7 февраля

Платить или не платить врачам? Конечно, это каждый решает для себя сам и в зависимости от ситуации, но, так или иначе, эта тема обсуждается в любом месте, где встретились хотя бы двое больных. Самое интересное, что стены почти каждой клиники оклеены многочисленными призывами бороться со взяточничеством и коррупцией. И везде непременно будут телефоны вышестоящих организаций, адреса для анонимного обращения и сайты прокуратуры. Звонит ли кто туда? Думаю, да. Но, скорее всего, звонят те, кто уже на грани, кто потерял надежду. Знаете, такой последний крик души, когда исправить все равно уже ничего нельзя. А если у человека онкологический диагноз, то тратить время на борьбу он не будет. В онкологии очень многое решает время, и заболевший и его родственники совершенно логично рассуждают, что пока жалоба пройдет через все инстанции, то помощь уже может и не понадобиться.

Алевтина заболела в семье первой. Подозрения были на рак матки и рак молочной железы. Пока врачи боролись с опухолью матки, рак молочной железы перешел уже в третью стадию. Почему нельзя было лечить сразу два органа? Аля говорит, что первыми взяли материалы на исследование из матки и, обнаружив раковые клетки, на все остальное просто махнули рукой. А она сама были абсолютно уверена, что если проводят такое агрессивное лечение, то оно непременно скажется и на второй опухоли. Поэтому промолчала просто Аля, постеснялась напомнить, что небольшая шишка есть у нее и в груди. “Ведь, они же врачи, — была уверена она, — им же лучше знать”. А теперь ей сказали, что рак в груди запущен, что организм ослаблен, что проводить второе лечение сразу после первого опасно. В общем, ни к операции, ни к химиотерапии ее не допустили. А потом на встречу с доктором съездила ее дочь. Вопрос с лечением решился, но допуск к каждому сеансу химии обходится в двадцать тысяч рублей в конверте. Я мрачно уточняю: “Аля, а что, после того как вы заплатили доктору, ваш организм сразу стал сильнее и здоровее? Теперь лечение для вас не опасно?” А она и сама все понимает. Но сейчас, когда они каждый месяц платят эти деньги, у нее есть хотя бы небольшая толика веры, что ее могут вылечить. Ну, или продлить жизнь.

А два месяца назад онкологический диагноз поставили и мужу Алевтины. Он даже засмеялся, когда узнал эту новость: “Ну, это ты меня, Алька, заразила”. Нет-нет, конечно, он знает, что рак не заразен, но смех это тоже лекарство. И теперь они ездят на лечение вдвоем, и вдвоем над своими болезнями смеются. А мне, знаете, кого больше всех жаль? Дочку. Потому что быть рядом с заболевшими любимыми людьми, как мне кажется, это даже тяжелее, чем болеть самому.

“А вы сколько заплатили за операцию?” — спрашивала меня Лена, разглядывая мой аккуратный шов. Мы тогда еще все вместе лежали в маммологическом хирургическом отделении и Лену только готовили к оперативному вмешательству. “Нисколько”, — отвечаю я и объясняю свои устоявшиеся жизненные принципы. Отблагодарить я могу только в том случае, если все сделано правильно, если я довольна, если получен желаемый результат. Потому что я твердо уверена, что плохой врач, получив взятку, лучше лечить не станет. А настоящий доктор, он и без финансовой подмазки помнит клятву Гиппократа. Таня работает начальником отдела крупной организации-монополиста и придерживается тех же идей. “Вот-вот, — соглашается она с моими словами, — я тоже понимаю, что если я поддамся на условия шантажа, а ведь это именно шантаж, то, скорее всего, лечить меня будут плохо. Так уж устроен человек, видит, что ему готовы платить просто так, и берет спокойно деньги. А если уже заплачено, то зачем стараться?”

“Таня, но ты же мне говорила, что доктору платила?” — удивленно переспрашивает Лена. А Таня еще раз описывает ту философию, которой я тоже давно следую: “Я принесла ему не взятку, а подарок. Я принесла его уже после выписки и с искренней благодарностью за его заботу и труд. Я прекрасно понимаю, что официальная зарплата врачей не настолько уж и велика, и мне действительно хотелось сказать такое cпасибо своему врачу”. “Отказывался?” — спрашиваю я со смехом, потому что знаю эту историю. “Отказывался, чуть до драки у нас с ним не дошло, пока мы этот конверт друг другу в руки совали, пришлось в прямом смысле выбегать из кабинета, — Таня уже тоже смеется. — Правда ведь, убегала от него по коридору. Ну а что делать? Так мы с ним бы и бесконечно перебрасывались деньгами. А что он за мной не побежит, это я понимала. Он у меня все же нормальный человек”. И мы с Таней продолжаем разговор уже совершенно на другую тему.

Таня хочет сразу после химиотерапии поехать путешествовать и советуется со мной об интересных местах и дружелюбных странах. Тане всего год до пенсии, но она удивительно красивая женщина с молодой внешностью и сияющими глазами. Сын у Тани давно живет и работает в Праге, а она сама еще надеется встретить свою новую любовь и после развода. У Тани, конечно, пока вместо левой отрезанной груди силиконовый внешний протез, но мне почему-то кажется, что эта неунывающая кокетка и после операции привлекает внимание многих мужчин. От Тани исходит огромная радость жизни.

“Девочки, так что же мне делать? — тормошит нас все теми же своими сомнениями Лена. — Он же мне открытым текстом сказал, что я должна ему за операцию тридцать тысяч рублей. А где я сейчас сразу возьму такие деньги? У меня никаких и накоплений-то нет”. “Не плати, — это мы с Таней дружным хором отвечаем. — Пообещай, а потом не плати. Он же с тобой бесчестно поступает, почему же ты должна отвечать ему честностью?” И Лена вроде бы как нам кивает, и мы еще о чем-то ей говорим, но мы с Таней обе прекрасно понимаем, что Лена будет указанную сумму платить. Лена боится, а тот, кто с нее требует денег, прекрасно этот страх чувствует.