Глава 7
Тело как улика

По меркам приматов мы выглядим странно, даже когда вылезаем из своих внедорожников. У нас хуже, чем у других приматов, выражен волосяной покров на теле, а на голове, наоборот, лучше; склеры у нас светлее, нос длиннее, губы пухлее, лицо выразительнее; наконец, у нас лучше развита мелкая моторика. У большинства видов животных брачные украшения, такие как длинные волосы на голове, голая кожа, пухлые губы, развиваются только у самцов, поскольку выбор – это прерогатива самок. У самцов таких видов нет причин отказываться от соития с какой бы то ни было самкой. У людей же брачный декор развился у обоих полов: это говорит о том, что в нашей эволюции был важен и выбор самок, и выбор самцов. А если наши предки обоих полов были разборчивы в отношении тел партнеров, они могли быть разборчивы и в отношении их умов.

Мы отличаемся не только от других обезьян, но и от представителей противоположного пола собственного вида: в результате полового отбора женские и мужские тела приобрели разные характерные признаки. Мужчины в среднем выше и тяжелее женщин, обладают более низким голосом и большей мышечной силой в верхней части туловища, у них выше скорость метаболизма, больше волос и чуть более крупный мозг. Некоторые из этих свойств должны были развиться по причине конкуренции с другими самцами. Но мужские тела – это еще и живое свидетельство того отбора, который осуществляли наши прародительницы. У мужчин растет борода и есть пенис, гораздо более длинный, толстый и гибкий, чем у других приматов. Эти черты скорее отражают женский выбор, чем мужскую конкуренцию. Эволюция женщин тоже была направлена на воплощение вкусов, но только мужских, и теперь они отличаются от самок других приматов более пышными ягодицами и грудью, тонкой талией и развитой способностью к получению оргазма.

Половой отбор трансформировал мужские тела в соответствии со стратегией высоких рисков и высоких ставок. У мужчин чаще встречаются врожденные дефекты, для них характерна более высокая младенческая смертность – собственно, как и смертность в любом другом возрасте, – они раньше стареют, сильнее отличаются друг от друга по здоровью, силе, размерам тела, объему мозга и интеллекту. Эта свойственная мужчинам стратегия “пан или пропал” говорит о том, что соперничество за партнерш чаще всего следовало принципу “победитель получает всё”. Выгоднее было рискнуть по-крупному и постараться произвести сногсшибательное сиюминутное впечатление, чем долго работать над стабильным умеренно приятным впечатлением.

Наши тела – богатый источник сведений о факторах давления полового отбора. Они зримы, измеримы, сопоставимы с телами других видов и относительно не искажены человеческой культурой. В последние годы теоретики постмодернизма вроде Мишеля Фуко написали много чепухи о “социальной конструкции тела”: будто бы человеческое тело – это воплощение культурных норм, а не брачных предпочтений наших предков. Таким философам следовало бы почаще ходить в зоопарк. То, что они называют “радикальным преобразованием” человеческого тела под действием давления социума, совершенно незначительно по сравнению с результатами давления эволюционных сил. Эволюция может превратить динозавра в альбатроса, четвероногое млекопитающее – в кашалота, а мелкого пучеглазого протопримата, который лазит по деревьям и разгрызает насекомых, – в Джулию Робертс или Арнольда Шварценеггера. Отбор гораздо мощнее любой пластической хирургии или культурных предписаний. Губкой, впитывающей культуру, может быть разум, но не тело.

Теории человеческой эволюции всегда игнорировали части наших тел, наиболее подверженные действию полового отбора, поскольку они не сохранялись в виде окаменелостей. Половой отбор лепит украшения из мышц, жира, кожи и нервов, обычно не оставляя следов в костях. Поэтому так трудно выяснить, где и когда эти украшения возникли. Мы не знаем, насколько волосатыми были наши предки миллион лет назад, длинный ли член был у Homo erectus и велика ли грудь у неандертальской женщины. Зато мы точно знаем, что брачный декор наших тел един для всех групп людей, а это значит, что он должен был появиться как минимум 60 тысяч лет назад – до того, как человеческие группы расселились по разным частям света. В этом отношении наши телесные украшения сходны с ментальными приспособлениями для ухаживаний: у нас мало палеонтологических доказательств их древности, но мы можем о многом судить по их состоянию у современного человека и их неразвитости у близкородственных видов приматов.

Если половой отбор обеспечил различия в строении нашего тела и тел других человекообразных обезьян, он мог обеспечить и умственные различия. Для Рене Декарта тело и разум были двумя отдельными сущностями, а для полового отбора они составляют единое целое. Как писал Уолт Уитмен в 1855 году в своей поэме “Одного я пою”:

Пенис, клитор, грудь, борода – все эти штуки прекрасны не только сами по себе, но и как источник знаний о половом отборе, который действовал на наших предков.