Гарбузов

Василий

Фёдорович

(1911–1985)

Василий Фёдорович Гарбузов родился в 1911 году в Белгороде в семье рабочих. Отец работал портным, мать — швеёй. Отец рано умер, мать повторно вышла замуж за продавца готового платья. Василий Фёдорович окончил семь классов трудовой школы в Харькове и ФЗУ. Работал учеником столяра, а затем и столяром на лесозаводе.

Впоследствии он окончил Харьковский финансово-экономический институт по специальности «экономист-финансист» и аспирантуру в том же институте. Преподавал в институте, заведовал кафедрой политэкономии. Кандидатскую диссертацию на тему «Денежное обращение и валютная политика России с 1897 г. по 1914 г.» защитил в 1939 году в Ленинградском финансово-экономическом институте.

После защиты диссертации работал деканом, и. о. заведующего кафедрой политэкономии, руководителем отдела аспирантуры в Харьковском финансово-экономическом институте.

Во время Великой Отечественной войны находился в эвакуации, работал в Наркомфине Киргизской ССР, где занимал должности старшего инспектора, а позже заместителя начальника управления налогов и сборов. В 1943 году был отозван в Москву и назначен консультантом секретариата наркома финансов СССР.

С 1944 года по распоряжению наркома финансов А. Г. Зверева В. Ф. Гарбузов стал директором Киевского финансово-экономического института, который возглавлял до 1950 года. В это время Василий Фёдорович принимал участие в работе сессий Европейской комиссии ООН в Женеве в качестве главы делегации УССР, был избран делегатом на IV сессию Генеральной Ассамблеи ООН в Нью-Йорке.

В 1950 году Василий Фёдорович назначен председателем Госплана Украинской ССР, а через два года становится заместителем министра финансов СССР А. Г. Зверева и членом коллегии Министерства финансов, с 1953 года занимал должность первого заместителя министра финансов СССР.

В 1960 году в связи с уходом на пенсию Арсения Григорьевича Зверева Василий Фёдорович Гарбузов становится министром финансов.

В. Ф. Гарбузов сохранял своё аппаратное влияние во все времена — как в период руководства Н. С. Хрущёва, при котором состоялось его назначение, так и после снятия с должности последнего, в бытность Генеральным секретарём ЦК КПСС Л. И. Брежнева, в период проведения «косыгинских» реформ, после назначения вместо ушедшего на пенсию А. Н. Косыгина Председателем Совмина СССР Н. А. Тихонова, а также во времена смены генсеков в 1982–1984 годах и, наконец, даже какое-то время после избрания Генеральным секретарём ЦК КППС М. С. Горбачёва.

Признавая ведущую роль Госплана СССР, Василий Фёдорович вёл себя достаточно авторитарно в отношении других ведомств экономического блока и их руководителей. Так, довольно напряжёнными сложились его отношения со ставшим, по его мнению, «чересчур самостоятельным» председателем комитета цен СССР В. К. Ситниным, до этого работавшим его первым заместителем.

Характерна откровенная обидчивая тональность нижеприведённых замечаний члена правления и начальника планово-экономического управления Госбанка СССР Н. Д. Барковского: «В.Ф. Гарбузов не терпел критики, исходящей из Госбанка. Его силовые методы руководства носили в ряде случаев далеко не корректный характер. Он прибегал к нажиму в решении банковских вопросов. На документах, посылаемых в высшие инстанции и являющихся исключительно прерогативой Госбанка, ставил первым свою подпись с тем, чтобы влиять на угодное ему решение вопроса».

Однако, объективно говоря, это было связано не только с личностными особенностями характера министра финансов, но также с инициируемой и поддерживаемой свыше, со «сталинских времён», иерархией отношений. Ведь только в апреле 1954 года состоялось решение о выводе Госбанка СССР из состава Минфина СССР. А до этого председателем Госбанка СССР был один из заместителей министров финансов СССР. В последующем большинство будущих председателей Госбанка СССР приходили на эту должность с поста первого заместителя министра финансов СССР: В. Ф. Попов, А. К. Коровушкин, А. А. Посконов, Н. В. Гаретовский, В. В. Деменцев. Многие современники подтверждают поддержку такого рода отношений со стороны самых высоких инстанций. Так, во время личной встречи В. Ф. Гарбузова и Ю. В. Андропова генсек образно разъяснил ему суть своего понимания роли Минфина в системе других министерств и ведомств «Вы должны так поставить работу своего министерства, — сказал он, — чтобы все остальные министры на пузе к вам приползали, выпрашивая бюджетные средства финансирования».

Одним из важных мероприятий, проведённых при В. Ф. Гарбузове, была денежная реформа 1961 года, инициатором которой выступил Н. С. Хрущёв. Он по политическим соображениям выступал за то, чтобы доллар стоил дешевле рубля по обозначенному содержанию золота в денежной единице, что требовало укрупнения номинала рубля в десять раз и соответствующей деноминации обращавшихся в стране денег.

Подготовку к реформе начал ещё А. Г. Зверев, но основной её этап реализовывал Гарбузов. При подготовке денежной реформы 1961 года не было такой сверхсекретности, как в 1947 году. Ещё за год до реформы было объявлено о её начале. Деньги менялись в течение трёх месяцев. С 1 января 1961 года в денежное обращение были введены новые купюры. Обмен старых денег на новые проводился в пропорции 10:1, в том же соотношении менялись цены и заработная плата. Монеты до 5 копеек не менялись, что увеличило их ценность в десять раз, но, с другой стороны, многие мелкие цены также не изменились, то есть выросли в десять раз. В. Ф. Гарбузов считал, что «на копейках» он «заработал» (сэкономил для страны) большие суммы. Кроме того, после реформы в связи с уменьшением размера купюр значительно сократились расходы на их производство.

В. Ф. Гарбузов ответственно относился к своим обязанностям министра, поддерживал в Министерстве финансов образцовый порядок. С коллегами и другими министрами поддерживал хорошие отношения, но близко не сходился. По словам В. В. Деменцева, «заместители министра и члены коллегии могли прийти на приём к В. Ф. Гарбузову, пока он не болел, без всякой записи или предварительного звонка. Достаточно было позвонить секретарю и спросить: “Министр у себя?” Если он был занят или его не было, следовало попросить секретаря позвонить, когда он освободится или будет на месте». Также, по словам первого заместителя В. Ф. Гарбузова, министр «строго следил за режимом работы и не поощрял сидения по вечерам сотрудников. Старался не задерживаться после работы сам и часто повторял: “Если меня заставят работать по субботам, то я немедленно уйду на пенсию”». В. А. Раевский вспоминал, что «до перестройки порядок работы в Минфине СССР был чётким. В пятницу в 16:40 дверь лифта на этаже министра удерживалась открытой сменным секретарём министра. Ровно в 16:45 резко распахивалась дверь кабинета, и энергично перемещающаяся, как тяжёлый танк по шоссе, грузная фигура министра скрывалась за дверью лифта. Ещё через 10 минут в здании оставалась только охрана и обслуживающий персонал… Как-то во время работы Правительственной комиссии возникла задержка и сбой в графике работы. Воспользовавшись коротким перерывом, я обратился к министру: “Василий Фёдорович, мы не укладываемся в график. Вы будете работать после 18 часов?” Он откинулся на спинку кресла, оглядел всех присутствующих, как при панорамной съёмке, чтобы убедиться в будущем несомненном эффекте произносимого, резким движением правой руки с вытянутым указательным пальцем рассёк воздух снизу вверх по диагонали и изрёк: “Я не сумасшедший!”»

В. В. Деменцев в своих воспоминаниях отмечал, что заработная плата в Минфине долгое время была ниже, чем в других министерствах. Проходили реорганизации, создавались новые ведомства с более высоким уровнем окладов, а вопрос этот никто не поднимал. Только в 1976 году сотрудники финансового ведомства были по уровню оплаты труда приравнены к коллегам из других министерств. По словам В. А. Раевского: «Минфиновская зарплата, когда-то высокая, мельчала. Наш министр В. Ф. Гарбузов, в данном случае “не по делу”, вёл себя в отношении затрат на содержание аппарата демонстративно скупо, от оборудования своего кабинета до зарплаты и социального пакета сотрудников. Исключение — знаменитый, правда, не приобретённый, а кем-то подаренный, громадный глобус мира, который он любил, рассматривая, крутить. Изменений мы ждали ещё почти десять лет, до тех пор, пока за это не взялся после своего назначения первым замом всё понимавший и всё по этой части умеющий В. В. Деменцев». По свидетельству В. Н. Семёнова, при В. Ф. Гарбузове «в кабинете министра мебель не менялась более 40 лет. Всё это должно служить министерствам и ведомствам наглядной агитацией экономного расходования государственных средств. И когда какой-нибудь министр начинал, теряя чувство меры, доказывать Василию Фёдоровичу Гарбузову необходимость увеличения ассигнований на содержание его аппарата управления, то тот, указывая барственным жестом на мебель в кабинете, обычно говорил: “Смотри на этот стол. Его ещё Косыгин заказал в Риге сразу же после войны. Я не сменил ни одного стула в этом кабинете после него. А вы не успели вселиться в кабинет прежнего министра, как уже начинаете всё переделывать по-своему, как будто от этого улучшится финансовое положение отрасли”. И, глядя на растерянного министра, жёстко заключал: “Когда ликвидируешь убытки и покроешь недостаток собственных оборотных средств в отрасли, тогда приходи за деньгами для нового кабинета”». Очевидцы рассказывали, что на письменном столе министра стоял подаренный кем-то искусно вырезанный из дерева кукиш. Он действовал отрезвляюще на отраслевых министров, приходивших просить деньги.

На заседаниях Министерства финансов Гарбузов мог иногда выступать дольше, чем докладчик по тому или иному вопросу. По словам В. Г. Панскова, доклады для Гарбузова «писали его помощники. С собой он на заседания никого не брал, но, слушая, как он выступал у нас в министерстве, могу сказать, что министр был приверженцем, ну скажем так, академического, солидного стиля. На его формирование, очевидно, повлиял опыт преподавания в высшей школе». Василий Фёдорович обладал даром красноречия и артистизма, что помогало ему легко убеждать собеседников. Гарбузов любил хорошо одеваться, что ещё больше подчёркивало его артистическую натуру.

Василий Фёдорович имел тонкое чувство юмора. Его любимым увлечением была рыбалка. Рыбачить ездил с двумя близкими друзьями, но практически не употреблял спиртного, что не свойственно такого рода компаниям.

Сохранились интересные воспоминания шофёра В. Ф. Гарбузова. По его словам, у министра финансов были «специфические» взгляды на то, как нужно ездить на автомобиле: «Министерство финансов тогда было на улице Куйбышева, и в Кремль оттуда ехали так — он кричал: “Давай вперёд, не сворачивай, гони мимо Лобного места!” А там, у Спасских ворот, двое военных, они видят, что машина прёт на большой скорости, начинают нервничать. И мы в этот момент по “сценарию Гарбузова” должны были делать резкий поворот у Лобного места и по Васильевскому спуску, направо и на набережную. Ему это очень нравилось… Какое-то он удовольствие от этого получал. Но ведь это даже некрасиво было. Военные просили: “Кончайте, ребята, так делать, это нехорошо!” Ещё Гарбузов жил на улице Горького. И если я еду от Кремля, то должен подняться в горочку, где памятник Долгорукому, и там сделать разрешённый поворот. Его это не устраивало. Ему надо было, чтобы я по центру разворачивался, где была сплошная линия. И ни в какую не уступал! Приходили в гараж в Каретном Ряду милиционеры, говорили, что нельзя нарушать. А я отвечал: “Вы остановите меня и пассажиру это скажите”. Но они боялись связываться».

Воспоминания современников свидетельствуют о том, что Гарбузов порой использовал крепкое словцо. Например, он говорил: «Бюджет — это прыщ на заднице народно-хозяйственного плана. Неудобно, но сидеть можно». По словам В. С. Семёнова, «с министрами, которых Гарбузов знал хорошо, когда необходимо было решать вопросы, он не стеснялся в выражениях. Однажды Василий Фёдорович вспылил и сказал одному уважаемому им министру, который, говоря на высоких нотах, допёк его просьбой о выделении дополнительных ассигнований: “Саша, что ты кричишь, как резаный поросёнок?! Перестань вопить и говори нормально!”» По воспоминаниям бывшего заведующего сектором отдела ЦК КПСС, впоследствии руководителя республиканской конторы Госбанка СССР С. Е. Егорова, с В. Ф. Гарбузовым он «встречался часто… постоянно бывал на всех коллегиях Минфина, да и между ними регулярно заходил к нему в кабинет, чтобы решить очередной принципиальный вопрос. Например, однажды мне позвонил Гарбузов: “Сергей Ефимович, что ты думаешь по такому-то вопросу?” Я сказал, что то-то и то-то. Гарбузов аж взорвался и даже перешёл на мат».

Сохранились сведения, что В. Ф. Гарбузов внимательно относился к обязанностям депутата: выслушивал просьбы простых людей. Одна из его дочерей рассказала, что, когда служебная «Чайка» министра останавливалась на светофоре недалеко от улицы 25 лет Октября (ныне Никольская), граждане передавали письменные заявления лично в руки министру (он ездил без охраны), и Гарбузов считал своим долгом отреагировать на поступающие просьбы.

Министр хорошо играл на рояле, причём этому научился самостоятельно и в юности даже подрабатывал пианистом. Гарбузов много читал, особенно Айтматова, Бунина, Куприна, Есенина. Увлекался творчеством Вертинского, Высоцкого и др.

При нём в Министерстве финансов активно работал созданный ещё в бытность министром А. Г. Зверева самодеятельный театр, отрывки из постановок которого иногда даже показывали по телевидению. Василий Фёдорович любил отечественное искусство, общался со многими работниками этой сферы. У него в служебном кабинете часто бывали многие известные режиссёры, артисты, например А. Райкин, Л. Гурченко, В. Плучек. Сохранилось свидетельство, что на даче у министра композитор М. Г. Фрадкин впервые исполнил ставшую знаменитой советскую песню «Течёт река Волга».

По характеристике В. В. Деменцева, Гарбузов был «опытным чиновником, который хорошо выполнял порученное дело в рамках своей должности. Он всегда очень строго контролировал работу Министерства финансов СССР и прочно держал всё в руках. Был очень сильным и профессиональным руководителем, искусно лавировал, экономил и создавал финансовые резервы, но реально повлиять на события в стране наше министерство не могло, и мы прекрасно это осознавали. Мы 20 лет проработали с ним бок о бок, у нас сложился замечательный тандем, никогда мы не имели разногласий в работе, у нас были отличные взаимоотношения и взаимопонимание. При подготовке документов в вышестоящие инстанции Василий Фёдорович всегда вызывал к себе специалистов и ожесточённо спорил с ними, стараясь опровергать их доводы. Делалось это для того, чтобы на совещаниях в Совмине или ЦК он мог разделать под орех того или иного министра за непроработанные предложения. В этом случае ему помогали доводы его сотрудников, продемонстрированные во время спора».

По словам В. Н. Семёнова, хорошо знавшего В. Ф. Гарбузова, министр «продолжительное время жил в гостинице “Москва”, пока ему не дали небольшую квартиру на четырёх человек в высотном доме, и любил пройтись по улице Горького (ныне улица Тверская), выпить свежего пива, закусить слабосолёной сёмгой… А на сберкнижке у министра-капиталиста, как он с издёвкой величал министров, всего лишь одна тысяча, которую оберегает от домочадцев, которые её в два счёта проглотят. Дочери, Лариска и Наташка, с мужьями и детьми прописались у него намертво на даче, доставшейся ему по “наследству” от Зверева, и требуют, чтобы были еда, пиво и вино, а он, как какой-то там снабженец, обязан им доставлять всё это за его же зарплату. Но, по-видимому, всё это доставляло ему с его широкой натурой удовольствие. Он часто вспоминал свою работу в столярной мастерской, учёбу и преподавание в финансовом институте. Студенты любили ходить на его лекции по политэкономии, которые он читал блестяще. Да и внешность, и барственные манеры лектора завораживали студентов, одетых после войны кто во что горазд». В. Н. Семёнов также пишет о том, что «под настроение Гарбузов иногда вносил оживление в проведение коллегии. Однажды два заместителя министра стали довольно громко обсуждать вопрос, не обращая внимания ни на выступавшего, ни на министра. Тот несколько раз безрезультатно призывал их к порядку. Тогда Гарбузов, заложив два пальца в рот, оглушительно свистнул, как свистят только голубятники, не дающие голубям опуститься на чужую голубятню или крышу дома. Зал сразу притих, и все насторожились. “Делайте выводы. Больше я свистеть не буду”, — сказал Гарбузов… У Гарбузова было кредо: новый начальник не должен менять ни кадры, ни стиль работы, если они обеспечивают нормальное ведение дела. Это он подчёркивал не только словами, но и своей собственной практикой, делом. Можно пересчитать по пальцам начальников управлений, заменённых за его 25-летнюю работу в ранге министра финансов Союза. И это при импульсивном, взрывном характере. Одессит по натуре и артист по призванию, он даже слово “бюджет” произносил по-особому: бююдджет… Еду министру доставляли на лифте из общей столовой, он был на редкость непривередлив в еде. В буфете министерства регулярно отмечали дни рождения членов коллегии, при этом застолий с выпивкой и речами никогда не устраивали. Был обед повышенного качества, с конфетами, бутербродами, бутылкой коньяка, которая всегда оставалась почти полной, и тремя бутылками шампанского на 12–13 человек. У буфетчицы Нины был список членов коллегии с их днями рождения, и она заблаговременно напоминала имениннику о необходимости раскошелиться на обед. Василий Фёдорович обычно поднимал бокал шампанского и говорил: “Выпьем за именинника и за работу”. От бокала шампанского да и рюмки коньяка никто не пьянел, но атмосфера была праздничная и настроение приподнятое. Однако никто из сотрудников министерства и не подозревал о чествовании их начальников во время обеденного перерыва».

Развёрнутую характеристику Гарбузову оставил другой министр финансов СССР, В. С. Павлов: «Василий Фёдорович Гарбузов был выдающимся финансистом. Ему принадлежит большая заслуга в стабилизации денежного обращения в СССР… В среде профессиональных финансистов очень большую роль играет преемственность традиций… и Гарбузов не раз говорил, что науку свою он воспринял от Зверева, знаменитого министра финансов военных и первых послевоенных лет. А потому Гарбузов, занимаясь многотрудными текущими финансовыми проблемами, неотступно следил за тем, чтобы денежное обращение в стране оставалось стабильным. В те периоды, когда по каким-то причинам возникала даже малейшая угроза такой стабильности, Василий Фёдорович лично отправлялся к Косыгину, а нередко и непосредственно к Брежневу. Он ставил перед ними вопрос о продаже на мировом рынке энного количества золота, бриллиантов, других ценностей, чтобы на полученную выручку через импортные закупки товаров привести в соответствие доходы и расходы населения. Бывали случаи, когда на такие встречи с Косыгиным и даже Брежневым Василий Фёдорович брал и меня. Я, что называется, своими глазами видел, с каким уважением высшие руководители государства относились к мнению министра финансов. Его предложения принимали всегда. Он подписывал “наверху” соответствующие документы, а затем узкий круг доверенных лиц, куда входил и я, расписывал, что, где, как и какие ценности надо продать, чтобы получить максимальную выгоду. При этом, что очень важно для страны, необходимо было сделать всё так, чтобы не вызвать к нашим продажам повышенного интереса за рубежом. Много раз Гарбузов, делясь своим огромным опытом, говорил мне: “Во-первых, избави бог запустить в стране инфляционную спираль. Надо при любых обстоятельствах строжайше соблюдать баланс доходов и расходов населения. Во-вторых, никогда нельзя прямо или косвенно изымать у населения деньги, хранящиеся в сберегательных кассах. Люди должны твёрдо знать: то, что они доверили государству, никогда не пропадёт”. И ещё несколько раз произносил он поистине загадочную фразу: “Валентин, помни, настанет время, и ты придёшь на моё место”. Слышать такое было странно. Ведь я в то время работал лишь заместителем начальника бюджетного управления Минфина. Мне было около сорока, по тем временам, с точки зрения высокой государственной карьеры, возраст младенческий…».

Добрыми словами вспоминает Василия Фёдоровича Гарбузова и Владимир Георгиевич Пансков, длительное время проработавший под началом министра. В переданных автору книги воспоминаниях он таким образом говорит о своём руководителе.«Хотелось бы сказать несколько слов о В. Ф. Гарбузове, с которым мне пришлось непосредственно поработать более семи лет, с момента моего прихода в Бюджетное управление в апреле 1977 года. Сначала, когда я был заместителем начальника управления — начальником отдела сводных планов, я с ним встречался один на один только после представления проекта бюджета в Совет министров СССР. Моей задачей было подготовить для министра выступление на заседаниях правительства, Политбюро и Пленуме ЦК КПСС. На первых порах я страшно трусил, ведь министра я до этого видел только на больших заседаниях, партийных собраниях. Всем известен был его крутой нрав и высочайший профессионализм. Естественно, что первый вариант проекта доклада на правительстве Василий Фёдорович раскритиковал в пух и прах. Но не просто раскритиковал, но и сказал, в каком направлении двигаться дальше. Вопреки моим опасениям, он не повышал голос, объясняя мне, что он хочет видеть в своём выступлении. Я коротко обозначил для себя ход его мыслей и был уверен, что второй вариант будет окончательным. Но не тут-то было! И этот вариант был подвергнут резкой критике. За неделю или несколько больше до самого заседания доклад правился ещё много раз. Я уже ничего не мог понять: отброшенные два-три дня назад мысли и выражения опять вставлялись в доклад. Только потом я стал понимать, что Василий Фёдорович сам себя проверял, проверял ту или иную фразу, искал тот стержень, вокруг которого затем выстраивалась канва всего выступления. Постепенно я привык к такой работе и иногда брал на себя смелость что-то подсказывать. Эта работа много дала мне в дальнейшей карьере. В последующем умение чётко излагать мысли на бумаге, чего я, откровенно говоря, был лишён до начала работы в Минфине, очень помогло мне при подготовке различных докладов и выступлений, с которыми мне приходилось выступать великое множество раз. Я настолько привык сам писать все свои выступления, что никогда не имел помощников. Мне и быстрее, и легче всё написать самому, чем кому-то объяснять и рассказывать, в каком ключе должно быть построено выступление.

Но больше всего характер Василия Фёдоровича раскрывался во время обедов. Члены коллегии министерства обедали в небольшом отдельном помещении на пятом этаже. В этой комнате помещался только длинный стол, рассчитанный примерно на 18–20 человек. Рядом находилась небольшая комната, где обслуживающая нас официантка (насколько я помню, её звали Нина) подогревала при необходимости и раскладывала пищу по тарелкам. Специального повара для членов коллегии, естественно, не было. Всю пищу приносили из общей кухни. Правда, Нина предварительно покупала на базаре немного зелени, которую добавляла в готовые блюда. Кстати, примерно в таких же условиях питались и другие руководители министерства: начальники управлений и их заместители. Единственным отличием было то, что комната, где они обедали, находилась недалеко от общего обеденного зала, и пища, которую им приносили официантки, всегда была горячей. По заведённому порядку обед членов коллеги начинался в 13 часов. При этом было необязательно всем приходить к этому времени. Но как-то уж получалось, что почти все члены коллегии приходили на обед примерно в это время. Министр, если он не был занят, всегда приходил к 13 часам. За каждым членом коллегии было неофициально закреплено своё место. Василий Фёдорович сидел во главе стола, его первый заместитель располагался слева от него, а начальник Бюджетного управления — справа. Обеды проходили по-разному. Как правило, на обеде создавалась непринуждённая, дружеская атмосфера. У Василия Фёдоровича было весьма развито чувство юмора. И если он был в хорошем расположении духа, то много шутил, мог и незлобиво подшутить над кем-то из присутствующих. Если настроение было неважным, а это было не очень часто, или если он куда-то спешил, то общего разговора не получалось. Каждый разговаривал или с соседом рядом или напротив. В этом случае В. Ф. Гарбузов быстро обедал и уходил. Но иногда обеды превращались в заседание коллегии. Василий Фёдорович мог устроить разнос какому-то члену коллегии, заставить докладывать тот или иной вопрос. И если нужный член коллегии не присутствовал на коллегии, но был в здании министерства, то его вызывали на обед. В этом случае никто не завидовал своему коллеге. Ему доставалось не только за недоработку какого-то вопроса, но и за отсутствие на обеде. Но это случалось достаточно редко. Как-то раз так случилось, что обед мы заканчивали вдвоём с Василием Фёдоровичем. Он в этот день был немногословен, не шутил и не проводил во время обеда заседание коллегии. Это было, по-моему, в конце 1984-го или в начале 1985 года. Гарбузов молча заканчивал обед, и я не смел прерывать затянувшуюся паузу. Вдруг он отложил столовые приборы, повернулся ко мне вполоборота и тихо произнёс: “Ты даже не представляешь, до чего мы дошли. Вы ещё долго будете расхлёбывать то, что мы нагородили”. Я не берусь сейчас точно процитировать слова Василия Фёдоровича, но смысл их был именно такой. Затем он встал из-за стола и молча вышел. Я тогда так и не понял, что он имел в виду: то ли состояние дел в Минфине, то ли наши слабые потуги в покрытии бюджетного дефицита? Мне и в голову тогда не могло прийти, что он говорил о стране в целом. О положении в экономике, о крахе проводимой экономической политики. Воспитанный КПСС, я, уже зрелый 40-летний человек, тогда и мысли не мог допустить, что в стране делается что-то не так.

Конечно, он был осведомлён о положении в стране лучше кого бы то ни было. Он бывал на заседаниях Политбюро ЦК КПСС, на “закрытых” заседаниях правительства, где обсуждались такие вопросы и принимались такие решения, о которых не трубили СМИ и о которых народ не должен был знать. Неслучайно, наверное, В. Ф. Гарбузов, приходя с таких заседаний, никогда ничего не рассказывал членам коллегии. И те брошенные им слова были, по-видимому, собственными грустными мыслями, случайно произнесёнными вслух. К слову сказать, не делился он своими мыслями о положении в стране и со своими заместителями. Вообще, в советское время “пропасть” между министром и заместителем министра была колоссальная как по материальному положению, так и по положению в обществе. Я это хорошо знаю, поскольку ещё в советское время мне пришлось трудиться в должности первого заместителя министра финансов СССР. Министр обязательно был депутатом Верховного Совета СССР, что прибавляло ему дополнительно 200 рублей к заработной плате. Большинство советских министров были и членами ЦК КПСС, получая за это дополнительную зарплату в конверте, которая не облагалась подоходным налогом. Министры имели и дополнительное “вещевое” обеспечение дефицитными товарами, которого у заместителей не было. Но все эти привилегии они теряли, уходя на пенсию, и после этого практически ничем не отличались от других советских пенсионеров. Ну разве только размер пенсии был несколько выше. Помню, как однажды в пору работы министром финансов РФ, ко мне зашёл В. В. Деменцев. Он сам был уже много лет на пенсии, но активно работал в каком-то коммерческом банке. А зашёл он ко мне не по своим делам, а попросить оказать материальную помощь вдове бывшего министра финансов СССР Анне Васильевне Гарбузовой. По словам В. В. Деменцева, она просто бедствовала. И я не мог ему не верить. На моё замечание, что министерство финансов может помочь Анне Васильевне только в пределах, положенных по закону, а это не такая уж значительная сумма, Виктор Владимирович заметил, что она будет рада даже такой помощи. Естественно, что речь не шла о содержании дачи или автомобиля, которых у Анны Васильевны не было, а просто об обыкновенном поддержании жизни. Ей, как выразился В. В. Деменцев, кроме материальной, была важна и чисто моральная поддержка в том, что её мужа помнят в Минфине новой России.

Но в то же время положение министров было незавидным по сравнению с членами Политбюро ЦК КПСС. Я же был уверен, что в их среде они могли говорить всё, что думали, в части работы их ведомств. Вспоминаю такой эпизод. Василий Фёдорович готовился к заседанию Политбюро ЦК КПСС, на котором рассматривался вопрос, решение которого влияло на исполнение государственного бюджета СССР. Я подготовил ему все необходимые расчёты, которые говорили о том, что в случае принятия этого решения исполнение бюджета столкнётся с существенными трудностями. Василий Фёдорович долго и весьма внимательно читал принесённую мной справку, на некоторое время задумался, а затем стал поправлять подготовленные Бюджетным управлением расчёты. Я стоял рядом с министром, по правую его руку, и мог наблюдать, что он делает. В результате внесённых корректив потери бюджета оказались значительно ниже, и в итого выходило, что выносимый на решение Политбюро вопрос не так уж и страшен для бюджета. “Не будем пугать членов Политбюро, — спокойно сказал министр, — ещё неизвестно, как всё повернётся, может, и действительно потери не будут столь большими”. Я набрался храбрости и сказал: “Василий Фёдорович, Вы объясните членам Политбюро возможные последствия принятия этого решения. Они должны к Вам прислушаться”. В. Ф. Гарбузов поднял голову, внимательно посмотрел на меня и так же спокойно ответил: “Ты что, не понимаешь, кто я и кто они, члены Политбюро? Я по сравнению с ними — хвост собачий”. Последняя фраза настолько меня поразила, что я не мог выговорить ни слова, стоял как истукан и выглядел в глазах министра, наверное, полнейшим идиотом. “Всё, — сказал Гарбузов, — иди работай. Перепечатывать не надо. Я так доложу, если мне дадут слово”».

Со временем легендарный министр, достигший преклонного возраста, начал испытывать проблемы со здоровьем. В воспоминаниях В. В. Деменцева по этому поводу говорится следующее: «Всё изменилось, когда министр заболел. Помню, мне позвонил А. Н. Косыгин и сказал: “Виктор Владимирович, Гарбузов человек заслуженный. Несмотря на то что он болен, мы его освобождать не будем, поэтому возьми все его обязанности на себя и постарайся разгрузить его от всех дел”. О болезни Василия Фёдоровича знал очень ограниченный круг людей: врач, который его лечил, жена Гарбузова, личные помощники и я. Вот практически и всё. Болел он тяжело — у него то и дело распухала нога. Он часок полежит, она восстановится. Прихватил министр эту загадочную болезнь в Объединённых Арабских Эмиратах. Недаром мы, как чувствовали, уговаривали его туда не ездить. “Чего вы там не видели?” — спрашивали. Он отвечал: “Хочу страну посмотреть”. И поехал туда на какие-то не самые важные переговоры, хотя спокойно мог кого-нибудь послать вместо себя. В результате, проведя в Эмиратах четыре дня, он заболел. А. Н. Косыгин тоже знал об этом происшествии с первых же дней, так как ему о нём сразу же рассказал сам Гарбузов. Постепенно болезнь прогрессировала. Василий Фёдорович приходил на работу, говорил мне: “Виктор, я пришёл”. Но когда через час боль усиливалась, то он вновь вызывал меня и сообщал: “Виктор, я ушёл”. И ложился на диван в комнате отдыха. Когда приступ проходил, вставал и передавал мне: “Я пришёл. Кто звонил?” Я докладывал: “Такой-то по таким-то вопросам”. Так продолжалось года два. Его болезнь мы всячески старались скрывать. Даже в ЦК КПСС о ней мало кто знал. Звонят, спрашивают: “Где Гарбузов?” Я в этом случае отвечал по-разному: отдыхает, ему нездоровится, занят, уехал, кого-то принимает и т.д. В таком секретном режиме нам удалось продержаться свыше двух лет. Даже большинство других его заместителей ни о чём не догадывались. Он всё время повторял: “Никаких болезней у меня нет, я абсолютно здоров. Кто вам сказал, что я болен? Откуда вы узнали?” Даже работал он лёжа. В кабинет к нему имели право зайти только я и два его помощника. Больше никого не пускали. Врачи предупредили, что эта болезнь не изучена, поэтому лучше, чтобы с ним контактировало как можно меньше людей. Его замы подходили ко мне с бумагами: “Виктор Владимирович, это надо подписать у Гарбузова”. Я отвечал: “Оставьте, он подпишет”. Мы его защищали от лишних контактов ещё и потому, что болезнь требовала полного отсутствия стрессов. Если больной начинал нервничать, она обострялась. Так однажды и случилось. Он понервничал, и у него опухла вся нога. Тяжело на это было смотреть, иногда зайдёшь к нему, а он корчится от боли. Однажды я встретил К. У. Черненко, он спросил у меня: “Ну, как там Гарбузов? Вы уж его берегите”. Действительно, к нему все относились прекрасно. Никто даже не пытался заикнуться, что, мол, Гарбузов болен, пора искать ему замену. Таким образом, я несколько лет исполнял обязанности министра финансов и сделал всё, чтобы никто не заметил отсутствия Гарбузова».

По всей видимости, Василий Фёдорович в последние годы сильно переживал по поводу положения дел в государстве, что, помимо прочих обстоятельств, негативно влияло на состояние его здоровья. Бывший в то время заместителем министра финансов СССР В. С. Семёнов вспоминает, что В. Ф. Гарбузов «выступал против скоропалительного введения “сухого закона” и форсированной его реализации на местах, полагая, что это негативно скажется на ситуации в стране. Здоровье Гарбузова незаметно для окружающих сдавало — он стал похож на стареющего льва. В последние годы всю оперативную работу Василий Фёдорович переложил на В. В. Деменцева. Как-то при докладе почты министру вместе с Деменцевым, видя министра, разгорячённого неразумными действиями Горбачёва по повышению закупочных цен на зерно, я сказал буквально такие слова: “Василий Фёдорович, Виктор Владимирович служит буфером в ваших отношениях с ЦК КПСС”. Гарбузов не рассердился и только сказал: “На это он и есть первый заместитель”. Его “рычанье” доходило до союзных министров, с которыми он с годами стал всё меньше считаться. Когда какой-нибудь министр донимал его просьбами, то он обычно говорил: “Разберись с Виктором, потом я посмотрю”. Имея в виду В. В. Деменцева, очень коммуникабельного, живого и оперативного в довольно сложных взаимоотношениях с министерствами, республиками, Совмином и ЦК КПСС».

Василий Фёдорович Гарбузов ушёл из жизни в возрасте 75 лет в 1985 году.

В. Ф. Гарбузов вошёл в историю страны как профессиональный руководитель, досконально и глубоко разбиравшийся в главных финансовых вопросах. Помимо работы в Министерстве финансов, Василий Фёдорович был председателем Постоянной комиссии СЭВ по валютно-финансовым вопросам; делегатом XXII–XXIV съездов КПСС, на которых избирался членом ЦК; депутатом Верховного Совета СССР различных созывов; членом Президиума Совета министров СССР. За плодотворную деятельность был награждён орденами и медалями, ему было присвоено звание Героя Социалистического Труда. Василий Фёдорович похоронен в Москве на Новодевичьем кладбище.

Отправить