29 июля

Звонила Света. Ну понятно, что ничего странного в этом нет, мы со Светой почти каждый день по телефону разговариваем, даже если с утра уже виделись и общались в больничке. Но этот звонок меня расстроил. А сама Света в панике. Встретила она на улице Таню, с которой мы познакомились в отделении, и ужаснулась ее внешнему виду: “Понимаешь, она высохла. Не похудела, нет, вроде как такая же по объемам, а именно высохшая, как Кощей”. Да, понимаю я, понимаю. Я видела онкобольных за месяц-два до их смерти и ясно представляю, как усыхает человек от болезни.

А Света еще долго рассказывала про Таню. Про то, что Тане уже делали одну операцию. Сначала хотели органосохраняющую, чтобы удалить лишь опухоль, но когда на операционном столе взрезали, то увидели, что сохранять там нечего, и удалили всю больную ткань. И Таня долго потом приходила в себя морально, потому что не была готова потерять грудь. А спустя короткое время опухоль появилась и во второй груди. Нынче химию ей пока еще не начали, лишь проводят обследования, но выглядит она уже хуже, чем к началу нашего знакомства.

“И понимаешь, — говорила мне Света, — она смеется, она шутит, она еще меня подбадривает, она продолжает активно жить”. И я снова понимаю, что же тут непонятного: и мы стараемся жить. “Ты думаешь, она умрет?” — спросила меня Света. “Умрет”, — согласилась я. А что я еще могла сказать? Конечно, умрет, и мы умрем, да и вообще нет в мире вечных людей, умирают все. Но надо ли об этом думать?

И я начала что-то рассказывать Свете про девяностые и нулевые годы, про то, как часто мы тогда хоронили знакомых и близких людей, но сами-то выжили, что уже хорошо. Что у нас в Питере каждую зиму с крыш падают сосульки и убивают так же, как и рак, то есть окончательно и насмерть. Что вообще у каждого своя судьба, и не надо примерять на себя чужую, потому что если думать о смерти, то не останется времени жить.

И мы еще что-то об этом говорили и убеждали друг друга то в одном, то в обратном. И после окончания разговора я все еще об этом продолжаю думать. Права ли я? Точно ли, что надо стараться не думать о смерти? Не напоминает ли это позицию страуса с головой в песке? Не знаю, не философ. Одно понимаю: если буду думать о возможности смерти, то, пожалуй, скоро сойду с ума. Поэтому я закрываю для самой себя эти темы и просто тихо живу. Утром в бассейн, потом в больницу, затем сразу на работу, а вечером, если ни на что иное уже не хватает сил, то за продуктами в магазин и домой. И я очень рада, что у меня есть Света. С ней по крайней мере мы можем о многом откровенно поговорить. О многом. О том, что другие просто не поймут.