Светлая голова

– О вашем прошлогоднем альбоме «Кранты». Заглавная песня на пластинке отличается от той версии, которая звучала на концертах до выхода альбома. Было: «…И вся «Единая Россия» со знамёнами провалится туда». Стало: «…Генералы со знамёнами и пушками провалятся туда».

– «Единая Россия» превратилась в пустое место. Говорить о ней стало неинтересно. На момент написания песни эта партия сильно бесила меня. Например, проплаченными пропутинскими митингами. Помню, я покупал в московском магазине средней дороговизны бутылку коньяка. У стенда с французскими сортами застал группу людей. Судя по их изумлению, они приехали даже не из Липецка и не из Ростова, а из города Шахты (в крупных городах людей не удивишь коньяком «Наполеон»), У всех пятерых в руке было по пять тысяч одной бумажкой, и они жадно выбирали, что взять. А рядом как раз проходил митинг единороссов. Ничего не утверждаю. Рассказываю, что видел.

– Получается, строчка про ЕР пелась на потребу текущего момента?

– В каком-то смысле. Социальная сатира всегда пишется на потребу текущего момента.

– Макаревич говорил, что его не привлекает подход «днём в газете – вечером в куплете».

– Меня тоже. Такие эксперименты возможны и-но-гда. Они не стоят фиксации. Это хорошо в формате капустника, концерта. Посмеялись – забыли. Фельетон – вещь сиюминутная.

– Пожалуй, главная песня на альбоме – «Я офигеваю, мама». Она целиком посвящена событиям майдана?

– Майдан затронут только в одном месте: «Распалённый братской любовью народ аплодирует братской войне». Упрёк адресован как россиянам, так и украинцам. В остальном песня не имеет к Украине никакого отношения. Это песня о России. Я писал её мучительно долго, дольше года.

– «Этот город всё время ломают и жгут…» Речь не о революционерах?

– Нет, о другом. Это было, кажется, в Томске… Почти в самом центре города я увидел выжженную территорию: сгорел район деревянных домов. Рассказали, что это был поджог. Кому-то очень захотелось построить там многоэтажки. Да что далеко ходить. В Москве на Смоленской площади сожгли здание с болгарским ресторанчиком. Его пытались выдавить – не получалось. Тогда прибегли к крайней мере, и теперь там стоит здоровенный торговый центр. Это довольно распространённая в России практика. Некоторые методы девяностых отнюдь не ушли в прошлое. В провинции – особенно.

– «Я читал их газеты и пил их вино. И, признаюсь тебе, отвратительно пьян». Неужели вы о себе? Тоже попадаете под влияние СМИ?

– Не стоит полностью отождествлять меня с лирическим героем. Речь о том, что человек не может противостоять машине пропаганды. Так или иначе даже самая светлая голова впадает в опьянение от того, что транслируют через экраны и динамики.

День выборов

– Уже через год выборы в Госдуму. Ожидаете политических страстей?

– Не ожидаю. Украинский кризис накрыл российский протест гробовой доской на долгие годы. Сейчас не только обыватель, но и умеренный оппозиционер вроде меня не откроет рот и не вякнет что-либо в поддержку акций протеста. Потому что – да, вот к чему это может привести. Кроме того, сейчас страна занята «маленькой победоносной войной». Когда идёт война, западло выступать против своей страны и тех, кто ей управляет. Западло выступать за поражение в войне, как большевики в семнадцатом году. Порядочные люди, я думаю, этого не сделают. Так что ближайшие выборы, скорее всего, будут совсем уж фикцией.

– Напоследок – один из вечных русских вопросов. Заглавный герой вашей песни «Робот Виталий» умирает из-за перегрева, поскольку избегает выпивать антифриз с другими роботами. Вы всерьёз призываете слушателей к употреблению «антифриза»?

– Пожалуй, всерьёз. Я искренне полагаю, что единственная психотерапия в этой стране – двое друзей напротив. Или хотя бы один. Я сам прибегаю к этому рецепту и другим советую.

– Вы не играете корпоративы для производителей табака и алкоголя, а сам алкоголь, получается, популяризируете.

– Все мы сотканы из противоречий. Я веду здоровый образ жизни и при этом выпиваю. Лучше отказаться от того или от другого, чтобы уже добиться какого-то результата: либо сойти в гроб пораньше, либо окончательно оздоровиться. Но как-то не получается.

Чиж: «Конформизм это что?»

«АН» № 496 от 11.02.2016

Вокалист, мультиинструменталист, автор песен Сергей Чиграков более известен как Чиж. «А не спеть ли мне песню о любви?», «У меня пока всё о'кей», «Ты ушла рано утром, пока я ещё спал», «Вот пуля просвистела, в грудь попала мне», «Такая, блин, вечная молодость» – строчки из песен группы «Чиж & С°» знает вся страна.

Родом из андеграунда

– «Он был простой советский рокер, во барабаны громко бил, но лиха беда случилась, и КГБ его забрил», – поёте вы. Или так: «С известной долей гордости вспомнить кулаки люберов…» Ностальгируете?

– Я не живу этими воспоминаниями – так, иногда память что-то подбрасывает. Вспоминаю те дни с улыбкой. Но чтобы мечтать вернуться туда – нет, конечно. Да я и не теряю связи с теми ребятами, с кем всё это начиналось. К сожалению, они по-прежнему в андеграунде. Одних уж нет, а те далече.

– Настоящее искусство рождается под прессингом?

– Наверное… А что такое настоящее искусство?

– Может быть, искусство бессребреников?

– А битлов куда мы в таком случае отнесём? (Смеётся.) Меня тот прессинг, о котором говорят, особо не касался. Я играл музыку, которую хотел играть. Кто-то вырубал мне свет на фестивалях, но не более того. Что-то жёсткое, слава богу, меня миновало. Поддерживал ли кто-то наверху движение люберов против нас – понятия не имею. Я вырос в Дзержинске, и у нас происходилото же самое, но не называлось движением люберов, как в Москве, потому что города Люберцы рядом с Дзержинском не было. У нас была простая шпана. Потом таких людей стали называть гопниками.

– «И вроде бы он не предатель, он по-своему прав…» Уместно ли ставить вопрос о предательстве в отношении музыканта, который покинул андеграунд и монетизировал своё творчество?

– Ты вспоминаешь старую песню – это год 90-й. Мне сейчас трудно сказать, что я имел в виду. Написалось и написалось… Думаю, о предательстве говорить не приходится. У каждого своя жизнь. Если кто-то не оправдал чьих-то надежд, это проблема того, кто надеялся.

– Покойный лидер «Короля и Шута» Михаил Горшенёв оскорбился, когда его назвали коммерческим музыкантом. А вы бы как к этому отнеслись?

– Коммерческий музыкант? Ну и словосочетание… Ко мне в процессе написания песни ни разу в жизни не приходила сбоку мысль: а как бы так лучше написать, чтобы это, как ты выразился, монетизировать? А вообще, если у кого-то получилось хорошее произведение, – это здорово. И хрен с ним, о чём автор думал во время написания. Всё равно почти всегда найдутся те, кто будет плеваться от твоего произведения, каким бы оно ни было.

– Художник не должен быть голодным?

– Художник должен быть голоден только до самосовершенствования, познания мира, искусства. И это не к одним лишь художникам относится – ко всем людям. А если музыкант на сцене от голода в обморок упадёт, кому станет лучше?

– «Цены повышаются, их цены ужасно растут…» Как актуальны эти старые строки в наши дни!

– Всё повторяется, всё идёт по кругу (смеётся).

– Песня вышла в 1995-м – она посвящалась гайдаровским реформам?

– Нет. Я написал её в армии (Чиж проходил срочную службу в Латвии с 1983 по 1985 год. – Прим. «АН»), А в армии до повышения цен – как до одного места, сам понимаешь. Опять же – так написалось. И строчка о том, что «в здании театра скоро будет новый детский приют», тоже сама собой возникла.

– На том же вашем альбоме есть слова: «Мама, я очень болен. Мама, нас лечат не те врачи. Те, кто нас заразил этим, врачуют нам раны. Именно поэтому я неизлечим». Тоже актуально звучит сейчас. И я не про свиной грипп.

– Автор этого текста не я, а мой приятель Женька Варва. Пусть он и комментирует. Возможно, слушатели сами подспудно подгоняют песни под современные обстоятельства.