Археология Месгрейвов

Это было в мае 1973-го. До конца учебного года – сущий пустяк, в школу приходилось таскаться ради одного-двух уроков, в классах и коридорах уже что-то мыли серыми тряпками, источающими тоскливую затхлую вонь, зато окна открыты. Советские дети в мышиных костюмчиках царапали граблями пришкольные клумбы. В общем, до каникул оставалась пара дней и можно было наслаждаться одним только предвкушением предстоящего лета, тепла и воли вне вольеров педагогического зверинца. Что я, дотянув до конца второго класса, и делал – наслаждался. Солнце стояло долго, я скрывался от мира в своей комнате (у меня была тогда своя комната, о счастье) и занимался насущным: перебирал оловянные и пластмассовые армии, криворуко мастерил маленькие копии «Авроры» и «Варяга», приторачивал гильзы от мелкашки к нитяным катушкам, засыпáл в эти минипушечки порох, добытый из настоящих автоматных патронов на армейском стрельбище неподалеку от Автозавода, забивал в ствол свинцовое грузило, это лилипутское ядро, и ждал, когда придет Вовка-старшеклассник, чтобы шандарахнуть. Ну и конечно, читал. Валялся на кровати, поглощая взятые напрокат у родителей одноклассника том за томом Майн Рида, Фенимора Купера, Жюля Верна, Александра Дюма. И прежде всего Конан Дойля.

Тем майским днем 1973 года, сорок лет назад, я прочел одно из лучших коротких произведений в истории мировой литературы. Называется оно в русском переводе «Обряд дома Месгрейвов», опубликовано всего за восемьдесят лет до воспоминаемого мной сейчас времени. Восемьдесят лет – это немного, поверьте. Скажем, если вычесть их из нынешнего времени, получим 1933-1935-й. Что может быть ближе и созвучней сегодняшнему дню? Гитлер только пришел к власти. Сталин взял курс на восстановление идеологических имперских элементов: возвращается преподавание истории, отменяются авангардистские погремушки, грядет постановление со зловещим названием «О педологических извращениях в системе Наркомпросов». Оно будет принято в 1936-м. Будто вчера. Текст, который я читал одним из майских деньков эпохи строительства БАМа и записи альбома Led Zeppelin «Houses of the Holy», современным не выглядел, но – несмотря на советский асфальтоукладчик, прокатившийся по нескольким поколениям, включая и мое, – не казался и совершенно чужим. Происходившее во второй половине прошлого тогда века в неблизкой Британии было вполне понятным.

Если вкратце, в, так сказать, ореховой скорлупке, то история такова. Доктор Ватсон (ДВ) упрекает Шерлока Холмса (ШХ) в безалаберности: мол, никак не хотите, дорогой друг, привести собственные бумаги в порядок. ШХ недовольно тащится в свою комнату и приносит огромный ящик с документами и реликвиями. Разбираться с этим ему явно в лом, оттого хитрый ШХ достает из ящика странные бранзулетки и бумажки, чтобы отвлечь ДВ от наведения порядка. Маневр удается, и вот уже ШХ, отложив уборку, повествует об одном из первых дел в своей практике. Когда-то давно, когда он даже еще не жил на Бейкер-стрит, а обитал возле Британского музея, на Монтагю-стрит, к нему пришел приятель по университету. Аристократ. Красавец. Воплощение застенчивой гордости по имени Реджинальд Месгрейв (РМ). РМ поведал ШХ странную историю, приключившуюся в его поместье. Сначала дворецкий Брантон, интеллигент и донжуан, бросил одну девушку из прислуги и увлекся другой. Первая девушка по имени Рэчел заболела от переживаний. Потом сам РМ как-то ночью застал Брантона в хозяйской библиотеке, изучающим фамильный документ Месгрейвов. Нахала поперли из дома, но он упросил оставить его в поместье еще на недельку. Через три дня болезненный вид девушки Рэчел насторожил РМ, она же, забившись в истерике, сообщила, что Брантон пропал. Брантон действительно пропал, оставив все вещи в своей комнате; его искали, но не нашли. Потом исчезла девушка. Принялись искать Рэчел – и обнаружили ее следы, ведущие к пруду. Пруд протралили, но выловили не местную бедную Лизу, а мешок с каким-то старым хламом. С этой загадкой РМ и приехал к ШХ на Монтагю-стрит. ШХ упросил РМ зачитать старый документ, за изучение которого Брантон был изгнан из дома Месгрейвов. Это – ритуальный текст, на первый взгляд бессмысленный (а в английском варианте еще и рифмованный), который мужчины этой фамилии произносят при вступлении во взрослую жизнь. Документ датируется серединой XVII века и представляет собой серию таинственных вопросов и ответов, имеющих отношение к странным вычислениям на определенной местности при определенном положении солнца. ШХ и РМ едут в поместье. Прежде всего они проделывают то, что предписывает ритуал. Шаг за шагом, следуя совершенно абсурдистским инструкциям (будто Хармс их сочинил), они оказываются в старинном подвале, где обнаруживают огромную напольную каменную плиту. С неимоверными усилиями плита сдвинута. Под ней в небольшой каменной каморке сидит задохшийся Брантон, обхватив старинный сундук. Несколько минут размышлений – и ШХ дает разгадку всего таинственного и страшного, приключившегося в поместье Месгрейвов. Она такова. Умный Брантон (не чета недалеким хозяевам) догадался, что загадочный ритуал имеет отношение к чему-то конкретному. Он тщательно выполняет то, что записано в документе (шаг туда, два шага сюда, когда солнце окажется там-то и там-то), и приходит к известному нам подвалу. Справиться в одиночку с каменной плитой Брантон не смог и позвал на помощь бывшую свою возлюбленную Рэчел. Проникнув внутрь, он обнаруживает сундук, а в сундуке – что-то ценное. Брантон передал содержимое сундука Рэчел и уже хотел было выбраться наружу, да плита, которую подпирало полено, рухнула на свое место; кто уж оказался виноват, ревнивая девушка или случай, сказать невозможно. Брантон стучался-стучался, да затих, Рэчел швырнула клад в мешок, бросила мешок в пруд, а сама исчезла навсегда. «А что же было в сундуке?» – недоумевает недалекий аристократ РМ. «А вот что!» – торжествующе восклицает молодой сыщик и трет об рукав найденный в пруду хлам. «Не более и не менее как древняя корона английских королей!» (Во время гражданской войны в XVII веке Месгрейвы были на стороне Карла I. Когда короля взяли в плен и казнили, они надежно припрятали древнюю корону, чтобы отдать ее преемнику. Карл II через некоторое время воцарился, но по какой-то причине Месгрейвы реликвию зажали – то ли от жадности, то ли просто забыв разгадку собственной загадки. Так корона и пролежала двести с лишним лет в сыром подвале, пока умный парвеню Брантон не разгадал ритуальный текст, а умный парвеню ШХ – ритуальный текст и интенции его первого отгадчика.) Финал: корона поныне хранится у Месгрейвов, а ШХ укрепился в мысли насчет своего жизненного призвания.

«Обряд дома Месгрейвов» (дословный перевод названия – «Приключение с ритуалом Месгрейвов») был напечатан в Strand Magazine в мае 1893 года. В следующем году он вошел в очередной сборник Конан Дойля «Воспоминания Шерлока Холмса». Через тридцать четыре года автор включил его в свою персональную дюжину лучших рассказов о Холмсе, на одиннадцатом, впрочем, месте. Я бы поместил его в первую пятерку (местá внутри нее не расставляю) вместе со «Случаем с переводчиком», «Союзом рыжих», «Человеком с рассеченной губой» и «Исчезновением леди Фрэнсис Карфакс». Дело даже не в его неисчислимых литературных достоинствах (к примеру, обратите внимание на первые два абзаца, где невероятно сжато изложено чуть ли не самое важное, что мы знаем о жильцах дома 221-б по Бейкер-стрит – непростительная для врача безалаберность Ватсона, еще бóльшая, но в жестких границах безалаберность Холмса, табак в носке персидской туфли, письма, прибитые ножом к каминной доске, пулевой вензель VR на стене, архивный хаос и прочее); обратим внимание на достоинства этой вещи как исторического свидетельства, документа прошлой и еще не закончившейся эпохи.

Казалось бы, перед нами всего лишь удачное упражнение с заданными литературными источниками: готическим романом конца XVIII века (старое поместье, каменный подвал, рехнувшаяся возлюбленная, отомстившая изменнику; найденный труп, старинный клад), парой рассказов Эдгара Алана По (инструкция по нахождению сокровищ из «Золотого жука», общий ужас с подземельем – из «Бочонка амонтильядо») и, конечно, викторианской прозой (невыразительный красавец-аристократ хозяин, выразительный красавец и умница дворецкий, любовный треугольник). Но это только историко-литературный уровень. Если же поместить «Обряд дома Месгрейвов» в контекст истории самой исторической науки, то здесь можно увидеть совершенно неожиданное. Как и в «Собаке Баскервилей», основу сюжета этого рассказа (не фабулы, а именно сюжета) составляет проблема интерпретации исторического источника, некоего документа, попавшего в руки людей, уже не понимающих его смысла, живущих в эпоху иной мыслительной парадигмы, иного соотношения слов и вещей. И там, и там это семейный документ, на котором базируется некая традиция; в истории про пса – это предупреждение о проклятии, в «Доме Месгрейвов» – описание ритуала. На самом деле, это два главных направления тайной истории английского общества; жизнь и смерть беспутного Хьюго Баскервиля есть история оккультная, сатанинская; странные манипуляции, которые должны были выполнять достигшие совершеннолетия Месгрейвы, очень напоминают масонский ритуал. Оккультизм, сатанизм, любое проявление гностицизма, апеллирующее к мистическим силам зла, полностью противоположны обращенному к разуму и просвещению масонству. Точно так же диковатый архитектор рубежа XVII–XVIII веков Николас Хоксмур идейно противостоял своему учителю-классицисту, масону сэру Кристоферу Рену, строителю лондонского собора Святого Павла (результат этого противостояния можно обнаружить почти во всех хоксмурских церквях). Традиции, как мы видим разные, но в обоих случаях Шерлок Холмс выступает в качестве проницательного профессионального историка, работающего с источником. В «Собаке Баскервилей» он начинает с датировки рукописи, затем осторожно отвергает ее мистическую трактовку, предложенную археологом-любителем доктором Мортимером, и наконец блестяще устанавливает нерелевантность семейного документа происходящему прямо сейчас. Рукопись используется злодеем Стэплтоном как источник для реконструкции мистического события, перенесения его из прошлого в современность, в конце концов – превращения его из завершившейся истории в вечно повторяющееся событие мифа. Холмс, которому в девонширской глуши противостоят представители других направлений историографии конца XIX века – проторасист мистик Мортимер (вспомните его увлеченное описание различных особенностей строения черепов) и фанатик «юридической школы» Фрэнкленд (он пытается засудить Мортимера за то, что тот разрыл захоронение древнего человека, не спросив разрешения родственников усопшего; перед нами атака универсалистского римского права на романтический националистический культ «почвы»), – возвращает инцидент с Хьюго назад в прошлое, тщательно отделяя его от современного сюжета. Никакой мистики, никакого сатанизма, никакого Диавола – только зловещий мошенник Стэплтон, креольская красавица и сельская Мессалина по имени Лора Лайонс. Мещанская драма, не более.

В «Обряде» Шерлок Холмс сталкивается с иной перцепцией исторического документа. Рукописи о проклятии рода Баскервилей верят почти все (стыдятся, не хотят верить, но верят), а вот ритуал Месгрейвов не имеет для членов этой семьи никакого значения. Как говорит Реджинальд Месгрейв, старый документ может представлять практический интерес только для «археолога» (так и в оригинале, «археолога», а не, к примеру, «историка» или «антиквария») – и это несмотря на то, что речь идет о ритуале, который исполняют из поколения в поколение. Документ не только непонятен, он – с точки зрения слепо следующих его указаниям Месгрейвов – не имеет смысла. Задача Холмса в том, чтобы произвести именно археологическое исследование – и письменного источника и недр усадьбы Месгрейвов. Точно так же, как Шлиман, поверив в то, что Троянская война действительно была, откопал (правда, сам не понимая, в каком именно слое и что именно) Трою, так и Холмс, следуя указанию древней рукописи, нашел сундук. Но сундук оказался пуст. Научного археолога опередил археолог дикий.

Ситуация, тоже характерная для конца XIX века, когда окончательно утвердилась разница между аматёрскими поисками экзотических предметов, сокровищ, насыщением собственного (бескорыстного или нет, неважно) любопытства и отдельной академической областью под названием «археология». Второй (настоящий) тип археологии попадает в разряд вспомогательных исторических дисциплин, которые помогают создать базу для научной реконструкции прошлого. Одной ее, впрочем, мало – нужны еще данные топонимики, записи устных преданий, археография, историческая статистика и многое, многое иное. На протяжении XX века эти сопровождающие Большой Исторический Нарратив области как бы специального знания развиваются – до тех пор, пока не распадается сам этот нарратив, пока не исчезает самая необходимость в нем. И тут наступает эпоха господства бывших вспомогательных дисциплин, каждая из которых стремится превратиться в полноценную область гуманитарного знания и даже вытеснить остальные из мейнстрима. Но тогда, в год публикации «Обряда дома Месгрейвов», до этого далеко; оттого Холмс ведет себя не только как передовой историк своего времени, он во многом предвосхищает подходы первой половины следующего столетия. Например, в инструкции по проведению ритуала Месгрейвов расчеты строятся вокруг усадебных дуба и вяза. Дуб сохранился, но вяз давно спилили. Собирая устные свидетельства местных жителей (точнее – самого Реджинальда Месгрейва), Шерлок Холмс получает в свое распоряжение данные, необходимые для реконструкции ритуала во всех его фактических подробностях, – и заодно выясняет, что этот путь уже проделал дворецкий Брантон. Расследование преступления (если преступление вообще имело место) есть результат археологических процедур; целью расследования становится обнаружение истинных обстоятельств случившегося, однако это не главное. Главное – выяснение подлинного происхождения и значения предмета, найденного в сундуке, а также «реабилитация» самого ритуала, возвращение ему смысла. Ритуал, как выясняется, не был причудливым пережитком полузабытых времен, напротив, он имел тот самый непосредственный практический смысл, в котором ему отказывал Месгрейв. Собственно, Шерлок Холмс сделал то, что в идеале должен был делать историк: реконструировать произошедшее; попытаться интерпретировать открывшиеся факты (оставаясь в рамках позитивного знания); продемонстрировать, что люди прошлого не были ни глупее, ни фантастичнее нас; короче говоря – вернуть жизнь мертвому фрагменту прошлого, превратив его в полноценный исторический факт.

В свою очередь, весь этот сюжет с довольно жалким аристократом Месгрейвом (и всем его родом), который не понимал собственного аристократического прошлого, и с буржуа Брантоном и Холмсом, которые поняли это чужое прошлое (один, преследуя собственную выгоду, другой, движимый чисто научным интересом), есть тонкая аллегория происходившего в европейской истории конца XIX века. Упадок аристократии, становление буржуазии, которая обладает теперь историческим дискурсом, а значит, и властью, – всё, абсолютно всё содержится в «Обряде дома Месгрейвов». Этот текст – вместе с «Собакой Баскервилей» – Алеф XIX века.

Наконец, несказанное наслаждение – заниматься сейчас этой археологией, снимая один культурный слой за другим, чтобы добраться до самого себя, читающего в городе Горьком второй том восхитительного собрания сочинений Артура Конан Дойля (черная обложка с двумя странными геометрическими фигурами желтого цвета, похожими на позднейшие бомбардировщики «стелс») в конце мая 1973 года, через восемьдесят лет после публикации этих рассказов в Strand Magazine, за сорок с небольшим лет до того, как я сейчас все это пишу.

* * *

Переводчик рассказа Дебора Григорьевна Лившиц родилась в том же самом городе, где я жадно глотал созданные ею шедевры (не только Конан Дойля, но и «Три мушкетера», и Жюля Верна), в 1903 году. Через десять лет после 1893-го, за 70 лет до 1973-го.