35

Мы стояли в зале, ели канапе, дожидаясь, пока позовут к столу. Какие-то незнакомые люди называли нас с Айрис красавицами, расспрашивали о школе, об экзаменах, о летних каникулах: не собираюсь ли я с друзьями поехать куда-нибудь на фестиваль?

Я сжимала горячую ладошку Айрис и примеряла разные маски: не признаваться же, что экзамены я завалю, что меня все время держат под домашним арестом, что я пью риталин.

– Я планирую поступать в Оксфорд, – сказала я одной женщине.

– Поеду путешествовать, – сообщила другой. – Скорее всего, в Индию.

А одной улыбающейся супружеской паре сказала, что мне предложили роль в фильме.

– Ну ты и врушка, – заметила Айрис.

По крайней мере, мне удалось ее рассмешить. А то она дулась с самого утра.

– Слабо принести мне коктейль?

Бармену Айрис, как я ее и учила, наплела, что мама просит коктейль с шампанским. Он украсил бокал зонтиком и мишурой на палочке, Айрис несла его осторожно, точно яйцо в ложке.

– Ты хочешь напиться? – спросила она.

Я пояснила, что пью для храбрости, потому что боюсь выступать. Кажется, мой ответ ее разочаровал. Интересно, Джон как-то среагирует? Поймет ли подтекст? Мы с Керис часами писали и переписывали мою речь, но, может, стоило поменять окончание? Если Джон наорет на меня после церемонии, будет ли это значить, что я испортила праздник?

Алкоголь помог, но решимость моя снова дрогнула, когда я увидела, что Джон обнаружил оставленное для Касса место за столом.

– Зачем тут лишний стул? – шипел он. – Я же их предупредил, что Касса не будет. И даже карточку с его именем поставили, мать их так!

– Прости, я сейчас разберусь, – сказала мама.

– Ты вообще не должна этим заниматься.

– Не должна, – ответила мама, – но займусь.

Взяла карточку, подошла к официантке. Указала на стул. Джон стоял возле места Касса с таким видом, словно над ним сияла неоновая вывеска: «Мой сын меня подвел».

Где же сейчас Касс? Наблюдает за дивными птицами, что слетаются на пальмы? Целуется с девицами под вспышками муссонных молний?

Лишние приборы убрали; теперь стол казался слишком большим для нас четверых. Роджер сидел с сотрудниками в дальнем конце комнаты. Монику усадили в глубине зала. Мама настояла, чтобы «эта женщина» даже близко к ней не подходила.

Перед каждой переменой блюд гости подходили к главному столу, говорили нам комплименты, а мы улыбались и кивали. Я себя чувствовала как на витрине.

После десерта ко мне подкрался Бен и присел на корточки возле моего стула.

– Мне надо с тобой поговорить.

– Извини, я сейчас занята.

– Это важно.

– Как и мои официальные обязанности. – Я приподняла бокал. – Мне нужно любезничать с гостями, а потом произнести речь, помнишь?

– Блин, совсем забыл, – признался Бен. – Можно тебя снять?

Несколько недель назад он спросил, не хочу ли я стать кинозвездой. Кто бы мог подумать, что все так обернется?

– Конечно, снимай, – разрешила я.

Наконец Роджер постучал ложкой по бокалу шампанского, чтобы все замолчали, попросил внимания, и я с улыбкой поднялась с места. Надеюсь, я выглядела уверенно – правда, поджилки у меня тряслись.

Я знала, что Бен снимает меня. Я щекой чувствовала прицел его камеры. Он облокотился на стойку бара.

Будут ли меня слушать? Выдержи паузу, сделай вдох, подними глаза от карточек с речью, установи зрительный контакт с аудиторией. Обведи взглядом всех собравшихся, в том числе и тех, кто сидит в глубине помещения.

– Вы, должно быть, уже заметили, что я не отец невесты, – сказала я и замолчала, ожидая, что гости рассмеются. В публике раздались смешки. Наконец все стихло, и я продолжала:

– Когда мама попросила меня взять на себя эту обязанность вместо дедушки, я сперва отказалась: боялась, что не справлюсь. Но, подумав, сообразила, что так он будет здесь, с нами. – Я постаралась успокоить сбивчивое, чересчур поспешное дыхание. Откашлялась. Взяла новую карточку.

– У отца невесты три основные задачи. Первая – поблагодарить собравшихся за то, что пришли. Вторая – рассказывать интересные истории о детстве дочери, и третья – дать мудрое напутствие жениху. – Я остановилась, оглядела столики в глубине зала. Гости улыбались. Даже Моника. Но слушали еще вполуха. Ничего, я завладею их вниманием. Это не перепутаешь ни с чем: в такие минуты воцаряется звенящая тишина.

Я подняла бокал.

– Спасибо, что пришли. – Гости тоже подняли бокалы. – Что же до второй моей задачи, то маму ребенком я, разумеется, не знала, поэтому лучше расскажу вам о человеке, который ее вырастил.

Я посмотрела на маму. Она улыбалась мне.

– У дедушки была щелочка между передними зубами, и когда он улыбался, становился похож на мальчишку. Он был седой, ходил в комбинезоне: дед раньше работал механиком. Он всегда радовался, когда я приезжала в гости, и много со мной занимался. У него была мастерская, и мы с ним вместе делали всякие штуки. Как-то раз вырезали деревянную машинку, выкрасили зеленой люминесцентной краской. А колеса у нее были из монеток, мы их специально расплющили на наковальне.

Я снова сделала паузу. Все слушали, затаив дыхание. Даже официантки, выстроившиеся с подносами у окна.

– Когда мы ходили гулять, дедушка предлагал мне выбрать какую-нибудь птицу или растение и рассказывал о них все, что знал. Он научил меня вязать узлы и лазить по деревьям. Причем он сам лазил со мной на деревья – говорил, типа, детям не терпится попробовать что-то новое, а взрослым неплохо бы вспомнить.

Я снова взглянула на маму. В глазах ее блестели слезы. Я словно вызвала дедушку из небытия, и очень кстати: ему было что сказать Джону.

– Он готовил мне всякую вкуснятину, разрешал смотреть все, что я хочу, по телеку. Если я была довольна, то и он тоже. Возможно, вы подумаете: «Надо же, так баловать ребенка!» Но дело ведь не в деньгах и развлечениях, а в том, что он любил меня и уделял мне время. – Я улыбнулась маме. – И тебя он тоже любил, мам. А как же иначе? Ведь и в твоем детстве были такие дни. И если бы дедушка был здесь, он бы пожелал тебе счастья.

Мама кивнула, закрыла рот ладонью. Я отхлебнула воды и с трудом ее проглотила, потому что к горлу подступили слезы. В зале стояла тишина. Ни шепотка. Вот он, тот самый миг. Я коснулась ожерелья, провела пальцами по драгоценным камням.

Помоги же мне, дедушка.

– И третья задача отца невесты – дать совет жениху. Я много думала об этом; сначала казалось, что мне тут нечего сказать. А потом я вспомнила дедушкины слова и решила, что они будут вполне уместны.

Я положила карточки с речью на стол. Этот фрагмент я репетировала перед зеркалом.

– Я не знала бабушку, но дедушка говорил, что она была его родственная душа. А когда я спросила, что это такое, ответил, что она была любовью всей его жизни. Я спросила, встречу ли я такую, и он ответил: «Ну конечно». «И мама тоже, – добавил дедушка, – потому что она заслуживает любви, а ты заслуживаешь того, чтобы у тебя был отец». «Но как мы его узнаем?» – спросила я. И дедушка сказал: «Он будет хороший». Я спросила, что это значит, и он ответил: «Он сделает вас счастливыми». А потом рассказал, что существует три правила, чтобы сделать человека счастливым. И сегодня я хотела бы передать их тебе, Джон.

Я обернулась к нему.

– Первое правило – быть добрым.

Джон смотрел на меня не мигая.

– Второе правило – быть добрым.

Наверное, он сейчас сжал под столом кулаки.

– И третье правило – быть добрым.

Я замолчала. В комнате стояла странная тишина. Наконец мама зааплодировала, но гости почти не хлопали. А я-то думала, что они одобрительно закричат. Мне казалось, дедушкины слова способны изменить мир.

Мама подошла и обняла меня.

– Умничка, – сказала она.

Я кивнула, не зная, что сказать. Я так долго готовила эту речь, подбирала слова таким образом, чтобы они описывали хорошего человека и послужили напутствием плохому.

– На какую реакцию ты рассчитываешь? – спросила Керис.

Да на преображение. Чтобы Джон, услышав дедушкины слова, поклялся измениться.

Джон никак не прокомментировал мое выступление. Встал и тоже произнес речь. Поблагодарил собравшихся за то, что пришли, хотя я уже это сделала. Поблагодарил нас с Айрис за то, что мы были подружками невесты (хотя формально я выполняла роль отца невесты), а маму – за то, что согласилась стать его женой. Сказал ей, что она красавица, что ему невероятно повезло, и наконец упомянул о Кассе, – дескать, тот, к сожалению, сегодня не смог приехать.

После него поднялся Роджер, сообщил нам, что Джон – ценный сотрудник, и как приятно, что он наконец-то решил узаконить отношения с мамой. Потом Роджер выдал несколько дурацких шуток, но подчиненные приняли их благосклонно – прямо заходились от хохота. Может, боялись, что, если не будут смеяться, то он их всех уволит? Моника не смеялась. Расстегнула ремешок туфли и покачивала ею туда-сюда. Я попыталась представить, как они с Джоном целуются. Но этот образ так меня смутил, что я тут же его прогнала.

Когда все договорили, мама с Джоном вышли резать торт, фотограф снова принялся всеми командовать, а я удалилась в туалет и посмотрела на себя в зеркало – сильно ли изменилась. Я не смогла выдержать собственного взгляда. Я выглядела, как девушка, которая готова ходить на цыпочках.

У дверей туалета меня поджидал Бен.

– Классная речь.

– Спасибо.

– Но нам обязательно нужно поговорить.

– Обязательно?

– Ради Айрис.

– Ты о чем?

– Пойдем в сад.

У дверей курили гости, но мы ушли к калитке, которая вела на улицу, и сели за столик. Меня вдруг охватил страх.

– В чем дело, Бен?

– Хочу кое-что тебе показать. Один ролик с камеры. Я снимал Джона.

Он что-то натворил. Иначе Бен не стал бы мне это показывать.

– Я не хочу это видеть, правда-правда. Не заставляй меня.

– Что с тобой стало, Лекс? – Бен недоуменно посмотрел на меня.

– Ничего.

– Ты изменилась.

Я покачала головой – мол, не понимаю, о чем ты. Не хотелось признаваться, что дважды в день я принимаю по пять миллиграммов метилфенидата.

– Я пока что никому это не показывал, и кроме меня этого точно никто не видел. – Бен серьезно посмотрел на меня. – Но ты просто обязана это посмотреть и сказать, что с этим делать дальше.

– Ты меня пугаешь.

Он протянул мне наушник, второй вставил себе в ухо.

– Звук я записывал отдельно, чтобы можно было потом монтировать с разными фрагментами. Не пугайся, когда услышишь свой голос.

– Я там тоже есть?

Бен кивнул.

– Я наложил фильтр, вставил титры, но если хочешь, мы все это еще чем-нибудь дополним. Решать тебе.

И нажал на кнопку камеры. В солнечном небе кружились розовые лепестки. Бен снимал у ратуши, после церемонии, люди сновали по лестнице, Джон и мама смеялись. Потом к ним подошла я, он приобнял меня. Сцена закончилась, появился титр: «Хороший человек».

– Бен, что это за фигня?

– Смотри.

Титр потускнел, сменился общим планом: Айрис на парковке с торца ратуши стягивает с себя платье и остается в джинсовом комбинезончике. С невозможно-довольным видом она швырнула платье на капот.

Зазвучал отрывок из моей речи:

– …он будет хороший. Я спросила, что это значит…

Изображение исчезло; следующий кадр снимали из салона машины, через окно. Если бы я с таким ужасом не ждала, что будет дальше, обязательно похвалила бы Бена за умелое построение кадра. Но между автомобилей на камеру мчался Джон; послышался его приглушенный крик.

– Что ты вытворяешь, черт возьми?

В кадре снова появилась Айрис, на этот раз ближе. Она испугалась было, но потом уперла руки в боки, подняла личико вверх и встретила Джона, точно отважный маленький воин.

– …существует три правила, чтобы сделать человека счастливым, – зазвучал мой голос.

Я в ужасе уставилась на Бена.

– Откуда ты это снимал?

– Из маминой машины. Теперь звук будет получше, потому что я открыл окно. Смотри дальше.

Джон бросился к Айрис, размахивая руками. Она покачала головой. Он взял платье с капота и протянул ей. Она снова швырнула платье на капот. Камера дала крупным планом ее милое разъяренное личико. И снова зазвучал мой голос: «И сегодня я хотела бы передать их тебе… Первое правило – быть добрым».

В кадре раздался голос Джона:

– А ну надень платье.

Айрис покачала головой.

– Я сказал, немедленно надень это сраное платье.

Айрис истерически рассмеялась и попыталась убежать. Он схватил ее за руку, Айрис шарахнулась, как от кобры, и принялась лихорадочно вырываться.

– Мне что, силой тебя переодевать?

Раскрасневшаяся Айрис отчаянно пыталась сбросить руку Джона. Из глаз ее текли слезы, и по-хорошему Джону следовало бы отпустить ее, но он этого не сделал. Он схватил ее за другую руку.

Снова мой голос:

– Второе правило – быть добрым.

Айрис весит как пушинка, ей же всего шесть лет и она совсем худенькая. Джон поднял ее перед собой за обе руки, точно игрушку. Она уставилась на него.

– Что на тебя нашло? Люди ждут. А теперь надевай это долбаное платье и не веди себя, как мелкая сучка.

– И третье правило – быть добрым.

Джон поставил Айрис на ноги. Она пошатнулась, взяла платье. Чинно переоделась. До чего же больно было видеть, как Айрис вынужденно храбрится. До чего же больно было видеть, как она застегивает пуговицы, то и дело утирая слезы. Но больнее всего было то, что в этот момент за кадром мы с мамой смеялись на ступеньках ратуши.

– Зачем ты это снял? – прошептала я.

– Я пошел в машину за маминым пальто. И стал свидетелем этой сцены.

– И ты его не остановил? Не вылез из машины, ничего не сделал?

– Все случилось очень быстро, в считанные секунды. Я изначально вообще снимал Айрис, потому что она выглядела, как супергероиня, которая переодевается в тайный наряд. Мне показалось это забавным. А потом появился Джон.

Я нажала на кнопку и пересмотрела ролик еще раз. Бен вынул наушник и молча сидел рядом со мной.

Скрытое от глаз, тайное насилие. Джону потому все и сходит с рук, что он издевается над жертвами наедине, пока никто не видит, а на публике лучится золотой улыбкой, так что поневоле начинаешь думать, будто тебе померещилось.

– Он любит Айрис, – сказала я. – Он никогда с ней так не разговаривает.

– Как видишь, разговаривает.

– Потому что я позволила ему усыпить мою бдительность.

– Ты тут ни при чем. Ты тут, блин, вообще ни при чем.

Я раздраженно потерла глаза.

– И что мне теперь делать?

– Выложи у себя на «Фейсбуке».

– Я не хочу, чтобы все увидели, как измываются над моей сестрой.

– Спроси у нее разрешения.

– Да она в жизни не согласится. С какой стати? Это же унизительно. И он ее отец.

– Хочешь, я размою им лица?

– Тогда никто не поймет, кто в кадре.

– Все, кто был сегодня на свадьбе, поймут.

Он взял камеру, что-то там нажал, протянул мне.

– Ну вот, теперь они инкогнито. Нажми «поделиться», это синяя кнопка в верхнем правом углу, – и отправишь ролик на «Фейсбук».

– Да у меня там всего три друга.

– Это все-таки социальная сеть. Поверь мне, отклик будет.

Я посмотрела на Бена. Я понимала, что из этого может выйти. Подумала об Айрис. Она такая милая. Такая маленькая и правдивая, точно полный надежды цветок. Подумала о маме. Она так мечтала о счастливом конце, а Джон лишь унижал ее, отнимал у нее силы. Подумала о себе и белых таблетках, которые он заставлял меня принимать дважды в день.

Вот кнопка. Достаточно только нажать.

– Да пошел он, – сказала я и отправила ролик на «Фейсбук».