5

Лежа в постели, я позвонила Кассу и шепотом призналась:

– Я опять накосячила.

– За это мы тебя и любим, – ответил Касс. – С тобой не соскучишься…

– Я, наверное, испортила твоему отцу карьеру. Все на меня глазели.

– Забей. Пусть думают, что хотят. Тебе-то какая разница?

Я рассказала про Роджера; Касс расхохотался. Но лишь потому, что я выставила себя крутой девчонкой, которая пинками гоняла нажравшегося урода по саду. Не могла же я сказать ему правду. Слишком поздно, и я устала.

– Твой отец никогда меня не полюбит, – прошептала я.

– Да ну брось, любит он тебя.

– Я надеялась, что теперь, когда они с мамой собираются пожениться, мы с ним наконец поладим и я не буду злиться.

– Ты у нас девушка с характером, Лекс. Тут уж ничего не поделать.

– А с тех пор, как ты уехал, я и вовсе пошла вразнос. Если не приедешь, я кого-нибудь убью.

– Не могу я приехать в середине семестра.

– Ну хотя бы на выходные! Обещай, что подумаешь.

Я окинула взглядом свои ноги в пижаме и вздохнула. Касс в трубке тоже вздохнул. Я застегнула его кожаное пальто, чтобы почувствовать запах. Я все боялась, что его запах выветрится со временем, но он пока держался.

– Я в твоем пальто, – призналась я.

– Круто.

Я представила, как он валяется на кровати у себя в общаге. На спине, прижав телефон к уху. И если зажмуриться, можно вообразить, будто мы с ним лежим на одной подушке, голова к голове.

– И как мне жить без тебя? – спросила я Касса, когда он объявил, что уезжает в университет.

– На, носи, – сказал он, снимая пальто.

– Но оно же твое.

– Подарок анархиста. Все мое – твое.

– Все-все?

– Конечно. А что?

Повисла такая тишина, что у меня зазвенело в ушах.

Сейчас я плотнее запахнула пальто, так что кожа заскрипела. Молния врезалась в живот, я знала, что останется отметина, красная лесенка от пупка до паха.

– Скажи, от меня правда одни неприятности?

– Кто тебе такое ляпнул?

– Твой отец. Давным-давно.

– А почему он это сказал? Какие еще неприятности?

Я промолчала: не хотела напоминать Кассу, как умер мой дед.

– Ты про Айрис и тот случай? – спросил Касс.

– И о том, что мой отец бросил маму.

– Тебя тогда еще на свете не было.

– Он знал, что родится чудовище.

– Не дури, Лекс. Ты же понимаешь, что это глупо? Клянусь, если бы твой папаша удосужился с тобой познакомиться, обязательно понял бы, какая ты классная.

Приятно было слышать такое. Я даже на мгновение поверила, что это правда.

– Лучше бы твой отец так думал. Тогда я бы тоже стала частью этой золотой семьи.

– Почему золотой?

– Ну как же. Айрис и мама такие красавицы. Ты учишься на архитектора. Теперь еще эта свадьба мечты. А во мне что хорошего? Ты знал, что при мне твоему отцу не работается дома? Я краду у него творческие силы.

– Да он так шутит.

– Вернись, пожалуйста. Спаси меня.

Касс рассмеялся.

– Тебя не надо спасать. Ты несокрушима.

– Как тараканы?

– Как сама наша планета. Как ветер и камни.

Его слова запали мне в душу. Я представила себя богиней с длинными шелковистыми локонами, которая держит небо на голых руках.

– Просто не попадайся ему на глаза, – посоветовал Касс. – Так будет лучше.

Образ богини тут же растаял.

– Это как? Мы с ним живем под одной крышей, вдобавок меня теперь, наверное, в наказание на несколько месяцев запрут дома.

– Старайся не путаться у него под ногами. Молчи и кивай. Ты же умнее его.

– Как ты можешь так говорить? Мне же всего пятнадцать!

– Он грозен только на словах.

– Ты ему никогда не возражаешь, вот он тебя и не ругает. Думаешь, это так просто?

– А я и не говорил, что это просто.

– Да и грозен он не только на словах. В последнее время он как-то странно на меня посматривает.

– Потому что ты красивая.

– Да не в этом смысле! Не говори так. Я имею в виду, он на меня смотрит так, будто что-то задумал. Как лев на антилопу.

Касс вздохнул.

– Мне пора.

Ему за меня неудобно. Или он занят. Может, собрался на концерт или в клуб. Он отлично танцует – уверенно, но без лишней серьезности. Все девицы в клубе будут пялиться на него, и мысли о нем разгорячат их до предела.

У Касса тренькнул телефон, он извинился, мол, надо прочесть сообщение, а потом снова сказал, что ему пора бежать.

Меня так и подмывало спросить, кто ему пишет, но не хотелось, чтобы он подумал, будто я его преследую, и я задала вопрос о единственной девушке, которую знала по имени:

– Как там Керис?

– Норм.

– Она уже к тебе приезжала?

– Нет еще.

Его ответ внушил мне надежду, что этого никогда и не случится. Трудно поддерживать отношения на расстоянии в сотни миль. В сто девяносто восемь миль, если быть точной. Мы-то с Кассом одна семья, и я его точно увижу. А девушки приходят и уходят.

6

Керис оглядела мою серую школьную юбку, носки, синюю рубашку и черные туфли на плоской подошве.

– Я тобой восхищаюсь, – призналась она. – Такое безразличие к чужому мнению – настоящий талант.

Я сидела по-турецки на ковре в комнате Керис – она устроилась на подоконнике. В старших классах форму уже не носят, так что Керис была в коротком джинсовом платье. Когда Керис подносила ко рту вейп, из-под платья высовывалась белая кружевная бретелька лифчика.

– О чем ты? – не поняла я. – Разумеется, мне не безразлично чужое мнение.

– Правда, что ли? А так не скажешь. – Она выпустила струйку сладковатого дыма. – Такое ощущение, будто тебе плевать на всех и вся.

– Я не хотела портить им праздник. Это получилось случайно.

Керис кивнула. Мы замолчали. Я заявилась к ней прямо из школы: идти домой было невмоготу, а больше мне ничего в голову не пришло. Последние дни выдались кошмарными, поэтому мне хотелось пообщаться с кем-то, кто знает, как я живу, девушка Касса идеально подходила на эту роль. Еще хотелось с кем-нибудь посоветоваться насчет отчима, а Керис одна из самых популярных девчонок в школе.

Она удивилась, увидев меня на пороге. У нее даже вытянулось лицо. Но я ей сказала, что проходила мимо, решила ненадолго заглянуть, и Керис пригласила меня в дом.

– Что бы ты сделала, – начала я, – если бы какой-нибудь пьяный урод принялся тебя лапать?

– Ушла бы, – Керис подмигнула мне, – или пожаловалась папе.

Такие, как Керис, живут совсем другой жизнью. Если бы я могла, проснувшись поутру, превратиться на сутки в кого-нибудь, я бы выбрала ее. Чмокнула бы любящего отца на прощанье и пошла бы себе в школу, попутно обсуждая планы с подружками в групповом чате. А в школе сдала бы учителям идеальные домашние задания и думала: «До чего приятно знать, что вся будущая жизнь окажется легкой и радостной!»

Керис затянулась вейпом. На первый взгляд кажется, будто ей вообще на все плевать. Но Касс говорил, что она очень целеустремленная и нервничает по любому поводу: наверное, вейп помогает ей успокоиться. Я еще ни разу не пробовала курить. Не хочу умереть, не успев стать счастливой.

– Мне раньше всегда казалось, что ты меня осуждаешь, – призналась Керис. – Ну, когда мы с Кассом только начали встречаться. Я думала, ты терпеть меня не можешь. Ты порой очень пристально смотришь.

– Разве?

– В этом нет ничего плохого. Вот сейчас ты тоже на меня уставилась, и ничего. Меня это уже не пугает.

– Я тебя пугала?

– Раньше да. Не обижайся. Тот, кто смотрит в упор, обычно наблюдателен и серьезен.

Не знаю, правду ли она сказала или соврала. С Керис никогда не поймешь. У нее самая очаровательная фальшивая улыбка, которую я только видела. Наверное, это помогло ей добиться популярности. Керис убрала вейп в сумку.

– Ну а теперь рассказывай, – сказала она. – Касс мне все равно рассказал бы, но сперва я хочу выслушать твою точку зрения.

Разве у нас с Кассом разные точки зрения? Я прикусила кончик локона, гадая, рассказать ли Керис о том, что наутро после вечеринки Джон не просто объявил, мол, с этого дня я под домашним арестом, но и составил список, наверху которого крупными буквами было написано: НЕПРОСТИТЕЛЬНО. Он имел в виду, что годами он это прощал, но больше терпеть не намерен. И ниже написал: «Я не буду ругаться и врать. Я буду держать себя в руках. Я не буду брать чужие вещи без спроса». Проследил, чтобы я подписала, и повесил на холодильник. Заставил написать письмо с извинениями Роджеру и Монике и запер мамино ожерелье у себя в сейфе, чтобы у меня больше не возникало искушения его стащить.

– В общем, Джон меня ненавидит, и я хотела попросить у тебя совета, как мне быть, – наконец произнесла я.

– Твой отчим тебя не ненавидит.

– Он говорит, что я совсем от рук отбилась.

– А разве не так?

– Не знаю, но я хочу, чтобы он мной восхищался.

По лицу Керис я поняла, что она принимает вызов. Красивые девчонки порой не прочь помочь тем, кто далек от идеала.

– Нам нужно найти то, что у тебя получается хорошо и за что он сможет тобой гордиться, – предложила она. – Но только такое, чем он сам не занимается. То есть, например, если он играет в футбол, придется выбрать другой вид спорта. В противном случае он подумает, что ты решила с ним посоревноваться или просто издеваешься.

– Джон не играет в футбол.

– Ну, тогда рисование. Он ведь вроде архитектор? В общем, искусство не бери.

– Да я все равно в этом ничего не понимаю.

– Так, а что ты умеешь? Давай составим список. – Она выудила из сумки блокнот, ручку и прислонилась к стеклу.

Но мне ничего не приходило на ум. Люблю Айрис и Касса? В детстве я много чего умела. По субботам мы с мамой находили кучу занятий: читали книги, писали рассказы, вместе мастерили костюмы, играли спектакли. Куда все подевалось?

– Я люблю бродить и рассматривать прохожих, – ответила я. – Представлять, кто они, о чем думают.

– Записываю: «психология», – прокомментировала Керис.

– Когда я была маленькой, дедушка меня многому научил: как вязать узлы, как лазить по деревьям, рассказывал мне о природе.

– Может, в пятидесятые это и было актуально, но сейчас уж очень старомодно. – Керис вздохнула. – У тебя есть какое-нибудь современное хобби? Что ты любишь делать с друзьями?

– Ничего. Нет, правда, ничего.

– Тебе нужно больше верить в себя. – Она впилась в меня взглядом. – Ну хорошо, а какие у тебя любимые предметы в школе?

Умница Керис деликатно сменила тему, иначе пришлось бы признать, что у меня нет хобби и нет друзей.

– Драматургия и теория массовых коммуникаций, – пролепетала я.

– Точно, Касс говорил, что ты написала какую-то крутую работу по драматургии, – вспомнила Керис. – Значит, запишем актерское мастерство. Чтобы выйти на сцену и кого-то изобразить, нужна храбрость. – Она постучала ручкой по блокноту. – Ну а с другими предметами у тебя как? Есть надежда, что сдашь экзамены на отлично?

Керис смотрела на меня с воодушевлением. Меня же уколола досада.

– Почему меня вечно все спрашивают про экзамены? Я не такая умная, как Касс и Айрис. Мне нужно что-то другое.

– Для того мы и составляем список. Тебе вовсе не обязательно заниматься всем подряд.

– Почему Джон не может мной гордиться просто так?

– М-м, – замялась Керис. – Да ты никак завидуешь?

Это была правда. Чтобы успокоиться, я всегда представляла, будто такая же умная и красивая, как все они.

– Молчание – знак согласия. – Керис согнулась над блокнотом. – Если ты хочешь произвести на кого-то впечатление, зависть не поможет, поэтому я записываю «эмпатию». Ты знаешь, что такое эмпатия?

– Это когда не завидуют?

– Это умение понимать и разделять чувства других. У вас ведь в семье работает только Джон? То есть он всех обеспечивает, за все платит. А дома хочет расслабиться и чтобы не дергали. Я это к чему: постарайся взглянуть на ситуацию его глазами.

А вот и совет, за которым я пришла. Интересы Джона должны быть превыше всего.

– Касс говорил, что его отец очень нервный, – добавила Керис. – А подготовка к свадьбе – та еще нервотрепка, хуже только похороны или увольнение. Ты ведь в курсе? Сделай ему что-нибудь приятное: приготовь чашку чая, предложи убрать квартиру.

Будь приветливее. Учись эмпатии.

– Или удиви всех – приготовь ужин, – продолжала Керис. – Извинись за вечеринку, пообещай, что если еще раз разозлишься, то сосчитаешь до десяти и успокоишься. Отнесись к этому как к эксперименту, хорошо?

Будь приветливее. Учись эмпатии. Извиняйся. Веди себя спокойнее.

– Добавь к этому новое хобби, приналяг на учебу – и станешь совершенно другим человеком. – Она ослепительно улыбнулась. – Неплохо, а? Справишься?

Совершенно другой человек

За ужином я решила не отмалчиваться, как обычно, а показать Джону, что интересуюсь его жизнью. Погуглила «как живут архитекторы» и выяснила, что работа сложная, график ненормированный, клиенты треплют нервы, а денег в итоге получаешь меньше, чем рассчитывал.

Поискала заодно и «как стать партнером в фирме», ведь без денег Джону не построить дом мечты, а мне хотелось проявить эмпатию (несмотря на то, что я против переезда).

Несколько раз мысленно повторила три заготовленных вопроса и, когда за столом повисло молчание, спросила у Джона, не раздражает ли его общение со строителями, производителями и поставщиками?

– Александра, у меня был трудный день, – ответил он.

– Еще я хотела спросить, знаешь ли ты, что проще всего стать партнером, если относишься к делу по-хозяйски, а для подчиненных играешь роль наставника?

– Хватит, – рявкнул Джон. – Ты еще тут!

И я ушла, потому что явно что-то напутала. Совершенно другой человек? Может, начать с внешнего вида? Керис из кожи вон лезет, чтобы отлично выглядеть. Да и мама не раз признавалась, что ради Джона старается быть красивой.

Я посмотрела несколько роликов о том, как преобразиться до неузнаваемости. Маминым тональным кремом выровняла цвет лица, а веки накрасила коричневыми, серебристыми и зелеными тенями, чтобы придать глазам выразительность. Волосы уложила маминой дорогущей сывороткой. Мои драные джинсы выглядели, пожалуй, затрапезно, поэтому я добавила к ним мамин пояс в стразах и черный топик – эластичный, тянущийся, так что я влезла, и с вшитым бра, которое приподняло мою грудь. Я едва узнала себя в зеркале. Будь я парнем, точно бы запала на такую девчонку. Вышла в гостиную, покрутилась перед Джоном и мамой и услышала: «Это мой топик? Сними, а то растянешь».

Я ответила, что он ей все равно велик (мама очень похудела). Джон поднял глаза от телефона, велел не пререкаться с матерью и идти делать уроки.

– Мне ничего не задали.

– У тебя экзамены на носу, наверняка что-нибудь задали.

Мама нахмурилась. Я догадалась, что она хочет сказать.

– Перестань его доводить, – сказала она, поднявшись за мной в комнату.

– А я и не довожу. Я хочу, чтобы он мной гордился.

– Ах вот оно что. – Мама со вздохом села на кровать.

– А почему так мрачно?

Мама молча меня рассматривала.

– Почему ты так на меня смотришь? – спросила я наконец.

– Если бы ты вела себя как следует, не было бы проблем.

– Я стараюсь. Я же тебе только что объяснила. Давай я приготовлю ему кофе?

Мама кивнула.

– Он любит эспрессо. Хочешь, научу?

Я смыла макияж, и мы принялись готовить кофе. Джон ушел в кабинет, чтобы завершить какую-то важную работу, а мама показала мне, сколько класть кофе, как взбивать молочную пену с помощью кофемашины и потом присыпать ее шоколадным порошком, как делают в кофейнях. Мы налили кофе в любимую чашку Джона, положили на блюдце новое песочное печенье, поставили на поднос.

– Вот умница, – сказала мама. – Это ему точно понравится.

Я поднялась наверх и стояла на пороге кабинета, пока Джон не заметил меня и не пригласил войти. Вид у него был довольный: оказывается, он как раз хотел кофе. Сказал, что я будто мысли его прочла. Джон отпил несколько глотков и съел оба печенья. Я глазела на него, не зная, то ли уйти, то ли дождаться, пока он закончит, и унести поднос. Я решила, что он сам скажет, как мне поступить, а потому ждала в стороне, чтобы не мозолить ему глаза.

– Все равно еще неделю ты будешь под домашним арестом, – наконец произнес он.

– Ладно.

– Я сержусь из-за вечеринки.

– Понимаю.

– Дурацкими вопросами за ужином и чашкой кофе вину не загладить.

– Нет, конечно.

Он допил кофе и протянул мне чашку.

– А теперь проваливай. Мне нужно поработать.

– Принести еще что-нибудь?

– В следующий раз сделаешь мне чаю. Примерно через час. И скажи маме, чтобы снова положила печенье: оно очень вкусное.

Будь приветливее. Извиняйся. Веди себя спокойнее.

Гораздо проще, чем я думала.

Мы с мамой вымыли посуду. Я помогла уложить Айрис. Мы сидели в гостиной, дожидаясь, пока Джон закончит работу и присоединится к нам. Я надеялась, мы втроем посмотрим кино, но появившийся наконец Джон сообщил, что уходит.

– Не поздновато для паба? – спросила мама.

– У меня встреча с клиентом.

– В такое время?

Джон нахмурился.

– Не начинай.

Вышел в коридор, обулся. Мама сняла с вешалки его пиджак, прижала к груди и спросила:

– Тебя сегодня ждать?

– Дай пиджак, пожалуйста.

– Да или нет?

– Ради бога.

Пожалуйста, мысленно взмолилась я, не надо.

– Я так по тебе соскучилась, хотела побыть с тобой, – добавила мама.

– Пиджак. – Джон протянул руку.

– Я не хочу с тобой ссориться.

– Но именно это ты сейчас и делаешь. Я уже опаздываю. По-твоему, клиенту это понравится?

Кровь стучала у меня в висках, перед глазами мелькали яркие круги. Я врезала коленом по журнальному столику, хрустальная ваза с фруктами упала на пол и разлетелась на мельчайшие осколки; апельсины и яблоки раскатились по ковру.

Джон ринулся из коридора в гостиную и уставился на разбитую вазу.

Я ойкнула.

Он так на меня посмотрел, что меня будто холодной водой окатили, даже сердце заколотилось.

– Прочь с глаз моих, – процедил Джон.

Из своей комнаты я слышала, как мама подметала осколки. Джон позвонил клиенту, отменил встречу, открыл бутылку вина и сказал:

– Так дальше продолжаться не может.

Мама пообещала, что завтра обязательно со мной поговорит, но Джон возразил, мол, все ее разговоры мне как об стенку горох.

Потом они включили телек, и больше я их не слышала. Наверное, лежали, обнявшись, на диване. Он рассказывал, как вымотался на работе, а она его успокаивала. Может, он попросил прощения за то, что нагрубил ей, и признался, что любит. Она ведь знает, что он очень сильно ее любит?