Мне выстлана дорога в ад

Если вы не из Биллингса, штат Монтана, то не ожидаете натолкнуться на кого-то из знакомых в аэропорту Биллингса, однако у багажной ленты стоит коллега Карла, врач из Нэшвилла, и его дочь-подросток. Они встречаются здесь с остальными членами семьи, чтобы провести двухнедельный отпуск. Доктор спрашивает о наших планах.

Карл прочищает горло – Мы едем в Бэдлендс, – говорит он. – А оттуда в Йеллоустоун.

– То есть – поход?

Можно ли назвать это походом? Нет, назовем это своим именем.

– Мы арендуем «виннебаго», – говорю я.

– Винни-Гагу? – переспрашивает доктор.

– Мы их ненавидим, – берет слово его дочь – на случай, если от меня ускользнул подтекст.

Доктор мрачно кивает: – Они засирают заповедники. Ездят со скоростью пять миль в час. Эти хреновины повсюду. Ненавижу их. Зачем вам путешествовать на «виннебаго»?

Я отвечаю, что это редакционное задание, и, честно говоря, это единственная причина, по которой меня можно затащить в дом на колесах. Мы не в отпуске. Это журналистское расследование. Мой план состоит в том, чтобы внедриться в эту культуру, обличить ее адептов в чрезмерном потреблении топлива, рассказать о пагубных последствиях подобного образа жизни для здоровья, короче, поддержать идеологию редактора. Но признаваться в подобном, дожидаясь чемодана, не в моих правилах.

Карл переминается с ноги на ногу – не хочет оказаться втянутым. Я не напоминаю ему, что, вообще говоря, его никто не приглашал. Я намеревалась вести фургон в одиночку, а он сам нарисовался в последний момент. Некоторое время назад мы с Карлом расстались, что делает эту поездку сомнительной возможностью рассмотреть вопрос о воссоединении. Но мы, конечно же, не скажем об этом доктору из Нэшвилла, поскольку он, раз уж на то пошло, не в курсе, что мы расстались. Карл пытается увести разговор в сторону, спрашивая о матери своего друга, как вдруг лицо доктора светлеет. Он поворачивается к дочери.

– Помнишь, как она горела? – спрашивает он, касаясь сокровенного семейного воспоминания.

Широченная улыбка. – Все заволокло дымом, – отвечает девочка.

– Это было пару лет назад, – говорит нам доктор, и впервые за все время он действительно оживлен беседой. – Мы обогнали еле ползущий по Йеллоустоуну «виннебаго», а затем, на обратном пути, снова увидели тот фургон: он полыхал. Обшивка горела быстро, – руками он изображает пляшущие языки пламени. Затем вновь приходит в себя. – Никто не пострадал. Но как же здорово было на это смотреть.

Дочь кивает: – Мы вылезли из нашей машины. И пустились в пляс.

Интересно, люди из того горящего «виннебаго» потом расстались? Допустим, они бороздили Америку, чтобы проверить свои чувства на прочность, и все, что в итоге увидели, – пляшущие языки пламени?

* * *

В первую ночь все просто: один гостиничный номер, две кровати. Наутро мы отправляемся в прокат, чтобы забрать наш двадцатидевятифутовый «виннебаго». По телефону эта цифра звучала как что-то внушительное, но, оказавшись на стоянке, мы видим, что это довольно легкая машинка. Остальные значительно крупнее. Куда ни повернись, всюду шины, стекло, алюминий и сталь. Наш фургон только сошел с конвейера, и, поскольку вернуть его необходимо в идеальном состоянии, все внутри закрыто пленкой – пол, стол со скамейками, водительское кресло, кровать. Пахнет полихлорвинилом; запах вполне себе. Пол, юноша бледный и доброжелательный, которому поручено ввести нас в курс дела, спрашивает, управлял ли кто-нибудь из нас прежде домом на колесах.

– Нет, – говорит Карл. Я качаю головой.

– Вообще не проблема. – Он улыбается беспроблемной улыбкой. – Я кучу людей этому научил.

На боку нашего «виннебаго» косыми кокетливыми буквами написано «Минни», потому что у домов на колесах всегда милые имена («Праздношатун», «Загорыныч», «Деревенщина», «Мародер»), которые отлично сочетаются с надписями на чехлах запасок: «Ушел порыбачить» или «Еду на честном слове». Пол показывает, как раскатать тент перед входом, долгий и сложный процесс, смутно напоминающий установку гигантской гладильной доски. Дает подробные инструкции по опорожнению и наполнению резервуаров. (104 галлона для воды, 55 для бензина – чуть меньше десяти миль на галлон). Он протягивает ключи, и я забираюсь на водительское место, потому что это мое задание, моя работа, и вообще я не возражала против поездки в одиночестве. Карл садится в пассажирское кресло.

В фильме Альберта Брукса 1985 года «Потерянные в Америке» пара вкладывает все свои сбережения в путешествие по стране в гигантском доме на колесах. Смотреть, как Брукс рулит, пока Джули Хэгерти разогревает в микроволновке тосты с сыром, забавно. Смотреть, как грохочущий левиафан карабкается по холму в пробке, тоже забавно. Два человека за рулем кемпера – само по себе бунтарство, достойное целого фильма, и все же я не смеюсь. Хотя я уверена, что в целом справлюсь с этой махиной в пути, прямо сейчас у меня серьезные сомнения по поводу того, как сдавать назад. После минутного колебания я разворачиваюсь в сторону парковки. «Я не смогу».

Карл понимает меня как раз настолько, насколько это необходимо. Встает, меняется со мной местами и садится за руль. Ему кое-что известно о том, как сдавать назад, а в том, что касается парковки, он просто гений. Но этого недостаточно, чтобы у нас все получилось. Развернув эту штуковину, он не спрашивает меня, хочу ли я, чтобы сперва повел он, потому что знает: именно этого я и хочу.

Мы вливаемся в утренний поток машин в центре Биллингса, обернутые в пластик сиденья баюкают нас, как диваны компании «Лей-Зи-Бойз». Два квартала спустя черно-белая собака выскакивает на дорогу и несется прямиком под наши колеса. Карл вдавливает педаль тормоза. И тут нам открывается Первая великая истина кемпера: подобно океанскому лайнеру или нефтяному танкеру, его не так легко остановить. Пока Карл прижимает педаль к полу, я ору на собаку: «Кышь! Кышь!» Возможно, мы отдавили ей хвост, но собака спасена, и, едва остановившись, мы ликуем. Мы не задавили собаку в первые пять минут нашего путешествия! Мы говорим это друг другу вслух. Доброе предзнаменование! Хороший знак! Пять минут в «виннебаго», и до сих пор никто не пострадал.

Несколько определяющих деталей нашей совместной жизни: Карл бросил меня, когда мне этого не хотелось, и решил вернуться, когда я больше его не ждала. Он настаивал. Мы ругались. Я сказала ему убираться, но он не послушал. Шли месяцы, месяцы, месяцы, а он все не уходил. И вот мы сидим в доме на колесах, направляясь на восток.

После остановки в продуктовом, чтобы пополнить припасы, мы толкаем тележку, наполненную едой, через парковку к боковой двери «Минни». Мы не взяли пластиковые пакеты. Карл вытаскивает из тележки связку бананов, я стою на ступеньке и принимаю. Затем кладу бананы на кухонную стойку. Наши торсы двигаются, ноги остаются неподвижны. Когда все выгружено, мы откатываем тележку обратно в загон и возвращаемся в фургон, чувствуя, что время против нас. Какой-то важный шаг между магазином и кухней был потерян. Мы распаковываем сумки, едим сэндвичи с арахисовой пастой, по-прежнему оставаясь на парковке у продуктового. Меня одолевает сильнейшая апатия. Зачем куда-то ехать? Почему бы просто не остаться здесь?

* * *

На автострадах штата Монтана нет ограничения скорости, а мы тащимся шестьдесят миль в час. Машины проносятся мимо, как шарики в пинболе. Вероятно, мы могли бы ехать быстрее, но в этом нет никакого смысла. Наш приблизительный план состоит в том, чтобы двигаться на юг по магистрали до Вайоминга, потом на восток до Южной Дакоты, а в конце оказаться в Йеллоустоуне. Наш вагончик арендован на неделю, так что времени у нас вагон. Если уж водить «виннебаго», я рада, что делаю это на Западе. Запад большой. И машина у нас большая. Мы выписываем многозначительные зигзаги на фоне бескрайнего неба. Куда ни глянь, везде пусто и тихо, как в океане, будто мы плывем по прерии на шхуне, рассекая волны. Этот мир никак не связан с тем, в котором мы живем, где мы ответственны за нашу работу, за возложенные на нас ожидания, за нашу собаку, которая теперь вообще-то моя, потому что мы больше не встречаемся. Мы не говорим о том, что между нами пошло не так и возможно ли это исправить. Мы слушаем радио, обсуждаем проплывающие мимо пейзажи, и, хотя я умалчиваю об этом, у меня есть стойкое понимание того, как странно было бы управлять «виннебаго» в одиночку.

Через какое-то время мы догоняем грузовик, который едет еще медленнее, чем мы, и Карл, после долгих переговоров с зеркалом заднего вида и ряда препирательств со мной – его лоцманом и человеком, чье имя указано в страховке, – решает обогнать грузовик, и именно в этот момент мы подрезаем двоих плывущих рядом мотоциклистов.

Мы впиливаемся обратно в правый ряд.

В глазах смотрящих на нас мотоциклистов не ярость, скорее удивление – жизнь все еще проносится перед ними. Сзади следует еще группа из десяти-двенадцати мотоциклов. У меня трясутся руки. Карл дрожит всем телом. Когда-то он сам подумывал о том, чтобы купить мотоцикл. «Я их в упор не видел», – говорит он, подводя нас ко Второй великой истине кемпера: ты много чего будешь не способен увидеть. Этот урок важен, даже если вы не собираетесь водить кемпер. Это относится к любому транспортному средству, где есть душевая кабина и большая кровать.

* * *

Наш маршрут распланирован, но мы решаем выехать на другую автостраду. Впрочем, какая разница? Мы не бронировали отели. Наш отель с нами. Как и наш ресторан. Мы черепахи, несущие на спине свой мир. Как только мы съезжаем с автострады, нам больше не нужно переживать, что мы едем слишком медленно для тех, кто сзади нас. В следующие два часа нам не попадается ни одной машины.

Не путайте Восточный Вайоминг с Западным. Здесь никого нет. Где-то впереди на дороге стоят коровы, но до них еще тоже далеко. На этот раз мы знаем, что оттормаживаться нужно раньше, чем кажется необходимым, и постепенно мы замираем в ожидании, пока коровы пройдут. Мы нигде, и в то же время у нас пятьдесят галлонов бензина и сто галлонов воды.

Приятный темный вечер, мы оказываемся недалеко от ранчо, где я гостила много лет назад, и я говорю Карлу, что хозяева не будут возражать, если мы припаркуемся у амбара и проведем там ночь. (На языке кемперистов это называется «беспалевная швартовка»). Когда мы подъезжаем к ранчо, там никого нет. Карл опускает шторы, я включаю генератор, внутри «Минни» горит яркий свет и стоит жужжание, как в промышленном холодильнике. Мы забираемся в постель, пытаемся читать, пытаемся заснуть, но куда там. Мы выключаем генератор, и нас захлестывает льющейся в окна тишиной, и непроницаемая тьма накрывает нас.

– Это самое странное, что я делал в своей жизни, – шепчет Карл. – Как будто мы ночуем в багажнике.

Мы лежим по разные стороны кровати, и, когда ворочаемся, закрытый пластиком матрас похрустывает под нами.

– Пошли наружу, – шепчу я в ответ.

И вот мы на улице, карабкаемся по лестнице на крышу «виннебаго» и растягиваемся на металлической крыше, чтобы посмотреть на звезды. Этой ночью так много падающих звезд, что невозможно избавиться от мысли, что рано или поздно они закончатся. Понаблюдав за угасанием миллионов звезд, мы становимся сонными и спускаемся обратно в нашу кровать.

Ночью меня будит гроза. Каждый раз, когда вспыхивает молния, небо освещается на несколько секунд. Нас раскачивает от грома и оглушает дождем, а затем в стеклопластиковый сайдинг начинает биться град. Как будто Сэнди Коуфакс швыряется персиковыми косточками. В нашем жестяном домике уютно, я переворачиваюсь на другой бок и снова засыпаю.

На следующий день мы едем к Башне Дьявола, чтобы увидеть эту лишающую дара речи странную монолитную скалу. В день, который оказывается жарче, чем ожидалось, мы забредаем дальше, чем планировалось. Мы возвращаемся в «Минни» и едем полчаса, пока не осознаем, что выжаты, истощены. Доползаем до стоянки, включаем генератор, врубаем кондиционер и проваливаемся в коматозный сон. И вот вам Третья великая истина кемпера: где бы вы ни были, вы не более чем в пятнадцати шагах от кровати. При всем моем фундаментальном недоверии к домам на колесах, они сочетают в себе два моих любимых занятия: вождение и поваляшки.

Когда через час я выглядываю в окно, вплотную к нашему дому на колесах припаркован другой, и парнишка, жующий сэндвич за как бы обеденным столом, тоже смотрит в окно. Он машет, я машу в ответ и через несколько минут сажусь за руль и выезжаю с парковки. Теперь, когда я привыкла, вождение уже не так утомляет. Но вот заезжать на заправки тем не менее выматывает. Мы тратим около 50 долларов в день на топливо, и, пока я стою у колонки и смотрю на бегущие цифры, мне приходится напоминать себе, что все это оплачено редакцией. Когда в новостях говорят о зависимости американцев от ископаемого топлива, речь непосредственно обо мне, управляющей «Мин-ни». Война в Персидском заливе велась и была выиграна ради меня.

Поздним вечером мы с трудом находим палаточный лагерь Бэдлендс, где у нас забронировано место, и, когда наконец добираемся, уже совсем темно. Над нами звезды Северной Дакоты – те самые, что не опали прошлой ночью в Вайоминге, – мерцают по всему небосводу. Окошки кемперов, стоящих вдоль тропинок, светятся прохладным телевизионным светом. Дети скучиваются вокруг антимоскитных свечей на столах для пикника. Как будто мы на любой пригородной улице в мире.

Но с первыми рассветными лучами становится ясно, что этот автопарк и близко не пригород. Мы определенно в Бэдлендсе, и бритвенно-острые утесы, возвышающиеся над крышами множества аккуратно припаркованных кемперов, определенно производят эффект. К шести часам солнце светит так же ярко, как и в полдень, и кемперы готовы отправляться дальше. Карл замечает номера штата Теннесси на большом автобусе «Аллегро Бей». Этого ему достаточно, чтобы постучать в дверь. Карл дружелюбнее и храбрее меня, и не в пример лучше разбирается в уходе за большими транспортными средствами. Я все мотаю на ус. В «Аллегро» оказывается пожилая семидесятилетняя пара, а также их дочь и ее муж, тоже из Нэшвилла. Пожилой мужчина находится в процессе опорожнения отстойника для «черной воды» в небольшую металлическую дыру в днище. Я спрашиваю, не тесновато ли это – путешествовать вчетвером в Аллегро. Его зять рассказывает мне, что из Нэшвилла они с женой по воде добрались до Южной Америки, а оттуда переправились в Европу. Путешествие заняло шесть лет. Вот это было тесновато.

Из Нэшвилла по воде до Южной Америки? Такое вообще возможно?

– Сплавляйтесь по реке Тимс-Форд, – сказал мне зять. – Как доберетесь до Миссисипи, сворачивайте налево.

До сих пор мы с Карлом вполне себе уживались в «виннебаго», должна это признать. Обсуждаем, а смогли бы мы шесть лет провести в одной лодке. Карл полон энтузиазма. Он думает, мы бы справились. Мы идем на блинный завтрак к кучке столиков рядом с офисом. Через дорогу девочка в ярко-оранжевом бикини снова и снова прыгает в наземный бассейн. Два блинчика за доллар и пять центов. Мы садимся с Родни и Рондой, которые направляются из Миннесоты на моторалли в Стерджисе. На Ронде бра из замшевой ткани, стеганное кожаным шнурком. На ней черные кожаные штаны с длинной бахромой по бокам. Молодая, загорелая, худощавая, с пышными вьющимися золотыми волосами. Родни, который очевидно от нее без ума, выглядит до обидного средненько в своих брюках хаки и рубашке поло.

– Вы байкеры? – спрашивает он.

– Ну какие они байкеры, – говорит ему Ронда. – Посмотри на их волосы. Уж больно свеженькие.

Полагаю, она имеет в виду, что я выгляжу как член команды «виннебаго». Моя кожа не обветрена, а одежда не усеяна дохлыми насекомыми, как у байкеров, я не помята и не загорела, как походники. Моя блузка и ногти чисты. Внезапно я чувствую, что являюсь олицетворением всего того, что мне не хотелось бы олицетворять, – благополучия, семейственности, податливости.

Они спрашивают, не заедем ли мы на моторалли в Стерджисе, и мы, не имея ни планов, ни байков, отвечаем согласием.

– Крутяк, – говорит Ронда, демонстрируя свои ладненькие зубы, свое ладненькое все. – Я вас покатаю.

И вот уже Карл садится на «харлей» позади Ронды. Он убирает руки за спину, она тянется назад и, взяв его руку, кладет ее на свою узкую голую талию, прямо над застежкой штанов. «Держись!» – кричит она, и он держится; а что ему еще остается. Из «виннебаго» на «харлей»: Карл дает деру вместе с Рондой, а я смотрю ему вслед. И чувствую что-то вроде зависти, горечи и гордости тем, какой он у меня смелый. Они удаляются от нас по узкой дороге, в направлении гор в этом великолепном свете. Карл и Ронда. Вот их уже и нет.

Родни качает головой. «Она просто нечто», – говорит он задумчиво.

– Вы пара? – спрашиваю я, зная, что это не так, даже не близко.

– Нет, мы соседи, – говорит он мне, по-прежнему всматриваясь в точку на горизонте, где растворились та, кого он любит, и тот, кого люблю я. – Я вроде как сопровождаю ее в Стерджис. Это слишком долгий путь, чтобы ехать одной.

Он рассказывает мне, что Ронда работает секретаршей в стоматологическом кабинете.

Мы с Родни доедаем блинчики и собираем бумажные тарелки, и в тот самый момент, когда я думаю, что они больше не вернутся, они возвращаются. Карл улыбается всем лицом, слезает с байка, похлопывает Ронду по плечу и идет прямиком ко мне.

– Давай, а теперь ты! – говорит он. Его радость вибрирует в разгоряченном воздухе. Я сижу на скамейке для пикника, парализованная предложением. Карл из тех, кто запрыгивает на байк. Я из тех, кто остается и доедает блинчики. – Энн, – говорит он.

– Она же только приехала, – говорю я, и сама слышу, как дебильно это звучит.

Ронда поддает газу и делает размашистое движение своей загорелой рукой, и я подхожу, сажусь позади нее на байк и обнимаю ее за талию. «Держись», – кричит она мне, и вот уже и нас нет.

Твое транспортное средство полностью определяет твой взгляд на мир. В «виннебаго» мы видим мир из окна нашего дома. Мы смотрим, как он спокойно катится мимо окна нашей машины. Но на байке, позади Ронды, вихляя из стороны в сторону, я становлюсь вон теми лиловыми горами. Асфальтом, небесными пташками. Я помню все о тех двадцати минутах, что провела в облаке развевающихся волос Ронды. Люди готовы умирать на мотоциклах, потому что в такие моменты, как тот, в Бэдлендсе, в Южной Дакоте, они по-настоящему, глубоко живы.

– Он тебя любит, – кричит Ронда, оборачиваясь ко мне.

– Я тоже об этом слышала, – кричу я в ответ.

К тому времени, когда мы возвращаемся в палаточный лагерь, стадо кемперов убралось. Столы для пикника пустуют на травянистых щелях между полосами гравия и песка. Соединительные столбы для воды и электричества торчат из земли, как колонки в кинотеатре под открытым небом. Вместо экрана горы, небо и больше ничего.

Мы прощаемся с Родни и Рондой, говорим, что, возможно, увидимся в Стерджисе, хотя мы так и не увидимся. Мы едем на мотоциклетное ралли в нашем «виннебаго», паркуемся как можно дальше и входим. Мотоцикл, пересекающий национальный парк ранним утром, – это очень красиво. Двести тысяч мотоциклов с прилагающимися к ним двумястами тысячами мотоциклистов – нечто совершенно иное. Через десять минут мои романтические представления о байках сходят на нет, и вновь меня манит наш фургон и обещание пустой дороги.

* * *

Наш «виннебаго» – теплое гнездо, плавучая база, и, когда мы возвращаемся с прогулки или пробежки по какому-нибудь маленькому городу, я рада видеть эту огромную китообразную громадину, припаркованную на обочине. Мы становимся экспертами по части стоянок на одну ночь и чувствуем себя превосходно. Мы опорожняем баки с фекалиями под проливным дождем. Мы ночуем в прекрасной тенистой роще в Шеридане. В Коди мы останавливаемся в паршивом кемпинге («Ближайший к родео!»). Но где бы мы ни опустили шторы, где бы ни засунули пакет с поп-корном в микроволновку, это всегда то же самое место. Уходя с родео в одиннадцать вечера, я рада, что не нужно искать мотель или ставить палатку. Рада, что не нужно есть что попало, или распаковывать чемодан, или разводить огонь.

Наконец мы добираемся до Йеллоустоуна – для «виннебаго» это как верхнее течение для лосося. Здесь все друг другу рады – скромный конверсионный фургон припаркован между шикарными моделями с навороченными интерьерами, достойными жены мафиозного босса. Под тянущимися ввысь пиниями мы все братья. К бортам некоторых фургонов приделаны карты Соединенных Штатов и Канады с цветными вставками для каждого посещенного штата или провинции. Под некоторыми навесами есть крытое ковровое наружное покрытие, цветы в горшках и ветряные колокольчики, садовая мебель, чучело медведя, держащего американский флаг. По утрам воздух наполнен запахом яичницы и колбасок. Это как попасть в жилой квартал пятидесятых годов – с добродетельной респектабельностью, такой китчевой, такой очевидной, что нормальным желанием было бы начать надо всем этим потешаться, но я даже этого больше не могу. Я пытаюсь вспомнить, как опустить тент.

На круизной лодке по Йеллоустонскому озеру я знакомлюсь с Пэт, пенсионеркой примерно шестидесяти пяти лет, которая уже восемь лет путешествует в своем «виннебаго». Ее муж умер в прошлом январе, и с тех пор она ездит одна. Когда я спрашиваю, где ее дом, она отвечает, что у нее нет дома. «Дети живут на юге Калифорнии», – говорит она. В этот день Йеллоустонское озеро похоже на открытку – лепные облака, ныряющие скопы. Спрашиваю Пэт, часто ли она бывает здесь, она отвечает, что нет, не была уже давно. Когда здоровье ее мужа ухудшилось, он плохо переживал подъемы. Теперь, оставшись одна, она смотрит на горы. Жизнь коротка, говорит она мне. Из дома на колесах она переедет только в дом престарелых.

* * *

В наш последний вечер в Йеллоустоуне мы с Карлом едем вдоль реки Мэдисон и видим купальщиков. Въезжаем на стоянку, переодеваемся и идем к воде. Входим в холодную воду и плывем, отдаваясь течению, пока не чувствуем усталость и голод. Возвращаемся в «Минни» и по очереди принимаем душ. Я готовлю вполне приличный ужин на нашей кукольной кухне, мы моем тарелки, расставляем их и едем дальше.

Виннебаго позволил мне вырваться на свободу. Я плавала в холодных реках, ела блинчики с незнакомцами и сворачивала на сомнительные дороги, не беспокоясь о том, где или когда мне нужно быть. Полагаю, это дало свободу многим людям, старикам и парам с детьми – дома на колесах позволяют сорваться с места и посмотреть, что им может предложить эта страна. Возможно, они не карабкаются по горам, не сплавляются по порогам или не исследуют пустыни, но они в пути. Кто я такая, чтобы говорить, как другим проводить каникулы?

Думаю, Четвертая великая истина кемпера звучит так: они не нравятся только тем, кто никогда не пробовал.

У меня ощущение, будто меня отправили рассказать о вреде крэка, а я вернулась с бутановой горелкой и трубкой. Тайно внедрилась в религиозное сообщество, а вернулась в шафрановых одеждах и с побритой головой. Я влюбилась в мою рекреационную повозку.

И я влюбилась в Карла; ради этого, как теперь понимаю, и стоило все затевать. Широкие просторы Америки, по которым мы проехали в нашем двадцати-восьмифутовом доме на колесах, перезагрузили наши отношения, хотя, возвращаясь в Биллингс и возвращая «Минни», мы оба чувствуем беспокойство. Подходим к торговой площадке, переполняемые идеями. Мы могли бы поехать домой, или поехать в сторону дома и посмотреть, где окажемся. Вот, например, прекрасный тридцатифутовый «Эйрстрим Классик», и на минуту нам кажется, это именно то, что поможет нам остаться в этом состоянии навечно. Но практически вытащив кредитки, мы приходим в себя. Мы знаем, что должны сделать эту работу без дома на колесах, который, в конце концов, не более чем мощный костыль любви. Я знаю, что произойдет, если мы купим «Эйрстрим», что скажут наши друзья. Никто никогда не предложит нам припарковаться у их дома. Мы будем изгнаны из приличного общества. Станем беженцами на дороге. Впрочем, мы бы не возражали.

1998