Внешне наша жизнь не изменилась: Элен давала уроки музыки, Аньес принимала своих страждущих. Сестры продолжали игнорировать друг друга, и все втроем мы задыхались в невыносимой атмосфере. Совместные трапезы превратились в настоящие испытания. Сидя вокруг ломящегося от снеди стола, мы походили на больных, утративших аппетит и всякую надежду на выздоровление. После этих мучительных обедов Элен подстерегала меня. И, бросаясь мне на шею, шептала:

— Бернар, так дальше продолжаться не может.

Аньес же поджидала меня у входа в маленькую гостиную и мгновенно затаскивала к себе в комнату, где мы лихорадочно набрасывались друг на друга в полном молчании; а потом часами, с потухшей сигаретой в углу рта, я обдумывал происходящее.

Я уже физически ощущал нависшую надо мной угрозу: Аньес каждый день по штришку дополняла портрет Бернара, которого она по-прежнему называла Жервэ, но, возможно, она уже обо всем догадалась. А узнать, так ли это на самом деле, не представлялось возможным. Мои нервы начинали сдавать, я, словно каменная глыба, поддался в конце концов постепенному и разрушительному действию точившей меня капле воды. Временами я был просто убежден, что ее голова полна образов, а порой мне казалось, что в ее близоруких глазах затаилась хитринка.

Кем же я представал перед ней? Свидетелем? Жертвой? Или одновременно и тем и другим? Она притягивала меня к себе как что-то неизведанное. Теперь-то я понимал, почему эти женщины приходят к ней, а затем пьянеют от собственного несчастья и боли. Я и сам поддался ей и напрасно повторял про себя: «Она все придумывает, ловко используя то, что ей рассказывают, и случайно иногда попадает в точку». Может быть, абсурдное, но все же неистребимое подозрение так и не покинуло меня. Я, как и все, слышал о существовании ясновидящих; Аньес же, без сомнения, основательно изучила этот феномен. В ее библиотеке я обнаружил целую полку книг на эту тему, благодаря которым она, ничем не рискуя, безбоязненно могла исполнять роль предсказательницы. А если она в самом деле ясновидящая?.. Наверное, я так никогда и не разрешу эту загадку.

Терзаемая подозрениями Элен внимательно следила за нами. Иногда я подмигивал ей или украдкой улыбался, чтобы дать понять, что делаю это исключительно ради нее, ради нас обоих. В конце концов Элен попросила меня больше не ходить к Аньес.

— Она интриганка, — убеждала меня Элен. — Поверьте мне, Бернар, будет лучше, если вы перестанете с ней общаться.

— Да я с ней и так не общаюсь, — отвечал я. — Просто мне хотелось разобраться, притворяется она или нет. А вообще-то она меня не интересует.

— Да ей солгать — все равно что вздохнуть.

— Я почти согласен с вами. Совсем недавно она мне наплела про какую-то брюнетку, которая якобы должна скоро появиться в моей жизни. Это у меня-то, человека, который не знает никого в городе и почти никогда не выходит из дому!

— Ну вот видите, Бернар!

На следующий день мы получили письмо из Сен-Флу и мое свидетельство о рождении. Мне его вручила Элен, когда мы садились за стол. Прочитав письмо, я из вежливости пробормотал:

— Это ответ из мэрии…

— Так когда же свадьба? — спросила Аньес, глядя на сестру.

Та, нахмурившись, нехотя произнесла:

— Очень скоро.

— Правда, Бернар?

Голос Аньес был спокойным и почти безразличным.

— Еще ничего не решено… — ответил я. — То есть я хотел сказать, ничего определенного. Ведь пока у меня не было документа…

— Ну вот и чудесно. Теперь вы уже сможете объявить дату, — продолжала Аньес. — Ты будешь рассылать приглашения, Элен?

— Я сделаю все, что принято в таких случаях.

— О, так, может, ты пригласишь семью Леруа?

— Прекрасная мысль! И Дусенов тоже.

— Я бы очень удивилась, если бы они пришли.

Сестры настолько были поглощены обменом колкостями, что обо мне забыли. Элен торжествовала, но Аньес не выглядела ни удивленной, ни разочарованной. О нашей свадьбе она говорила довольно веселым тоном — так говорят о событии приятном, но практически совершенно невозможном, и все замечания Аньес выводили Элен из себя.

— Нельзя забывать о том, что сейчас пост, — сказала Аньес.

— Я прекрасно помню. Однако супруги Бело в прошлом году выдавали свою дочь замуж именно во время поста…

Мне оставалось лишь догадываться о соперничестве кланов, семейных распрях и почти нескрываемой ненависти — все это таилось за фасадами домов погруженного во мрак города. Я все больше злился на Элен. Она тянула меня туда, куда мне совершенно не хотелось: брак с ней был мне ненавистен, да и грозил немалым риском, ведь я не был Бернаром… По сути дела, пока шла война, опасность оставалась только теоретической. И я думал о ней как о чем-то далеком, отодвигая тревоги на задний план. И тем не менее я уже подумывал о том, чтобы продать лесопилку Бернара, реализовать его недвижимость и обосноваться где-нибудь на другом конце страны. Обстоятельства благоприятствовали мне, ведь Бернар, как и я, был одинок. Да и в конце концов, я никому не сделал ничего плохого. Если бы только не Элен — я не испытывал к ней ничего, кроме жалости, но она полностью распоряжалась моей свободой и каждый божий день без устали твердила о нашей свадьбе! Сестры забыли об обете молчания, и как только мы втроем усаживались за стол, начинался обмен колкостями.

— Надеюсь, ты уже обдумала свадебный наряд? — спрашивала Аньес.

— Представь себе, да; у меня есть очень хороший, скромненький темный костюм.

— Тебя могут неправильно понять. Вот если бы ты выходила замуж не первый раз, тогда другое дело. А вы как считаете, Бернар?

Аньес не упускала случая призвать меня в арбитры. И все это говорилось с такой непосредственностью и нарочитой наивностью, что ее бесстыдство поражало меня. Запутавшись во лжи, я задевал одну своей сдержанностью, а другую — своими обещаниями. Я был уверен, что окажусь виновным в любом случае, поскольку прекрасно понимал, к чему ведет эта игра: сестры хотели заставить меня сделать выбор между ними. Мои самые что ни на есть примирительные улыбки и безобиднейшие слова служили аргументами то для одной, то для другой, вызывая победные возгласы. А затем мы расходились, с виду примиренные, но наши души были отравлены ревностью. Потерпевшая поражение — то Элен, то Аньес — часами подстерегала меня, чтобы осыпать упреками.

— Я не собираюсь насильно тащить вас под венец, — ехидно замечала Элен.

— Заметь, я не мешаю тебе жениться на ней, — бросала Аньес.

Я боялся ее — ее спокойствия, ее манеры взмахивать рукой так, словно она думала про себя: «Давай, давай, продолжай в том же духе… Посмотрим, дружок, что из этого выйдет». В минуты крайнего отчаяния я говорил себе: «Сматывался бы ты отсюда, и чем скорее, тем лучше! В любом другом месте будет спокойнее, чем здесь». Но это были лишь мимолетные мысли. Я прекрасно понимал: стоит мне только исчезнуть, и Элен бросится разыскивать меня. Словно майский жук в коробке, я метался по всем комнатам. Звуки пианино служили вполне подходящим аккомпанементом моим мрачным раздумьям. А улица представлялась мне не иначе как глухим колодцем, по дну которого ползают такие же букашки, как я.

У меня вошло в привычку каждый день выходить на прогулку. Это создавало иллюзию, что я хоть ненадолго ускользаю из-под контроля сестер. Со временем у меня даже появились излюбленные места, названия которых я так никогда и не узнал. Помню, я поднимался по улочкам, разделенным надвое металлическими перилами, и, как с вершины Монмартрского холма, видел, оборачиваясь, крыши, печные трубы, дым, облака. Я парил под самым небом и в то же время испытывал странное ощущение, что исследую какие-то каменоломни, настолько запутанными были узкие, похожие на штольни, улицы. Иногда они заканчивались небольшим двориком, иногда превращались в узкий проход, где с двух сторон на лестницах сушилось белье. Мальчишки гоняли на роликах. На какое-то время я терялся в этом лабиринте, чувствовал себя одним из тысяч муравьев, копошащихся в муравейнике… Но в конце концов усталость вынуждала меня вернуться. Я вновь окунался в одиночество.

— Вы неважно выглядите, Бернар, — беспокоилась Элен.

Когда ей хотелось казаться любезной, она начинала проявлять чуть не материнскую заботу, чем ужасно раздражала меня.

Наконец дело дошло до выбора формата и шрифта свадебных приглашений. Элен достала коробку, полную открыток и конвертов: здесь были собраны двадцать лет лионской жизни с ее альянсами и мезальянсами. Я без всякого энтузиазма смотрел на роскошную бумагу, курсив и заглавные буквы с завитушками, неизвестные мне имена, сопровождаемые титулами, написанными жирным шрифтом: Президент Торговой Палаты, Кавалер Ордена Почетного Легиона, Чиновник Народного Образования… Элен и Аньес осторожно перебирали карточки, на время объединенные любопытством и общими воспоминаниями.

— А помнишь, когда выходила замуж малышка Беш, они расстелили ковер до самой паперти… Ее мужа убили в начале войны.

— О! Смотри, приглашение от Мари-Анн!

Они возбужденно смеялись, а я курил. Аньес встала коленями на стул, чтобы было удобнее рыться в ворохе реликвий.

— Мне всегда нравились вот такие карточки, — сказала, показывая одну из них, Элен. — Скромно, правда?

— Чересчур, — заметила Аньес. — Ты должна заказать карточки не хуже, чем у Дангийомов!

— Бернар, идите сюда, к нам!.. Вас это тоже касается.

Я подошел к столу.

— После имени следует указать род ваших занятий, — сказала Элен.

— Напишите «узник», — с горечью пробормотал я.

— Ну что вы, Бернар!.. Я серьезно.

— Может, напишем «негоциант»? — предложила Аньес.

— Нет, лучше уж «промышленник»! — решила Элен. — Ведь так оно и есть на самом деле…

— Да, — сказал я. — Так оно и есть.

На оборотной стороне какого-то конверта Элен набросала содержание приглашения. Эта игра захватила их обеих, и ужин в тот вечер прошел довольно спокойно. Элен так увлеклась, что даже съела кусочек мяса, предложенного Аньес. Венчание, само собой, состоится в соборе Сен-Мартен д’Эней, но вот в какой день и в котором часу? Взбешенный этими разговорами, сказавшись больным, я покинул не закончивших ужин сестер, а на следующий день встал очень рано и, не заходя в столовую, сбежал на прогулку. Я плохо спал, и потому у меня хватило сил только пройтись вдоль Соны. Низкое небо было серым, а вода черной, как в пруду. Над мостом кружила пара чаек. Мою душу наполняли все те же переживания и страхи. Сомнения меня словно парализовали, а надежды покинули. Мой взгляд был пустым, глаза отражали лишь неподвижную воду. Время от времени я останавливался и облокачивался о парапет. Делать мне было нечего, да я и не хотел ничего делать, просто не мог: я ждал!

Войдя в прихожую, я чуть не споткнулся об огромный чемодан. Что это? Подношение очередной посетительницы Аньес? Но обычно эти подношения имели вид свертков. Чертыхаясь сквозь зубы и даже не пытаясь перебороть плохое настроение, я направился в столовую. Пианино смолкло, и мне навстречу выбежала Элен.

— Бернар… Вы уже видели ее?

— Кого?

— Жулию!

— Жулию?!

— Ну да, вашу сестру. Она только что вышла.

Я похолодел: все кончено… мне крышка.

— Вы хотите сказать, что Жулия была здесь?.. — пробормотал я.

Элен, как она это часто делала, коснулась ворота моего плаща, легко поглаживая ткань.

— Не сердитесь, Бернар… Я знаю, что вы порвали с ней, но что я могла поделать? Она пришла и сказала, что хочет вас видеть… Я ответила, что вы скоро вернетесь, и предложила ей позавтракать. Она же решила отправиться на поиски гостиницы. Я сделала что-то не так?

— Это ее чемодан в прихожей?

— Нет, ваш. Жулия привезла вам белье, одежду…

Так вот она, та самая брюнетка! Выходит, Аньес не лгала?

— Но… — растерялся я, — как же она узнала, где я?

— Я задала ей тот же вопрос, так как удивилась не меньше вашего. Оказывается, ее уведомил служащий мэрии Сен-Флу, приславший вам свидетельство о рождении.

В комнату молча вошла Аньес.

— Вы тоже были тут? Вы ее видели? — спросил я.

Она кивнула.

— Жулия почти сутки провела в поезде, — продолжала Элен. — На железной дороге совершена диверсия. Она очень устала… Бернар, я бы не хотела вмешиваться — это не мое дело… но, в конце концов, если ваша сестра решилась на подобное путешествие, то, вероятно, вы ей небезразличны. Так неужели вы не сможете забыть старую ссору? Поймите… ведь она — ваша сестра, Бернар.

— Я не собираюсь ничего понимать.

— Нельзя быть таким жестоким, — сказала Аньес.

— А почему, когда я был в Германии, она не написала мне ни строчки?

— Да она понятия не имела, что вы попали в плен.

Мои нервы начинали сдавать, мне пришлось сесть.

— Бедняжка, — сказала Элен. — Я, конечно, знала, что ее приезд раздосадует вас, но что я могла поделать?.. Подумайте, как мы будем выглядеть, если вы не согласитесь увидеться с ней?

— Вы должны с ней встретиться, — вмешалась Аньес. — Поговорить с ней… ну, хотя бы ради нас.

Будь на моем месте Бернар, он, вероятно, уступил бы, но если мягкость проявлю я, то тем самым подпишу себе смертный приговор. Часы показывали десять. Жулия, должно быть, вернется не раньше полудня. Значит, в моем распоряжении два часа. Что же мне делать? Может, все-таки удастся придумать правдоподобную версию?

— Она так мила, — продолжала Элен. — Должна признаться, лично мне она очень понравилась.

«Мила» на языке Элен означало «сносна». Жулия, разумеется, не принадлежала к людям обаятельным, приятным в общении. Принимала ее Элен, следуя своим принципам, как подобает. Так что, если уж я желал выглядеть хорошо воспитанным человеком, а не каким-то мужланом, мне следовало принять Жулию любезно.

— Хорошо, — пробормотал я.

— Спасибо, Бернар.

— В какой гостинице она могла остановиться?

— Я посоветовала ей «Бресс» — это гостиница на площади Карно. Как-то, еще до войны, мы оказали услугу ее хозяину. Но если хотите, Бернар, мы можем предложить Жулии комнату здесь, у нас.

— И как долго она собирается оставаться?

— Не знаю. Ведь мы говорили недолго…

Постепенно ко мне возвращалось хладнокровие, и я уже видел спасительный выход, но игру надо вести тонко. Непримиримость может показаться подозрительной.

— Там видно будет, — сказал я, пытаясь улыбнуться. — Однако узнаю сестричку. Такая решительная!.. И бесцеремонная… Согласитесь, могла бы сначала написать. Нельзя же являться вот так, без предупреждения.

— Давайте отнесем чемодан в вашу комнату, — предложила Аньес.

— С этим можно подождать, — заметил я. — Раз вы говорите, Жулия в гостинице «Бресс», я ее там и навещу.

— Дайте ей хоть устроиться! — воскликнула Элен. — Только что вы не хотели ее видеть, а теперь готовы бежать к ней сломя голову!

Я взял чемодан. Элен и Аньес двинулись за мной. Одна на ходу достала из шкафа вешалки, другая — обувные колодки.

— Думаю, все же лучше приготовить бабушкину комнату, — решила Элен. — Что подумает Жулия о нашем гостеприимстве, если мы позволим ей остаться в гостинице?.. Нет, Бернар, даже не возражайте. Она никого не стеснит.

Минута бежала за минутой. Если сейчас появится Жулия… Меня снова охватило безумное волнение. Единственный мой шанс, моя последняя карта — признаться Жулии во всем. Я почему-то был уверен, что она непременно поймет меня. Ведь, судя по тому немногому, что говорил мне о ней Бернар, сама Жулия не отличалась особой щепетильностью. Если я расскажу ей о своей жизни и объясню, почему был вынужден остаться у Элен, она, вероятно, поймет меня, будет молчать, а может, даже — чем черт не шутит? — и согласится помочь мне. Я уже решил, что безоговорочно приму любые ее условия. Ведь, в конце концов, я был другом ее брата, а она, должно быть, любила его, если вот так, бросив все, примчалась сюда, как только узнала, что он жив… Да, Жулия могла спасти меня… но при условии, что мы встретимся с нею наедине. В противном случае произойдет ужасная сцена: увидев меня, она скажет: «Здравствуйте, мсье…» От одной этой мысли я смертельно побледнел.

Элен деловито распаковывала чемодан, а Аньес, стоя за ее спиной, молча смотрела на меня. Приезд Жулии, который она мне предсказала, казалось, забавлял ее, и совсем не исключено, что она догадывалась о причине моего замешательства и была не прочь утвердить свою власть надо мной. Словно желая еще больше напугать меня, она вдруг сказала:

— А вы знаете, Бернар, ваша сестра совершенно не похожа на вас. У нее овернский тип лица выражен гораздо ярче, чем у вас.

— Да, я знаю, — ответил я. — Вот уже пятнадцать лет, как все вокруг твердят одно и то же.

— Оставь Бернара в покое, — сказала Элен. — Твои замечания совершенно неуместны.

И она принялась доставать вещи из чемодана. Аньес переносила одежду на кровать, а обувь аккуратно ставила в ряд. В чемодане оказались два абсолютно новых костюма довольно элегантного покроя, галстуки, белье, пуловер и несессер из свиной кожи…

— А вы, как видно, ни в чем себе не отказывали, — заметила Элен с некоторым оттенком уважения. — Смотрите-ка, бумажник.

Он был из черной кожи, с двумя тисненными серебром инициалами «Б. П.». Открыв его, я увидел пачку банкнот — десять тысяч франков. А ловкие руки Элен извлекали из чемодана все новые и новые вещи: бритву в футляре, сафьяновые домашние тапочки, носовые платки… Элен развернула пальто и одобрительно кивнула.

— К сожалению, Бернар, — пробормотала Аньес, — теперь вы утонете в своих костюмах. Мне кажется, они стали вам велики.

— Это не имеет никакого значения, — сказал я раздраженно.

— И тем не менее, — запротестовала Элен, — вам не стоит выглядеть смешным и тем более не стоит привлекать к себе внимание. Померьте-ка этот синий пиджак… Ну пожалуйста, Бернар, прошу вас. Сделайте это ради меня!

Настенные часы пробили половину одиннадцатого. Я надел пиджак, но перед глазами у меня стоял образ Жулии, я видел, как она выходит из гостиницы и направляется к дому.

— До чего же вы похудели, — заметила Элен. — Ну просто невероятно! Плечи, правда, на месте, а вот пуговицы придется переставить. Ну-ка, пройдитесь немного. Так что скажешь, Аньес?

— Скажу, что Бернар похож на ряженого. Можно подумать, что этот пиджак с чужого плеча.

— Ты просто несносна! Вечно ты все преувеличиваешь.

Они крутились вокруг меня, примеряя, прикидывая. Я же стоял как вкопанный, одинаково ненавидя обеих. Ведь если бы не эта идиотская женитьба, то мне не пришлось бы писать в Сен-Флу, и Жулия ни за что бы не узнала о моем появлении. А теперь суженая настоящего Бернара, которая могла бы составить его счастье, просто уничтожит меня… Я сбросил пиджак.

— Ну ладно, с вашего разрешения я, пожалуй, пойду.

— Подождите, Бернар! — воскликнула Элен. — Помогите мне перевернуть матрасы в бабушкиной спальне. Это минутное дело.

От нетерпения, ярости и страха я как идиот переступал с ноги на ногу. Мне казалось, что если бы я напряг слух, то непременно услышал бы шаги Жулии за окном. И тут мною овладело еще одно опасение: если я встречу Жулию на улице, то, разумеется, не узнаю ее. Значит, мне необходимо застать ее в гостинице. В противном случае меня позорно выведут на чистую воду, как только я вернусь. Бежать, и немедленно! Но Элен заявит о моем исчезновении. Стоит им только разговориться обо мне, как обман сам собою выплывет наружу. И кто знает, какие тогда обвинения посыпятся в мой адрес?

— Достань простыни, Аньес… Тяните со своей стороны, Бернар. Сильнее. Боже мой, ну до чего же вы неуклюжи! А еще называли себя ловкачом.

— Так вы говорите, она в гостинице на площади Карно?

— Да, это налево, сразу за поворотом.

— Ну все, я пошел, — сказал я. — Скоро одиннадцать.

— Обедать сегодня будем в половине первого, — бросила мне вдогонку Элен. — Не опаздывайте!

Я кубарем скатился по лестнице и что есть мочи побежал к набережной. Прохожих на улице было довольно много, и я пытался всматриваться во всех брюнеток, помня, что Жулия немного старше Бернара и лицом — типичная овернка. Правда, я точно не знал, что именно следует под этим подразумевать. Итак, с чего начать?.. Прежде чем объяснить ей, что я назвался именем ее брата, наверное, придется сообщить о гибели Бернара. Хорошенькое начало, нечего сказать. В моем распоряжении было немногим больше часа, за это время нужно было успеть описать свое положение и завоевать ее расположение. Выбора у меня не было — если мне не удастся все уладить, я пропал. И потом, какие силы в мире могут помешать Жулии расплакаться, когда она узнает о смерти Бернара? Она приехала к Элен веселой и улыбающейся, а со мной вернется побледневшей и с красными от слез глазами. Вся эта затея показалась мне невероятно глупой. Я даже не знал, зачем я продолжаю идти по направлению к гостинице, до такой степени моя беспомощность представлялась мне очевидной. Пройдя перекресток, я увидел вертикальную вывеску: «Гостиница „Бресс“». Она там! В полнейшем замешательстве я остановился у входа. Итак, я буду убеждать ее в том, что Бернар приказал мне назваться его именем… А вдруг она почувствует фальшь и не поверит мне? Ну а если я начну рассказывать ей, что хотел таким образом скрыться от преследующего меня прошлого — прошлого избалованного, капризного и несчастного ребенка?.. Если я расскажу, как моя жена тонула у меня на глазах, а я умышленно не стал ее спасать? Если я признаюсь ей во всем, во всем… в своих самых глубоких переживаниях, в робких попытках творчества, в своих сомнениях и своем убожестве — одним словом, во всем?.. Только зачем ей все это нужно? С какой стати она вдруг согласится стать моей сообщницей? Подобными рассказами я только испугаю и оттолкну ее от себя.

Я вновь прошелся перед окнами гостиницы. За кассой, между двумя пальмами, лениво зевал служащий. И снова, в который раз, я задавал себе все тот же вопрос: почему я выдал себя за Бернара? Теперь же из-за приезда Жулии мне необходимо было правдоподобно объяснить мотивы, побудившие меня к этому. Но я не находил их. Точнее, было множество каких-то мелких, ничтожных поводов: отсутствие одежды, желание обрести пристанище, потребность в женской заботе из множества других, веских, причин, которые, скорее всего, так и останутся для меня непостижимыми. Нет, Жулия вряд ли войдет в мое положение: ведь для того, чтобы завоевать взаимное доверие, нужно время. Несмотря ни на что, я вовсе не чувствовал себя преступником. Небольшая поддержка с ее стороны — и я стал бы солидным человеком. Но наверное, мольбы будут напрасны. Пропадать так пропадать, но попытка — не пытка.

С этой мыслью я и вошел в гостиницу. Дежурный администратор бросил на меня рассеянный взгляд.

— Мест нет, — сказал он.

— Я пришел вовсе не за этим. Мне необходимо видеть мадемуазель Прадалье.

— Она остановилась в пятнадцатом номере — это третий этаж, налево. Лифт у нас не работает.

Портье смахивал на полицейского: его вроде бы пустые глаза не упускали из виду ни единой мелочи и остановились на моем костюме столетней давности. Испуганный, побежденный, вызывающий у самого себя отвращение, я поднимался по лестнице. Второй этаж… третий… Пробило четверть двенадцатого. Пятнадцатый номер. Мне вспомнились слова Аньес: «Женщина, желающая вам зла…» И моя рука повисла в воздухе, не решаясь постучать в двери номера. Мой конец был близок. Хотя Бернар и спас меня от голода и плена, но от Жулии он не мог меня уберечь…

Я очень робко постучал, надеясь, что она меня не услышит и я получу возможность уйти.

— Войдите!

Толкнув дверь, я сразу увидел ее и узнал — она была похожа на Бернара как две капли воды: такое же крепкое телосложение и та же бородавка возле уха.

— Жулия, — пробормотал я.

Сделав несколько нерешительных шагов, она вдруг протянула ко мне руки:

— Бернар!.. Бернар!.. Как я тебя ждала, если бы ты только знал!.. Бернар!

Она кинулась мне на шею, уткнулась в плечо и разрыдалась.

— Бернар! Мой Бернар! Мой бедный Бернар!

Я закрыл глаза и очень крепко сжал челюсти; я сжимал их все крепче и крепче, потому что пол начинал ускользать у меня из-под ног и стены комнаты поплыли перед глазами.