Шингарёв

Андрей

Иванович

(1869–1918)

Андрей Иванович Шингарёв родился на одном из хуторов Воронежской губернии. Его отец происходил из семьи купцов, а мать — из обедневших дворян. Андрей Иванович окончил реальное училище в Воронеже и гимназию в Ельце. Из всех наук предпочитал и любил ботанику. В старших классах принимал участие в народнических кружках, тяготел к либеральной форме народничества. Учился на физико-математическом и медицинском факультетах Московского университета. После окончания университета, несмотря на предложение остаться при университете, уехал работать врачом в отдалённый уезд Воронежской губернии. Это был осознанный выбор Андрея Ивановича: «Поразительное несоответствие между верхушкой общества и его основанием, между вождями государства… и массой населения меня поразило ещё в юности, с первых лет университетской жизни… Оно представляло громадную опасность для государства. Тогда эти мысли привели меня к заключению о необходимости сближения верха с низом, установления связи прочной и реальной. Тогда мне казалось всё бесполезным: наука, искусство, политика, если они не преследовали только эту цель. Вот почему… я бросил свои первоначальные планы отдаться науке, которая меня притягивала, и пережил свой первый кризис, бросив занятия ботаникой и поступив на медицинский факультет, чтобы уйти в народ врачом». Работал Андрей Иванович почти бесплатно, денег с крестьян-бедняков не брал. Был членом земских собраний, занимался публицистикой и сотрудничал с различными газетами и журналами.

Андрей Иванович много ездил по стране с лекциями на такие темы, как «Трезвый бюджет, война и налоги», «Государственный бюджет и народное хозяйство», «Дороговизна жизни» и др. Побывал практически во всех крупных городах России. Преподавал в фельдшерских школах в Воронеже, а впоследствии в Политехническом институте, на Высших коммерческих и счетоводческих курсах и т.д.

Широкую известность Андрей Иванович получил после выхода книги «Вымирающая деревня», где описал нищенскую жизнь крестьян. Шингарёв писал, что «крестьянское население по-прежнему стоит на последней грани existenz-minimum’а, после которой начинается уже неуклонное его вымирание». Доктор призывал к немедленной широкой «переоценке ценностей», призывал «открыто и громко указать вопиющие факты постепенного разорения народных масс». В противном случае он предсказывал неминуемые «грядущие потрясения». Политическая позиция Шингарёва и его популярность среди крестьян обратили на себя внимание полиции, которая стала регулярно наблюдать за ним. В жандармских отчётах отмечалось, что врач не ходит в церковь, равнодушен к религии, ведёт политические разговоры. По указанию воронежского губернатора Шингарёв был снят со всех должностей и отстранён от работы в земстве из-за «политической неблагонадёжности». Историки предполагают, что успех в дальнейшей деятельности А. И. Шингарёва был связан с его посвящением в петербургскую масонскую ложу «Полярная звезда», которой руководил М. М. Ковалевский. Позже Шингарёв вступил в «Думскую ложу» и в бюро Масонского межпарламентского союза. Не стоит отрицать, что карьерному росту Шингарёва способствовали в том числе и его личные качества. По воспоминаниям революционерки А. В. Тырковой, у него был «подкупающий дар обходительности, с ним было приятно встретиться, обменяться несколькими словами… Шингарёв и на трибуну всходил, и в кулуарах появлялся с улыбкой, которая хорошо передавала его характер и очень шла к его пригожему, тонкому лицу…».

А. И. Шингарёв вошёл в «Союз Освобождения», в партию кадетов, с 1908 года был членом ЦК партии, товарищем председателя кадетской фракции, сподвижником П. Н. Милюкова. По воспоминаниям В. А. Оболенского, «в кадетской фракции Милюкова в шутку называли “папой”, а Шингарёва — “мамой”… “Папа” и “мама” удивительно друг друга дополняли, ибо Шингарёв обладал свойствами, недостававшими Милюкову: его все любили и уважали, а в речах его было всегда столько искренности и подлинного чувства, что, отстаивая мысли Милюкова, он оказывался более убедительным, чем их рассудочный автор». По словам В. Н. Коковцова, «никому из правительства Шингарёв совершенно не был известен, но до нас доходили сведения из думских кулуаров, что среди депутатов распространяется молва о нём как о человеке очень даровитом и чрезвычайно резко настроенном против правительства. Его былая карьера — земского врача Воронежской губернии — не говорила ничего о его финансовых дарованиях, но все воронежские депутаты говорили часто в земских собраниях, что он считался именно специалистом по сметным вопросам, едким в прениях и крайне настойчивым в аргументации и проведении своих взглядов, всегда решительно-оппозиционного характера». Шингарёв являлся депутатом II, III и IV Государственных дум, критиковал на заседаниях финансовую политику правительства, отвечал за организацию финансовой программы партии кадетов.

Несмотря на сочувствие крестьянам, в выступлениях по аграрному вопросу отстаивал интересы землевладельцев и был противником конфискации земли. А. Г. Хрущов пишет о Шингарёве: «Скромный деревенский доктор так глубоко вник своим быстрым умом в государственные вопросы, так основательно изучил государственные финансы, что при обсуждении в Думе государственных доходов и расходов к речам и указаниям Шингарёва внимательно прислушивалась вся Дума, и тогдашний министр Коковцов, всю жизнь работавший над финансами, должен был признать в Шингарёве опасного и глубокосведущего противника…» При всём этом А. И. Шингарёв не имел специального экономического образования. Современники вспоминали, что как-то министр финансов В. Н. Коковцов сказал, что ему будет неинтересно выступать в Думе при отсутствии такого оппонента, как Шингарёв. Их полемика, по словам одного из современников, «стала ежегодным ритуалом и занимательным политическим зрелищем».

В 1915 году А. И. Шингарёв стал председателем военно-морской комиссии Думы, гласным Петроградской городской думы и членом её группы «Обновление», являлся членом оппозиционного Прогрессивного блока. В составе думской делегации посещал Англию, Францию и Италию. По воспоминаниям В. Д. Набокова, «к концу четвёртой Думы авторитет Шингарёва стоял очень высоко. И для всякого объективного наблюдателя был ясен рост его самомнения и самоуверенности, в особенности после заграничной поездки членов Думы, весною 1916 года. Чувствовалось, что у Шингарёва слегка кружилась голова от той высоты, на которую его, скромного земского врача, вознесла не случайная удача, не чужая рука, а его собственная работа. Без Государственной думы Шингарёв прожил бы честную и чистую жизнь интеллигентного местного деятеля, самоотверженного труженика. Государственная дума выдвинула его в первые ряды и подготовила всех к тому, что Шингарёв явился одним из бесспорнейших кандидатов на министерский портфель, как только старая бюрократия пала».

Накануне Февральской революции кадеты выдвигали лозунги прекращения сотрудничества с царским правительством. А. И. Шингарёв стал сторонником захвата власти. Он обвинял власть в подготовке сепаратного мира с Германией, призывая бороться с «тёмными силами». В январе 1917 года на квартире председателя Государственной думы выступал и Шингарёв, откровенно сказав: «Переворот необходим… Но кто на него решится?» В то же время, по свидетельствам государственного деятеля и публициста В. В. Шульгина, Шингарёв опасался массовой революции: «Мы идём к пропасти… Революция — это гибель, а мы идём к революции…» После Февральской революции Андрей Иванович возглавил Министерство земледелия в первом Временном правительстве. Есть свидетельства, что министром земледелия он стал неохотно, поскольку очень хотел быть министром финансов и был оскорблён выдвижением на этот пост Терещенко. Главным достижением А. И. Шингарёва на посту министра земледелия стал закон о хлебной монополии, запрет на захват помещичьих земель, а вот практические меры в сфере решения аграрного вопроса так и не были осуществлены. По словам экономиста В. П. Семёнова Тянь-Шанского, Шингарёв «не имел ни понятия о структуре законов, ни опыта государственного деятеля… создал не закон, а какую-то декларацию, да и то не совсем грамотно написанную. Появление нового закона вызвало необходимость создания целой сети наспех сконструированных учреждений для проведения в жизнь декларации».

Вместе с тем Андрей Иванович уже на посту министра критично оценивал последствия революции. По словам современника, Шингарёв заявлял: «Как бы вы знали, друзья мои, как на душе у меня тошно! Наше дело и будущее России близко к гибели».

В мае 1917 года Шингарёв занял пост министра финансов и стал заведующим продовольствием в правительстве А. Ф. Керенского, к которому он, впрочем, относился отрицательно и враждебно. Современники отмечали, что высокая репутация Шингарёва как специалиста в сфере финансов, полученная благодаря выступлениям в Государственной думе, не подтвердилась практической работой. Как отмечает биограф А. И. Шингарёва И. Л. Архипов, даже его единомышленники «не могли не признать поверхностность его экономических знаний». Октябрист С. И. Шидловский, считавший Шингарёва «очень хорошим человеком», называл его «не деловым и, во всяком случае, очень заблуждающимся относительно своей осведомлённости в финансовых вопросах». На посту министра финансов Шингарёв занимался агитацией за внутренний «Заём Свободы», внешними заимствованиями и налоговой реформой. Предлагалось ввести поимущественный налог, обложение прироста имущества, а также повысить акцизы или ввести монополии на сахар, чай, керосин, спички. Шингарёв лично предлагал гражданам отказаться от роскоши и жертвовать золото государству. Однако эти меры не имели положительных последствий. По воспоминаниям В. Д. Набокова, Шингарёв «…сразу утонул в море непомерной, недоступной силам одного человека работы. Он мало кому доверял, мало на кого полагался. Он хотел сам во всё входить, а это было физически невозможно. Он работал, вероятно, 15‒18 часов в день, сразу переутомился и как-то очень скоро потерял бодрость и жизнерадостность. В заседаниях Временного правительства он выступал очень много, но здесь-то именно и оказались недостаточными его силы. Он и в этих заседаниях чувствовал себя на трибуне Государственной думы, говорил длительно, страшно многоречиво, утомлялся сам и утомлял других до крайности. При этом нельзя было обидеть его ничем больше, как словами: “Андрей Иваныч, нельзя ли покороче”. Он в этих случаях отвечал: “Я могу и совсем не говорить”, тем самым заставляя упрашивать себя…».

Андрей Иванович и сам критически оценивал свою деятельность в должности министра финансов. В июне 1917 года он писал своей жене: «…Моё теперешнее “финансовое наследство” остаётся ужасным. Нет пока ни малейшей надежды выйти из него приличным путём. Я сижу с утра до вечера в министерстве, пытаюсь выдумывать всякие способы сжать расходы и свирепо обложить всякие доходы, но что из этого выйдет, не знаю. Заём идёт лучше, чем прежде, но всё же очень тихо. Во многих местах не платят налогов, да, по правде сказать, и некому платить. Прежде за этим следила полиция. Теперь никто о них не заботится».

На критику закона о хлебной монополии (закон критиковался за то, что в нём установлены далёкие от реальности нормы) Шингарёв отвечал: «Вы просто их не соблюдайте, если это невозможно, кто вас там будет проверять».

Активность Шингарёва в 1917 году вдохновляла сатириков. Журнал «Бич» изображал, как врач «по финансовым и продовольственным болезням» лечит бутылкой снадобья («Заём Свободы») старушку-Россию: «В качестве бывшего земского врача должен констатировать совершенное истощение жизненных соков. Однако, гражданка Россия, не отчаивайтесь. Примите вот этой микстуры миллиардов на пять».

После ухода кадетов из правительства в июле 1917 года Шингарёв по решению ЦК партии оставил должность министра финансов и стал лидером кадетской фракции в Петроградской городской думе. Выход Шингарёва из состава правительства совпал со смертью его жены. Андрей Иванович озлобился, стал ко многим подозрителен, недоверчив. На заседании ЦК партии в августе 1917 году выступил против восстановления монархии, но агитировал за установление диктатуры военных: «Дело идёт к расстрелу, так как слова бессильны». Шингарёв критически оценивал революцию: «Мы уже на дне политической революции, её цветы оборваны и растоптаны, всё хозяйство дезорганизовано, и банкротство так называемой революционной демократии, а попросту вожаков интернационального социализма налицо. Осталась только зажжённая классовая злоба, ненависть тёмная и слепая, жажда какого-то разрушения…» Вместе с тем Шингарёв заметил: «Если бы мне предложили начать её сначала, я, не колеблясь бы, сказал теперь: “Начнём!”»

По словам современника Н. Н. Суханова, «Шингарёв был превосходным деловым министром — со знанием, с огромной энергией, с твёрдостью и авторитетом; и был яростным врагом советской демократии. Судя по его словам, по его поступкам, думаю, что он — безумный человек…».

После Октябрьской революции и объявления большевиками партии кадетов вне закона А. И. Шингарёв был арестован «за антисоветскую деятельность» во время заседания ЦК кадетской партии на квартире. Был доставлен в Петропавловскую крепость. Шингарёв не скрывал на допросах отрицательного отношения к большевикам и был обвинён как «враг народа».

Шингарёв в своём дневнике, который он вёл в тюрьме и впоследствии изданном под названием «Как это было», описывал своё состояние: «Я никогда не боялся смерти. Два раза она заглянула мне в глаза, и я остался спокойным. Последний раз это было, когда меня душил дифтерит в 1895 году, но тогда мне почти нечего было терять. А теперь… Я спокойно кончил бы своё земное бытие, но дети!.. Я не знаю, что я им даю и дам, но всё же хочется верить, что со мной им будет легче прожить юные годы. Да, пока Алёнушке будет 20 лет, вот этот срок (9–10 лет) я хотел бы иметь перед собой. Больше мне, лично мне ничего не надо. Даст ли мне этот срок судьба и склероз?»

По просьбам сестры Шингарёва он был переведён в тюремную больницу, где в начале 1918 года был застрелен матросами и красногвардейцами (анархистами) вместе с кадетом Кокошкиным. В. И. Ленин, узнав об убийстве, поручил арестовать виновных. Личности были установлены, однако матросы демонстративно отказались выдать виновников. Гибель Шингарёва и Кокошкина получила значительный общественный резонанс. В похоронах участвовали тысячи человек.

По воспоминаниям одного из кадетов, Шингарёв «не стеснялся “резать волну” и говорить вещи, подчас очень острые для революционной демократии, для улицы революционной демократии — непереносимые… Скромный, смятый серый пиджачок, усталое серое лицо, на котором приковывают внимание громадные серые печальные глаза, иногда зажигающиеся огнём негодования, но больше излучающие как бы удивлённую скорбь, глубокий ласковый голос, проникающий прямо в душу, простая убеждённая красивая речь… Образ чисто русский, русского народника, русского интеллигента, прожившего трудовую жизнь в самой народной толще, знающего близко, как нечто действительно родное, заботы русского села и запах сельской избы. Перед этой речью, простой и искренней, перед этой стихийной тревогой о судьбах народа и родины, перед этой горячей, не надуманной, а глубоко органичной верой в способность народа встать из своего сегодняшнего распада — пасовала партийная непримиримость, а главное, умолкала социальная вражда. Шингарёв не был массам чужим».

А. В. Тыркова писала о Шингарёве: «По характеру милый, живой, простой даровитый русский интеллигент с добрым сердцем, с совестью чуткой и требовательной. Его практический здравый смысл быстро разбирался в любом вопросе. Говорил он легко, подкупал не блеском, не искусством, а искренностью, прямотой… Ещё вчера неизвестный провинциал, он быстро сделался любимцем Петербурга… И политические друзья, и политические противники верили в его нравственное чутьё. Он и с бюджетом себя связал от избытка добросовестности. Воз был тяжёлый, а везти его было некому, вот он и впрягся… Но для такого огромного, нового для него предмета, как государственное хозяйство шестой части света, у Шингарёва не хватало подготовки. При всей своей добросовестности он оставался на уровне популярного лектора Народного Университета». Схожую оценку оставил в воспоминаниях В. Д. Набоков: «Шингарёв всю свою жизнь оставался по существу тем, чем он должен был бы остаться при более нормальных условиях: русским провинциальным интеллигентом, представителем третьего элемента, очень способным, очень трудолюбивым, с горячим сердцем и высоким строем души, с кристально чистыми побуждениями, чрезвычайно обаятельным и симпатичным как человек, но, в конце концов, “рассчитанным” не на государственный, а на губернский или уездный масштаб. Совершенно случайно он сделался финансистом… Настоящим знатокам слишком очевиден был его дилетантизм, слабая подготовка, ограниченный кругозор. Он в Думе был одним из самых популярных, самых любимых депутатов. Пресса с ним носилась. Правительство очень с ним считалось. Масса народу по тем или другим причинам к нему обращалась ежедневно. В партии его популярность была огромна… Средние круги чувствовали больше свою духовную связь с Шингарёвым, чем с Милюковым».

Шингарёв был членом многих общественных организаций и научных обществ (Всероссийское общество русских врачей в память Н. И. Пирогова, Вольное экономическое общество, Общество изучения Сибири и улучшения её быта, Общество английского флага и др.). Принимал участие в работе многих научных съездов, автор многих работ по медицине, а также публикаций (в основном в газетах) по экономическим, социально-политическим и финансово-правовым вопросам.

Отправить