Глава II

Понимая, что брокерская компания Cosmopolitan готова на любую подлость, лишь бы избавиться от меня (раз уж со мной нельзя справиться, даже имея убийственный гандикап в форме маржи величиной в три пункта и премии в полтора пункта), и что они в любом случае не желают иметь со мной дела, я решил перебраться в Нью-Йорк, где мог бы играть в конторе, зарегистрированной на Нью-Йоркской фондовой бирже. С бостонскими филиалами, которые получали котировки по телеграфу, мне связываться не хотелось. Я хотел находиться рядом с источником событий. Когда я прибыл в Нью-Йорк, мне был двадцать один год. Тогда я привез с собой весь свой капитал – 2,5 тысячи долларов.

Я уже рассказывал о том, что к двадцати годам у меня было 10 тысяч долларов и что в одной лишь операции с акциями Американской сахарной компании я поставил на кон более 10 тысяч. Тем не менее я не всегда выигрывал. Мой план торговли был достаточно разумный и приносил выигрыш чаще, чем потери. Придерживаясь его, я выигрывал в семи случаях из десяти. Более того, я практически всегда выигрывал, если еще до начала торговой операции был абсолютно уверен в правильности своих действий. Однако мне, к сожалению, не всегда хватало мозгов, чтобы придерживаться собственных правил игры, то есть делать ставки только при полной уверенности в том, что все обстоятельства полностью благоприятствуют победе. Всему свое время, но тогда я этого еще не понимал. Именно из-за этого, из-за своей неразборчивости, терпят неудачи на Уолл-стрит многие из тех, кого дурачками и неудачниками вроде бы и не назовешь. Есть круглые идиоты, которые всё и всегда делают не так, но есть на Уолл-стрит еще категория глупцов, которые считают, что торговать надо всегда. На свете нет человека, который имел бы разумные причины ежедневно покупать или продавать акции либо обладал бы достаточными знаниями, чтобы всегда играть с умом.

Я доказал это на себе. Читая тикерную ленту через призму своего опыта, я выигрывал; но, играя без оглядки и бездумно рискуя, я проигрывал. Я ведь не исключение, я такой же, как все. Когда видишь перед собой огромную доску котировок, когда телеграф не перестает выстукивать свежую информацию с биржи, когда все вокруг заняты игрой, а квитанции ежеминутно обращаются в макулатуру или чистоган, бывает трудно удержаться. Азарт заглушает голос рассудка. В бакет-шопах с их микроскопической маржей никто не играет подолгу. Малейшее колебание курса не в ту сторону – и ты уже вне игры. Желание продолжать играть несмотря ни на что, как бы ни складывались рыночные обстоятельства, является главной причиной множества крахов на Уолл-стрит даже среди профессионалов – среди тех, кто думает, что должен каждый день хоть немного выигрывать, словно он работает на бирже за оклад. В то время я был очень молод, совсем ребенок и еще не знал того, что знал пятнадцать лет спустя, когда ждал две недели, не сводя глаз с интересовавших меня акций, пока они не поднялись на 30 пунктов и я не понял, что теперь их покупка достаточно безопасна. Тогда я был разорен, пытался отыграться, а потому просто не мог позволить себе действовать бездумно. Мне хотелось быть уверенным в своей правоте на сто процентов, поэтому я ждал. Но это было в 1915 году, и подробнее я расскажу эту длинную историю в свое время. А теперь вернемся на пятнадцать лет назад, в 1900 год, и посмотрим, как из-за своей тогдашней неопытности я позволил бакет-шопам отнять у меня бóльшую часть накоплений.

Это был не первый и не последний случай в моей жизни. Биржевому спекулянту приходится бороться с множеством слабостей, приводящих к разорению. Как бы то ни было, я прибыл в Нью-Йорк с 2,5 тысячи долларов в кармане. Я не знал там бакет-шопов, которым можно было бы доверять. Фондовая биржа и полиция активно боролись с бакет-шопами и добились закрытия большинства из них. К тому же я искал место, в котором масштабы торговли ограничивались бы только толщиной моего кошелька. На тот момент он был не слишком толстым, но я рассчитывал, что это ненадолго. Главное было найти место, где работали честно. Поэтому я направился в одну из компаний, зарегистрированных на Нью-Йоркской фондовой бирже. Поскольку эта фирма имела отделение в моем городе, я знал там некоторых клерков. К настоящему времени эта компания уже давно свернула дела. Там я играл недолго. Мне не понравился один из партнеров этой фирмы, поэтому я перешел в брокерскую контору А. Р. Фуллертона. Должно быть, кто-то рассказал им о моих прежних успехах, потому что очень скоро меня стали называть там юным хватом. Я всегда выглядел моложе своих лет. Отчасти это было недостатком, но зато научило меня отстаивать свои права, потому что многие пытались воспользоваться моей предполагаемой неопытностью. Менеджеры бакет-шопов, глядя на такие успехи в столь юном возрасте, списывали все на то, что «дуракам везет». Они видели в этом единственное объяснение того, почему я так часто их обыгрываю.

Не прошло и шести месяцев после моего приезда в Нью-Йорк, как я полностью разорился. Я был очень активным игроком, и у меня была репутация победителя. К тому же комиссионные от моих сделок складывались, полагаю, в неплохую сумму. Я постепенно наращивал свой капитал, но в конце концов все потерял. Я играл очень осторожно, но все равно не мог не проиграть. И причиной были как раз те замечательные успехи, которых я достиг, играя в бакет-шопах!

Мой метод позволял выигрывать только в бакет-шопах, где я ставил на колебания цен. Неотъемлемым фактором успеха являлся биржевой телеграф. Когда я покупал, цена находилась у меня перед глазами – на котировочной доске. Еще не купив, я уже знал, сколько нужно будет заплатить за акции. И продать их я тоже мог в одно мгновение. Успех зависел от быстроты моей реакции. Победу от поражения порой отделяла одна секунда. Иногда, к примеру, я был совершенно уверен в том, что акции вот-вот сдвинутся хотя бы на один пункт. Мне ничего больше и не нужно было. Я вносил залог на один пункт и мгновенно удваивал свои денежки. Работая с сотней-двумя акций в день, за месяц таким образом можно заработать приличные деньги.

Однако у такого метода была одна практическая проблема: вряд ли какая-нибудь контора хочет постоянно терять деньги, даже если ей есть чем платить. Они не станут долго терпеть клиента, имеющего дурную манеру все время выигрывать.

Как бы то ни было, система, дававшая превосходные результаты в бакет-шопах, в конторе Фуллертона не срабатывала. Здесь я не просто работал с цифрами, а реально покупал и продавал акции. В бакет-шопе я видел на тикерной ленте, что акции Американской сахарной компании стоят 105 долларов, и мог прогнозировать, что они вот-вот упадут на три пункта. Однако, пока телеграфный аппарат печатал на ленте, что курс сахарных акций 105 долларов, реальная цена в зале биржи могла успеть опуститься до 104 или 103 долларов. К тому же времени, когда мой приказ о продаже тысячи акций попадал в руки оператора, который работал на Фуллертона в зале биржи, цена могла опуститься еще ниже. И, не получив отчет оператора, я не знал точно, по какой именно цене он продал мои акции. В той же самой ситуации, которая в бакет-шопе могла бы принести мне три тысячи долларов выигрыша, в настоящей брокерской фирме, работавшей на бирже, я не зарабатывал ни цента. Разумеется, здесь я говорю о крайностях, но факт остается фактом: в брокерской фирме Фуллертона та система, которая обеспечивала мне успех в бакет-шопах и центральное место в которой занимал биржевой телеграф, уже не работала, но понял я это, к сожалению, не сразу.

К тому же оказалось, что, если я продаю достаточно большой пакет акций, это давит на цену, и она падает еще ниже. В бакет-шопах мне не приходилось думать о том, как мои сделки влияют на рынок. В Нью-Йорке я проигрывал потому, что здесь играли совсем в другую игру. Причина моих проигрышей заключалась не в том, что теперь я играл по закону, а в том, что играл я невежественно. Я уже говорил, что, как никто, умел читать тикерную ленту. Но это меня не спасло. У меня получалось бы намного лучше, если бы я сам работал в зале биржи. Может быть, там, на месте, я смог бы адаптировать свою систему к новым обстоятельствам. Но проблема в том, что, если бы я дошел до такого масштаба торговых операций, как, скажем, сейчас, моя система все равно подвела бы меня, поскольку не учитывала бы эффект, который оказывал на котировки акций сам факт торговли ими.

Короче говоря, я не до конца понимал правила биржевой игры. Я знал только часть игры, довольно важную часть, и мне это всегда помогало. Но если, несмотря на это, я все-таки проигрался, какие же шансы на выигрыш у совсем зеленого новичка?

Мне не потребовалось много времени, чтобы понять, что в моем методе игры что-то не так, но я никак не мог нащупать истинную проблему. Временами моя система работала превосходно, а потом, совершенно неожиданно, – сплошные провалы. Не будем забывать, что мне на тот момент было только двадцать два года. И дело не в том, что я упрямо стоял на своем и не стремился понять, в чем ошибаюсь; просто в таком возрасте еще мало кто в чем бы то ни было разбирается.

Служащие конторы были со мной очень милы. Я не мог увлекаться игрой до беспамятства из-за маржинальных ограничений, но старик Фуллертон и все остальные были настолько добры ко мне, что после шести месяцев активной торговли я не только потерял все, что привез, и все, что сумел выиграть за это время, но даже задолжал конторе несколько сотен долларов.

Вот так я, в сущности еще ребенок, который впервые оказался вдали от дома, остался без гроша в кармане. Но я твердо знал, что проблема не во мне, а в моей игре. Не знаю, ясно ли я выражаюсь, но я никогда не злюсь на рынок. Спорить с цифрами бесполезно. Если обижаться на рынок, то толку не будет никакого.

Мне так не терпелось вернуться к торговле, что, не теряя ни минуты, я пошел к старику Фуллертону и сказал ему:

– Слушайте, А. Р., ссудите мне пять сотен.

– Зачем? – спросил он.

– Мне нужны деньги.

– Зачем? – снова спросил он.

– Для внесения залога, разумеется, – сказал я.

– Пятьсот долларов? – переспросил он и нахмурился. – Ты же знаешь, что тебе придется вносить десятипроцентную маржу – тысячу долларов на сотню акций. Лучше я открою тебе кредит.

– Нет, – сказал я, – я не хочу кредита от вашей фирмы. Я не хочу здесь играть. На мне и так задолженность. Я хочу, чтобы вы просто дали мне в долг 500 долларов, чтобы я мог пойти поиграть в другом месте, раскрутиться, а потом вернуться назад.

– И как ты собираешься это сделать? – спросил он.

– Пойду поиграю в бакет-шопах, – ответил я.

– Играй здесь, – сказал он.

– Нет, – возразил я. – Здесь я в успехе не уверен, но точно знаю, что в бакет-шопах заработать смогу. Тамошняя игра мне знакома. И, кажется, я начал понимать, чтó у меня идет не так, когда я играю здесь.

Он дал мне денег, и я ушел из конторы, где «гроза бакет-шопов», как меня здесь прозвали, продул все свое состояние. Я не мог вернуться домой, потому что тамошние заведения просто не подпустили бы меня к игре. Нью-Йорк тоже отпадал, потому что к тому времени бакет-шопы там были уже изжиты. Мне говорили, что в 90-е годы таких заведений было полно на Брод-стрит и Нью-стрит. Но, когда они мне понадобились, от них не было и следа. В итоге, поразмыслив, я решил отправиться в Сент-Луис. Я слышал о двух конторах, которые вели громадные операции на всем Среднем Западе. Они и прибыли должны были иметь громадные. Отделения у них располагались в десятках окрестных городков. Более того, мне сказали, что ни одна контора Восточного побережья не может сравниться с ними по размаху бизнеса. Они вели дело открыто, и иметь с ними отношения не стеснялись довольно известные люди. Именно туда я и направился со своими пятьюстами долларами, чтобы вернуться с прибылью и использовать ее для игры в конторе Фуллертона, являвшегося полноправным членом Нью-Йоркской фондовой биржи.

Добравшись до Сент-Луиса, я устроился в гостиницу, а затем отправился на поиски бакет-шопов.

Их было два. Один принадлежал Дж. Г. Долану, а другой – Г. С. Теллеру. Я знал, что смогу их обыграть. В мои планы входило играть максимально осторожно, и боялся я только того, что меня могут узнать и выставить вон, потому что о моих «подвигах» были наслышаны бакет-шопы по всей стране. Между ними существовали свои связи, как между игорными домами. Заведение Долана было ближе к гостинице, поэтому туда я и направился в первую очередь. Я надеялся, что мне позволят поиграть хотя бы несколько дней, прежде чем поймут, что к чему, и предложат поискать другое место. Переступив порог, я оказался в гигантском помещении, где не менее пары сотен людей не сводили глаз с доски котировок. Я обрадовался, потому что в таком скопище людей больше шансов остаться незамеченным. Стоя в толпе, я принялся изучать котировки, внимательно следя за их колебаниями, и наконец остановил свой выбор на акциях, с которых должна была начаться моя игра.

Оглядевшись, я увидел за окошечком клерка, который принимал ставки и выдавал квитанции. Подойдя к окошку, я спросил:

– Это здесь можно поставить на хлопок и пшеницу?

– Да, сынок, – ответил он.

– И акции купить можно?

– Можно, если деньги есть.

– Денег-то хватает, – сказал я, как хвастливый мальчишка.

– Неужели? – произнес он с улыбкой.

– Сколько акций я могу купить на сто долларов? – спросил я как бы с обидой в голосе.

– Сто, если у тебя действительно есть сотня долларов.

– У меня есть сотня. Да и две сотни найдется! – выпалил я.

– Ну-ну, – сказал он.

– Купите для меня двести акций, – отрывисто заявил я.

– Двести каких?

Теперь его тон стал серьезным. Это был уже деловой разговор. Я еще раз оглянулся на котировочную доску, словно все еще раздумывая, и сказал:

– Двести акций Omaha.

– Отлично, – сказал он.

Клерк взял у меня деньги, пересчитал их и выписал квитанцию.

– Как ваше имя? – спросил он.

И я ответил:

– Гораций Кент.

Он выдал мне квитанцию, и я, отойдя от стойки, сел ждать среди других клиентов, когда мои акции подрастут и их можно будет продать с наваром.

Я действовал быстро и за день успел сыграть несколько раз. На другой день все повторилось. За два дня я заработал 2,8 тысячи долларов и очень надеялся, что до конца недели мне никто не помешает. При таком темпе перспективы были превосходные. Потом я рассчитывал поиграть в другом заведении, и если там все сложится так же удачно, то я смогу вернуться в Нью-Йорк с кучей денег, которая даст мне возможность чего-то добиться.

Утром третьего дня, когда я с самым невинным видом подошел к окошку, чтобы купить 500 акций B.R.T., клерк остановил меня:

– Извините, мистер Кент, вас хочет видеть босс.

Я сразу понял, что игра окончена, но все-таки спросил:

– А зачем я ему понадобился?

– Не знаю.

– А где он?

– В своем кабинете. Пройдите вон туда.

Клерк указал на дверь. Когда я вошел в кабинет, Долан сидел за столом. Повернувшись в кресле ко мне, он сказал:

– Присядьте, Ливингстон.

Он показал на кресло. Последняя надежда растаяла. Не знаю, каким образом он выяснил, кто я. Может, навел справки в гостинице?

– Зачем вы хотели меня видеть? – спросил я.

– Послушай, малыш. Лично я против тебя ничего не имею. Совсем ничего. Понимаешь?

– Нет, не понимаю, – сказал я.

Долан выбрался из своего крутящегося кресла, и я увидел, какой он был здоровяк. Он прошел к двери и сказал:

– Подойди-ка сюда, Ливингстон. – Приоткрыв дверь, он указал на клиентов, толпившихся в зале: – Видишь их?

– Вижу кого? – переспросил я.

– Этих людей. Посмотри на них, малыш. Их здесь триста человек! Триста простаков! Они кормят меня и мою семью.

Видишь? Три сотни простофиль! А потом приходишь ты и за два дня сдираешь больше, чем я получаю с этих трехсот лохов за две недели. Это не дело, малыш! Это не по мне! Претензий у меня к тебе нет. Что ты успел сорвать, то твое. Но больше ты не получишь. Для тебя здесь больше ничего нет!

– Но я…

– Довольно. Я видел, как ты вошел сюда позавчера, и мне сразу не понравился твой вид. Я почувствовал в тебе какую-то фальшь. Я вызвал к себе этого болвана, – он указал пальцем на провинившегося клерка, – и спросил его о тебе. Я сразу сказал ему: «Что-то мне в нем не нравится. Он не тот, за кого себя выдает!» А этот болван мне заявляет: «Да бросьте вы, босс! Его зовут Гораций Кент, и это просто мальчишка, изображающий из себя взрослого. С ним все в порядке!» Что ж, я прислушался к нему, и эта опрометчивость обошлась мне в 2,8 тысячи долларов. Я на тебя, малец, зла не держу. Но отныне касса для тебя закрыта.

– Послушайте… – начал я.

– Это ты, Ливингстон, меня послушай, – перебил он. – Я о тебе многое знаю. Я зарабатываю на том, что ставят на кон эти простофили, и тебе здесь делать нечего. Я умею проигрывать, и то, что ты успел отхватить, по праву принадлежит тебе. Но если я позволю тебе и дальше здесь резвиться, теперь, когда я знаю, кто ты такой, то сам окажусь простофилей. Поэтому топай отсюда, сынок, по-хорошему!

Так я и покинул заведение Долана с 28 сотнями долларов в кармане. Фирма Теллера располагалась в том же квартале. Я уже успел выяснить, что Теллер был очень богат и ему принадлежало еще и множество бильярдных. Я решил заглянуть в его бакет-шоп, размышляя над тем, что лучше: начать скромно и постепенно дойти до тысячи акций или сразу броситься в омут с головой, потому что не исключено, что больше одного дня мне поиграть не дадут. Они быстро соображают, когда теряют деньги, а мне очень хотелось купить тысячу акций B.R.T. Я был уверен, что смогу заработать четыре или пять пунктов на каждой из них. Но если они что-то заподозрят или если слишком многие будут ставить на эти акции, то мне просто не дадут сыграть. Поэтому я подумал, что лучше будет начать с небольших ставок на другие акции.

Эта контора была поменьше, чем у Долана, но интерьер был покрасивее, а клиентура явно выше классом. Такая обстановка устраивала меня как нельзя лучше, поэтому я все-таки решил купить тысячу B.R.T. Подойдя к нужному окошку, я сказал клерку:

– Я хотел бы купить акции B.R.T. Какой предел?

– Предела нет, – ответил клерк. – Можете купить сколько захотите, если есть деньги.

– Тогда купите для меня полторы тысячи акций, – сказал я и вытащил деньги из кармана. Но, как только клерк начал выписывать квитанцию, к нему подскочил какой-то рыжеволосый мужчина и буквально вытолкал его. После этого он перегнулся через стойку и сказал мне:

– Слушай, Ливингстон! Ступай обратно к Долану. Здесь ты нам не нужен.

– Дайте мне получить квитанцию, – возразил я. – Я только что купил несколько акций B.R.T.

– Нет здесь твоих квитанций, – ответил он. – Никогда не приходи сюда играть. Мы не будем иметь с тобой дела. Понятно?

К этому времени подтянулись другие клерки, и все они глазели на меня из-за спины босса.

Выходить из себя или пытаться спорить не было никакого смысла, поэтому я вернулся в гостиницу, оплатил счет и первым же поездом вернулся в Нью-Йорк. На душе было тяжело. Я планировал сорвать настоящий куш, но Теллер не дал мне даже попробовать.

Вернувшись в Нью-Йорк, я отдал Фуллертону его пять сотен и снова принялся играть на деньги, заработанные в Сент-Луисе. Иногда мне везло, иногда не очень, но в целом результат был положительный. В конце концов, я был не новичок, многое знал и умел, а главное – теперь я понимал, что в торговле ценными бумагами существует гораздо больше тонкостей, чем полагал, пока не попал к Фуллертону. Я был похож на тех завзятых любителей кроссвордов, которые не успокаиваются, пока не заполнят все клеточки. Что касается бакет-шопов, то я полагал, что уже окончательно развязался с ними. Но я ошибался.

Через пару месяцев после моего возвращения в Нью-Йорк в конторе Фуллертона появился какой-то старик – знакомый хозяина. Кто-то мне сказал, что когда-то они на паях держали конюшню скаковых лошадей. Было видно, что он знавал лучшие дни. Когда нас с ним познакомили (его звали Макдевитт), он рассказывал собравшимся о шайке ипподромных жуликов, которые недавно провернули какую-то аферу в Сент-Луисе. Во главе шайки, сказал он, стоял некто Теллер – владелец сети бильярдных залов.

– Какой Теллер? – спросил я.

– Некто Г. С. Теллер.

– Знаю я этого гуся, – сказал я.

– Тот еще прохвост, – кивнул Макдевитт.

– Хуже, – сказал я. – У меня с ним свои счеты.

– А что такое?

– Эту сволочь ничем не проймешь, кроме как ударив по карману. В Сент-Луисе я до него добраться не могу, но рано или поздно я его достану.

И я рассказал Макдевитту о моей обиде.

– Я слышал, – сказал старый Мак, – он пытался протянуть свои лапы и сюда, в Нью-Йорк, но у него не вышло, и он открыл заведение в Хобокене. Говорят, там можно играть без всяких ограничений, а деньги они просто лопатой гребут.

– Какое заведение? – спросил я, думая, что речь идет о бильярдной.

– Бакет-шоп, – ответил Макдевитт.

– Вы уверены, что заведение уже открыто?

– Да, мне уже несколько человек об этом говорили.

– Но, возможно, это лишь слухи, – возразил я. – А можете ли вы точно узнать, действительно ли они работают и насколько серьезно там можно играть?

– Конечно, сынок, – отвечал Макдевитт. – Сам съезжу туда завтра утром, а потом вернусь и расскажу тебе.

Та к он и сделал. Все выглядело так, что Теллер развернул большой бизнес и греб деньги на всю катушку. Дело было в пятницу. Целую неделю рынок шел вверх, а происходило это все, не будем забывать, двадцать лет назад, и можно было не сомневаться, что в субботу будет объявлено о значительном сокращении избыточных резервов в банках. Для крупных биржевых дельцов это, как всегда, послужит поводом для того, чтобы активизировать игру на рынке и попытаться нажиться за счет более слабых клиентов комиссионных домов. В последние полчаса торгов это вызовет обычную коррекцию котировок, особенно тех акций, которые в течение дня пользовались наибольшим спросом. Это, конечно же, будут те самые акции, по которым открыли длинные позиции большинство клиентов Теллера, а тем, кто в этих условиях попытается играть на понижение, заведение будет особенно радо. Ведь для бакет-шопа нет ничего приятнее, чем ловить простаков на резких скачках цен – в любую сторону; и ловля идет особенно легко, когда маржа составляет всего-навсего один пункт.

В то субботнее утро я отправился в Хобокен, чтобы навестить заведение Теллера. Там я обнаружил огромный зал для клиентов с щеголеватой доской котировок, большим штатом клерков и охранником в сером мундире. В зале находилось примерно двадцать пять клиентов.

Я завел разговор с управляющим. Он спросил, чем мог бы быть полезен, а я ответил, что ничем и что, на мой взгляд, на бегах, где ставки не ограничены, можно заработать гораздо больше и гораздо быстрее – тысячи долларов в считанные минуты, – чем клевать по зернышку, как с этими акциями, да еще и ждать результатов целыми днями. Управляющий стал уверять меня, что игра на бирже обеспечивает гораздо более надежный выигрыш и некоторые из клиентов их фирмы зарабатывают очень много. Послушав его, можно было подумать, что он настоящий биржевой брокер, в самом деле занимающийся покупкой и продажей акций в ваших интересах. Управляющий, должно быть, подумал, что я направляюсь в какую-нибудь бильярдную, и решил хоть немного меня пощипать, прежде чем меня там обдерут дочиста, поэтому добавил, что мне надо спешить, так как по субботам торги заканчиваются в двенадцать часов. А потом весь день у меня будет свободен. И если я правильно выберу акции и выиграю, то потом смогу больше поставить на бегах.

Весь мой вид излучал недоверие. Управляющий продолжал уговаривать меня, а я все посматривал на часы. В четверть двенадцатого я сказал: «Хорошо», – и начал давать ему поручения о продаже различных акций. Я внес две тысячи долларов залога, и он был просто счастлив получить их. Управляющий заверил меня, что я наверняка заработаю на этом кучу денег, и выразил надежду, что впредь я буду часто их навещать.

Все вышло, как я и рассчитал. Биржевые трейдеры начали сбивать цены до уровня, который обеспечивал, по их расчетам, активизацию большинства стоп-лоссов, и цены, естественно, обрушились. Я закрыл свои короткие позиции точно перед началом подъема, который обычно наблюдается в последние пять минут торгов, после того, как играющие на понижение биржевики закроют короткие позиции.

Мой выигрыш составил пять тысяч сто долларов, и я отправился за ними в кассу.

– Удачно я заглянул к вам, – сказал я менеджеру, подавая свои квитанции.

– Простите, – ответил он, – но я не смогу вам выдать весь выигрыш. Я не рассчитывал на такие выплаты. Я обязательно выплачу вам все до цента в понедельник утром.

– Ладно. Тогда выдайте то, что есть.

– Позвольте мне сначала расплатиться по мелким выигрышам, – сказал он. – Я обязательно верну вам ваш залог и все, что останется в кассе после остальных расчетов. Подождите, пока я оплачу другие квитанции.

Пришлось ждать, пока он рассчитывался с другими выигравшими клиентами. За свои деньги я не тревожился. Теллер не станет кидать клиентов в заведении, которое приносит такие доходы. А если он все-таки решит неожиданно смотать удочки, мне все равно не останется ничего другого, кроме как забрать внесенный залог и все, что останется в кассе. В итоге я получил свои две тысячи и еще примерно 800 долларов – больше в кассе не было ни цента. Я пообещал клерку, что вернусь в понедельник утром. Он поклялся, что деньги будут меня ждать.

В понедельник незадолго до полудня я вернулся в Хобокен и сразу увидел, как управляющий разговаривает с менеджером, которого я видел в Сент-Луисе в тот день, когда Теллер предложил мне вернуться к Долану. Я сразу догадался, что управляющий телеграфировал в головную контору и те прислали одного из своих людей, чтобы разобраться на месте. Жулики никому не доверяют.

– Я пришел за остальными деньгами, – заявил я управляющему.

– Тот самый? – спросил у управляющего посланник из Сент-Луиса.

– Да, – кивнул менеджер и вытащил из кармана пачку золотых сертификатов.

– Погоди! – остановил его человек из Сент-Луиса и, повернувшись ко мне, сказал: – Ливингстон, разве вам не говорили, что мы не хотим иметь с вами дело?

– Сначала отдайте мне мои деньги, – сказал я управляющему, и он протянул мне сначала две тысячные купюры, потом четыре пятисотенные и три сотенные.

– Что вы сказали? – повернулся я к человеку из Сент-Луиса.

– Мы вас предупреждали, что не хотим, чтобы вы играли в нашем заведении.

– Ну да, – кивнул я. – Поэтому мне пришлось приехать сюда.

– Больше сюда не приходите. Держитесь подальше! – рявкнул он.

Тут к нам с небрежным видом приблизился охранник в серой униформе. Человек из Сент-Луиса потряс кулаком перед лицом управляющего и заорал:

– А ты, болван, куда смотрел? Это же Ливингстон! Тебя ведь предупреждали!

– Послушайте, – сказал я ему. – Мы не в Сент-Луисе. И здесь жульнические методы, которые применяет ваш босс, не прокатят.

– Держись отсюда подальше! Ты не будешь здесь играть!

– Если я не буду здесь играть, то никто не будет, – ответил я. – Здесь такие вещи вам с рук не сойдут.

Человек из Сент-Луиса тут же сменил тон.

– Послушай, парень, – сказал он, потея от волнения, – сделай нам одолжение. Ну будь благоразумен. Ты же понимаешь, что мы не можем терпеть такие проигрыши изо дня в день. Старик взбесится, если он узнает, чьих рук это дело. Имей совесть, Ливингстон!

– Ладно, я не буду злоупотреблять, – пообещал я.

– Прислушайся к голосу разума. Ради всего святого, обходи нас стороной. Дай нам возможность развернуться как следует. Мы ведь новички здесь. Договорились?

– Только когда я окажусь здесь в следующий раз, будьте любезны не лезть на рожон, – бросил я напоследок и оставил их перебраниваться между собой.

Я немного обобрал их в отместку за то, как они обошлись со мной в Сент-Луисе. Мне не было никакого смысла продолжать злиться на них или пытаться добиться их закрытия. Я вернулся в контору Фуллертона, рассказал Макдевитту о своей поездке и предложил ему, если он захочет, стать у Теллера завсегдатаем и начать торговать помаленьку – пакетами по 20–30 акций, пока они к нему привыкнут. А когда я увижу шанс сорвать большой куш, то позвоню ему, и он сможет развернуться по-настоящему.

Я выдал Макдевитту тысячу долларов, и он начал ездить в Хобокен, действуя так, как мы договорились. Постепенно он стал у них завсегдатаем. И вот однажды, когда я почувствовал, что надвигается настоящее дело, я подал Маку сигнал, и он сыграл на понижение на всю сумму, какую ему позволили. В этот день я заработал чистыми 2,8 тысячи долларов за вычетом доли Мака и всех других расходов и подозреваю, что Мак вложил в игру немного и своих деньжат. Менее чем через месяц после этого Теллер прикрыл свою лавочку в Хобокене. Их достала полиция. Но они в любом случае долго не продержались бы, хотя я сыграл у них только дважды. Наступала эпоха рынка «быков»: акции устойчиво шли вверх, практически не допуская колебаний, достаточных хотя бы даже для того, чтобы перекрыть маржу в один пункт. Все играли на повышение и строили финансовые пирамиды, и в новых экономических обстоятельствах бакет-шопы массово разорялись по всей стране.

Правила игры изменились. Раньше игра в старомодном стиле полулегальных бакет-шопов имела определенные преимущества перед спекуляциями в уважаемых брокерских фирмах. Во-первых, автоматическое закрытие позиций, когда убыток достигает размеров залога, является наилучшей формой стоп-лосса. Ты не можешь потерять больше, чем внес в качестве залога, не было опасности несвоевременного исполнения приказа и т. д. В Нью-Йорке бакет-шопы никогда так не либеральничали со своими клиентами, как это было в западных штатах. Например, они принудительно ограничивали возможный доход по некоторым акциям двумя пунктами. В их числе были акции Американской сахарной компании и Теннессийской угольно-стальной компании. Даже если их курс поднимался на 10 пунктов за десять минут, вы по одной квитанции могли получить только за два пункта. Нью-йоркские бакет-шопы считали, что клиентам будет слишком жирно рисковать одним долларом, а выигрывать десять. Временами случалось, что все такие заведения, даже самые крупные, вообще отказывались принимать заявки на какие-то акции. В 1900 году, накануне президентских выборов, когда было предрешено, что победит Маккинли, ни одно заведение в стране не допускало клиентов к покупке акций. Шансы на победу Маккинли оценивались как три к одному. Купив акции в понедельник, можно было не сомневаться, что они вырастут минимум на три – шесть пунктов. Купив акции, можно было смело ставить на Брайана, и все равно остаться в выигрыше. Бакет-шопы в тот день ставки не принимали.

Если бы бакет-шопы не отказывались иметь со мной дело, я никогда не перестал бы в них играть. Но в таком случае никогда и не понял бы, что биржевые спекуляции не ограничиваются простой игрой на мгновенных колебаниях котировок на несколько пунктов.