в XIX веке. В бизнесе он был беспощадным монополистом, но в личной жизни – благочестивым баптистом, который с юных лет горел желанием творить добрые дела. Даже в первый год своей работы – а тогда ему было 15 лет, и он служил помощником бухгалтера – Джон пожертвовал 6 % своего пустякового годового оклада на благотворительность. Когда в 1859 году Джону исполнилось 20 лет, это было уже 10 %: в тот год он потратил 2000 долларов, чтобы заплатить залог за родную церковь и тем самым спасти ее от банкротства, а также чтобы помочь афроамериканцу из Цинциннати выкупить свою жену из рабства. Его великодушие не оставалось незамеченным. Одна девушка из его прихода рассказывала о молодом Рокфеллере, что он не был особенно красив, но “привлекал религиозных девушек своей добродетелью, религиозным рвением, серьезностью, приверженностью церкви, искренностью и благородными устремлениями”.

Даже когда к его 40 годам дивиденды от его монополии Standard Oil перевалили за 10 миллионов долларов в год, Джон не возгордился, подобно другим магнатам “позолоченного века”. Он предпочитал вкладывать деньги в создание институтов, среди которых Рокфеллеровский институт медицинских исследований и Университет Чикаго (одним из первых преподавателей которого, кстати, был Торстейн Веблен). После 50 лет Рокфеллер больше занимался исследованием возможностей благотворительности, чем собственным бизнесом, и до своей смерти в возрасте 93 лет он успел вложить значительную часть своего миллиардного состояния в тщательно продуманные направления благотворительности. Фонд Рокфеллера был его павлиньим хвостом.