Роман Афанасьев

Лифт все не ехал. Игорь глянул на часы — так и есть. Опаздывает. Светка, наверно, уже вышла из дома и бредет к метро. А ему еще билеты покупать. Позвонить, сказать, что опоздает? Нет. И потом, он еще может успеть. Придется, конечно, заложить большой крюк — на метро сначала спуститься до кольца, потом перебраться на соседнюю ветку и еще вверх пару остановок, но все равно так быстрее, чем на автобусе. Ходят они плохо, на дорогах пробки, да и народу полно — воскресенье. Это только кажется, что напрямик быстрее. Ничего подобного. Вот если поймать тачку — такси или частника, — тогда быстро доберешься Но на такси нет денег. Лучше рискнуть, а после сеанса купить Светке большую красную розу на длинной ножке — она такие обожает.

Игорь прислушался. Этажом ниже голосил мелкий ребятенок, а дверцы лифта глухо стучали, пытаясь прожевать детскую коляску. Зло ткнув пальцем в красный глаз кнопки, Игорь посмотрел на лестницу. Потом на лифт. И застучал каблуками по ступенькам, решив, что так выйдет быстрее.

Он опаздывал, жутко опаздывал. Некрасиво. Беспардонно. Конечно, Светка не обидится. И ничего не скажет. Выслушает все оправдания и кивнет. Но огонек в ее зеленых глазах потухнет, вечер будет испорчен, и Игорь никогда себе этого не простит. Только не сегодня. А такси… Подкатить бы с шиком-блеском, выбраться с заднего сиденья с букетом алых роз, небрежно ступить в московскую лужу лакированным итальянским ботинком, запахнуть черное пальто…

Не в этой жизни. Институт давно позади, работа есть, он не голодает, слава богу. Но больше ничего нет и не предвидится. Ситро, метро и домино — вот что его ждет в ближайшем будущем. И Светку. Если только она согласится. И если он, Игорь Петрович Бортников, конь пернатый, не опоздает к началу сеанса.

Из подъезда Игорь выбежал, как из вражеского окружения вырвался, — отчаянно топоча, не видя пути. Распахнул дверь и тут же шарахнулся в сторону, едва не сбив Марьванну со второго этажа. Та буркнула вслед что-то грубое, про молодежь, но Игорь был уже далеко.

Он выбегал со двора, когда ему навстречу вывернулась белая «шестерка». Игорь отпрыгнул, завизжали тормоза, и машина встала. Бортников собрался обматерить водилу, но тот выглянул из окна, и Игорь сдержался. Он сразу его узнал — Славка Седов по кличке Седой Вообще-то он жил в соседнем дворе, но было время, когда они тусовались в одной компании. Потом дорожки разошлись. Никогда особо не общались, как-то не находилось общих тем. Кстати, и со Светкой Левыкиной он познакомился на одной из тех старых вечеринок… Светка!

— Привет, — выдохнул Игорь. — Слав, подкинь до зеленой ветки, а? Опаздываю.

Славик окинул Бортникова тяжелым взглядом, покачал головой, собираясь отказать. Но вдруг передумал. Поджал губы, кивнул:

— Садись.

Игорь устроился на заднем сиденье и, когда машина тронулась, блаженно вытянул ноги. Все устроилось как нельзя лучше. Успеет и билеты купить, и Светку встретить. Еще бы лакированные ботинки…

Бортников запустил руку в карман, достал кошелек и окинул тоскливым взглядом скудную наличность. Самое тяжелое время — эта зарплата уже кончается, а следующая еще через неделю только. Хватит на кино и на цветок. И пожевать чего-нибудь в забегаловке. Или…

Игорь задумчиво глянул на русый затылок Славика. Тот молчал, не желая, видно, общаться с нежданным пассажиром. А может, у него денег занять? Нет, пожалуй, не стоит — вон, сидит недовольный, дуется. Ну и пес с ним. С зарплаты пивом угостить — ив расчете.

Погрузившись в размышления о том, где достать денег, Игорь не заметил, как Славик начал тихо бубнить. Даже не понял, что к нему обращаются. И только когда окликнули по имени, очнулся.

— А? — спросил он. — Чего?

Славик глянул на него в зеркало заднего вида и сразу же отвел взгляд.

— К Светке? — хрипло спросил он.

— Ага, — отозвался Игорь и глянул в окно.

Ехали они по глухим закоулкам, мимо старых обшарпанных пятиэтажек. Похоже, Седов выбрал уж очень короткий путь — через дворы. Но это Игоря только обрадовало — так быстрее.

— А я к тебе ехал, — признался Славик.

— Ко мне? — удивился Игорь. — Зачем?

— Поговорить. Давно собирался, да как-то времени не было.

Бортников повернулся и снова глянул на затылок Седого — белобрысый, коротко стриженный затылок. Вот это номер. Неужели этот гад когда-то к Светке подбивал клинья? Может, гулял с ней? Да нет, она бы рассказала. Влюблен безответно? Устроит сцену ревности? А, черт, как не вовремя…

— Ты слышал про творцов? — спросил Седов, аккуратно объезжая «БМВ», брошенную почти на середине улицы.

— Что? — удивился Бортников.

— Люди делятся на творцов и разрушителей. Тебе _не рассказывали?

— Нет.

— Ладно. Придется мне. Люди делятся на тех, кто творит, и тех, кто разрушает. Они друг друга уравновешивают, но иногда какая-то сторона берет верх.

— Это черти и ангелы, что ли? — спросил Игорь, пытаясь понять, куда клонит Седой.

— Нет, что ты! — запротестовал тот. — Это обычные люди. Они ни о чем не знают. Понимаешь, вот живет человек. И вокруг него все хорошо: знакомые счастливы, цветы растут, месяцами без воды не вянут, у собаки все болячки проходят. Устраивается такой человек на работу в компанию — хоть дворником, — и она начинает процветать. Все у него получается, все складывается как надо. Часто такие люди пишут стихи, рисуют картины, лепят что-нибудь. Или музыку сочиняют. Они — творцы. Приносят в мир нечто новое, так или иначе.

— Ага, — сказал Игорь, пытаясь понять, откуда Славик успел нахвататься сектантской чуши. Вроде в последний раз, когда виделись, был в порядке. — Там до метро далеко еще?

— Скоро приедем, — пообещал Славик и свернул на длинную узкую улочку с односторонним движением. — Ты послушай.

— Слушаю, слушаю, — успокоил его Бортников, решив, что, как только машина остановится, он откроет дверцу и просто уйдет.

— Есть еще разрушители, — продолжал Седов. — Они не умеют ничего создавать, только потребляют. Или разрушают. Не нарочно, конечно. Просто они такими родились. Вокруг них все плохо: цветы вянут, родители ругаются, техника ломается. Случаются катастрофы. Массовые самоубийства. Прогорают банки, правительства уходят в отставку, падают самолеты…

— Понял я, понял, — перебил Игорь. — Скоро конец света, да? Разрушители победят?

— Ничего ты не понял, — обиделся Славик. — Понимаешь, это противостояние. Борьба. Необъявленная война. Между землей и небом — война. Всегда. Как в той песне, помнишь?

— Помню, — отозвался Игорь, решив, что сбежит, как только машина замедлит ход. Даже не будет дожидаться остановки. Вот поедет этот чокнутый чуть медленнее — и адью. Игорь распахнет дверцу и рванет пешком до метро. А Светке потом все объяснит. Она поймет.

— Этого почти никто не знает, — тихо сказал Славик. — Понимаешь, в каждом человеке есть частичка того и другого. Это как китайский значок — белая капелька и черная. Видел?

Игорь заметил, что Славик смотрит на него в зеркало заднего вида, и кивнул.

— И в каждой капле еще есть точка, — продолжил Славик. — В белой — черная, в черной — белая. Это символ гармонии. Равновесия. Пока всего поровну, человек ничем не отличается от других. Просто живет. Но есть такие, у которых равновесие нарушено. Если в белой капле очень маленькая черная точка, то это — творец. А если в черной почти нет белого, то это разрушитель. Эти люди чувствуют друг друга. И чем больше в них исходного цвета, тем они сильнее. Понимаешь?

— Ага, — согласился Бортников, понимая, что с психом нужно во всем соглашаться.

— Мир живет в гармонии. Белое и черное дополняют друг друга. Творцы и разрушители компенсируют действия друг друга. Но иногда одного цвета становится больше. Если белого — то это хорошо. Все живут счастливо. Но если становится больше разрушителей — все выходит плохо. Как сейчас.

— Угу, — отозвался Бортников, подавляя желание брякнуть что-нибудь насчет ситхов и джедаев. Машина ехала все медленнее, и он стал высматривать подходящий поворот. Улочка была настолько узкой и заброшенной, что ему сделалось страшно. Он вдруг понял, что они не едут к метро. Седов завез его совсем в другую сторону.

— Слав, — позвал он. — Так в чем проблема?

— Проблема в выборе, — отозвался Славик. — Разрушитель может сделать доброе дело. А Творец — причинить зло. Если так нужно для дела, понимаешь?

— Да, — отозвался Игорь, незаметно берясь за ручку двери. — А я — то тут при чем? Мне нужно решить, на какую сторону встать?

— Нет, — тихо отозвался Славик. — Ты свой выбор давно сделал. Теперь очередь за мной.

Машина резко затормозила, Славик бросил руль, резко повернулся к пассажиру, и в его левой руке блеснул металл.

— Выбор должен сделать я, — тихо сказал он. — И у меня есть черная точка.

Бортников, приоткрыв рот, с изумлением взглянул на черный зрачок пистолета, нацеленный точно в его сердце. Взгляд Славика не сулил ничего хорошего. Его водянистые голубые глаза остекленели. Рот сжался в узкую полоску, остро проступили скулы, — казалось, еще миг, и порвут побледневшую кожу.

Игорь держался за ручку двери, готовясь сбежать в любой момент. Но сейчас боялся шевелиться. Славик под кайфом, ясно как день. Наглотался какой-то дряни, вот его и плющит. Ишь, расколбасило — даже не мигает. Главное, не возражать. Не злить попусту.

— Знаешь, Игорь, — тихо сказал Славик, — в каждом из нас есть и хорошее и плохое. И всем однажды приходится делать выбор. Кем бы ты ни был — творцом, разрушителем, — выбор есть всегда. Просто сейчас в мире темного стало больше. И я выбрал.

— Слав, — тихонько позвал Игорь. — Славик…

— Прости, — шепнул Седов и спустил курок.

Пистолет сухо щелкнул, и Бортников взвизгнул тонко, по-бабьи, сорвавшись на высокой ноте. И выпучил глаза, не веря, что еще жив. Выстрела не было. Се-Дов удивленно глянул на пистолет, нажал на курок еще раз — снова осечка. И только тогда Игорь заорал и рванулся в сторону, ударившись в дверь машины всем телом. Дверь не выдержала — от удара вылетела с мясом, рассыпая стекла по асфальту. Игорь вывалился на дорогу и прямо с колен, как заправский спринтер, стартовал в сторону ближайшего угла. Он бежал и орал на бегу во весь голос, чувствуя неприятную сырость в штанах. И только у самого дома, на углу обычной кирпичной пятиэтажки, его догнал крик Славика.

Игорь обернулся. Не мог не обернуться — настолько силен был зов, в который сумасшедший вложил весь гнев и отчаянье.

Славик стоял у машины и целился в него из пистолета. До выстрела оставался один миг — Игорь почему-то знал, что на этот раз пистолет выстрелит. А он — не успеет отшагнуть в сторону. И тогда он вскинул руки, закрывая лицо от черного глаза…

Машина вспыхнула, как спичечная головка. Зафырчала, заворчала, полыхнула желтым пламенем, отбросив в сторону хрупкую человеческую фигуру с пистолетом И взорвалась, расплескав огонь по мостовой.

Хором взвыли сигнализации машин — и тут, и на соседних улицах. Кто-то закричал из окна, вдалеке раздался визг тормозов. И тогда Игорь очнулся.

Он повернулся и побежал наобум, надеясь, что дорога выведет его к метро. Он бежал, оставляя следы на асфальте, как на сырой земле. Из-под ног змеились трещины, но Игорь этого не замечал. Он бежал мимо машин, и гудки сигнализации умолкали навсегда. Подходил к светофорам, и те моргали всем цветами разом.

И все же он дошел до метро. И поехал домой.

В квартире стояла мертвая тишина. Молчал сгоревший музыкальный центр. Телевизор, пустив трещину по экрану, умолк, похоже, навсегда. Во всем доме было тихо.

Игорь сидел на диване и рассматривал останки мобильного телефона, что рассыпался в труху прямо у него в руках. Он боялся. Боялся пошевелиться, встать с дивана и тем самым что-то сделать. А ведь когда он только зашел в квартиру — усталый, испуганный, с горящими глазами, — не верил. То, что случилось с машиной Славика, ни о чем не говорило. Бывает. Замкнуло провод, машина загорелась, потом взорвалась. А Славик — обычный псих, спятивший от чтения тоненьких книжиц в мягких обложках, в которых самозваные гуру рассказывают, как правильно прочищать чакры и выходить в астрал. Вот так думал Игорь, когда пришел домой.

Но потом лопнула лампочка — едва Игорь коснулся выключателя. Ему стало нехорошо. Он заметался по квартире, чувствуя, как внутри ворочается что-то большое и страшное, разбуженное взрывом машины. Он не желал этого замечать, гнал прочь безумные мысли. Но потом сломался музыкальный центр. Телевизор. Кран в ванной. Единственный цветок в квартире — выносливый алоэ, — и тот засох. Тогда Игорь забрался на диван и, затравленно озираясь, попытался позвонить Светлане. Мобильник рассыпался у него в руках. Игорь закричал, схватился за голову, попытался отогнать от себя то, что шло изнутри… Во всем доме отключился свет. Разом. Словно рубильник опустили.

Прислушиваясь к тому, как соседи тихо бубнят на лестничной площадке и впустую щелкают переключателями на распределительном щите, Игорь подумал: если кто и сошел с ума, так это он. Не Славик.

Расслабившись и шумно задышав носом, Бортников раскинулся на диване и попытался успокоиться. Это оказалось делом непростым. Мысли носились в голове стаей испуганных ворон, сердце колотилось в ребра, как мотор, а в жилах пел адреналин. И что-то ворочалось внутри. Но Игорь дышал ровно и не шевелился — как перед экзаменом, когда он чуть не завалил все из-за высокого давления. И это сработало. Вспомнив о госэкзаменах, о защите диплома и о том, что этот диплом не принес ему ни копейки денег, Бортников успокоился. Вернулся привычный мир — с его проблемами и заботами. С пустым кошельком, завтрашним рабочим днем и с несостоявшимся свиданием.

Игорь вздохнул и заворочался на диване. Он попытался прислушаться к самому себе, к той силе, что ворочалась внутри, и почувствовал ее. Так, как чувствуют руку или ногу… Часть тела. И она подчинялась. Игорь тихонько потянулся в сторону и ощутил, что не одинок. Он чувствовал это — словно волны на озере: катятся по зеркальной глади, сталкиваются, наползают друг на друга. Будто кто-то камешки в воду бросает. Кто? Он сам. И еще сотни таких, как он. Невидимое озеро покрыто рябью, как от сильного ветра. Игорь чувствовал — его сил хватит, чтобы устроить настоящую бурю. От других волны шли мелкие, так, ерунда. Он — самая большая рыба в этом озере. Если не считать той теплой волны, что подходит все ближе и ближе.

Бортников вскинул голову и прислушался. Все тихо — соседи убрались с площадки, отчаявшись наладить щиток. Электричество так и не дали. Звонок не работал, но Игорь знал: перед дверью кто-то стоит. Тот, от которого идет большая и теплая волна. Стоит на пороге и ждет. И Бортников внезапно понял — кто.

Он вскочил с дивана и опрометью бросился в коридор. Задержался у зеркала, пригладил взъерошенные волосы рукой и распахнул дверь.

На ней был воздушный желтенький сарафан — тот самый, что они купили вместе в начале лета на одной из распродаж. Худые загорелые руки скрещены на груди, подбородок вздернут, темные, почти черные глаза смотрят с вызовом. Длинные каштановые волосы рассыпались по плечам и, кажется, потрескивают от теплой волны, что исходит от этой худенькой девчонки, напоминающей рассерженного птенца. Светка.

— Свет, — сказал Игорь. — Прости. Я…

И все понял. Почувствовал. И отошел в сторону.

Левыкина прошла в коридор, подождала, пока он закроет дверь, и резко обернулась.

— Свет, — тихо сказал он. — Это правда, да?

Она кивнула. Игорь чувствовал, как от нее исходит волна света и тепла. И встречается с волной холода и мрака, идущей от него.

— Ты все знала, — прошептал Бортников. — С самого начала, да?

— Да.

— Почему ты не сказала?! — возмутился Игорь. — Как ты могла!

И понял — как. Он был нежен и предупредителен. Искренне огорчился бы и плакал по ночам в подушку. И все же сдал бы ее врачам. Из добрых побуждений.

— А Седов? — спросил Игорь.

— Он не в себе. Ему снится война между светом и тьмой. Он всегда был таким, еще тогда, три года назад.

— Подожди, — пробормотал он. — Но как же… Ты же… Еще до того, да?

— Да.

— Ты специально! — ужаснулся Игорь. — Ты специально познакомилась со мной и всегда была рядом, чтобы исправлять то, что я делаю?…

Она снова кивнула, и Бортников заметил блеск в ее глазах. Слезинки уже родились, еще мгновение — и они скатятся по смуглым щечкам, как дождинки по кленовому листу. Она не злилась — просто сдерживала слезы.

— Светка, — прошептал Игорь, вытягивая руки. — Светка…

Она шагнула вперед, прижалась к его груди, обняла крепко, изо всех сил. Он не видел ее лица, но чувствовал — плачет. Ему не нужны были слова, чтобы это понять. Быть может, когда-то она встречалась с ним специально. Но теперь… Теперь она была с ним. И только с ним. Об этом Игорю рассказала ее волна — теплая, ласковая, нежная, что робко постучалась в его темное нутро. И он ее впустил.

Волны переплелись и, не в силах смешаться, закрутили бесконечный хоровод из темного и белого.

— Как китайский значок, — прошептал Игорь. — Белая капля и черная…

Они подходили друг другу идеально, как два кусочка паззла. Их волны объединились с тихим щелчком, сложив единое целое. Гармоничный круг, отделяющий их от прочего мира, от других волн на этом невозможном и невидимом озере.

— Светка, — прошептал Игорь, касаясь губами каштановых волос.

Она еще крепче сжала руки и всхлипнула. Чувствовала то же, что и он. Не нужно было слов — ни сейчас, ни потом.

— И что же дальше? — спросил Игорь. — Что будем делать?

— Нам нужно идти, — прошептала Светлана, — к другим. Надо представить тебя. Чтобы все знали.

— Куда?

— Я отведу тебя. Пожалуйста, не спрашивай сейчас ни о чем. Пойдем. Просто пойдем.

— Конечно, — отозвался Игорь. — Я сейчас.

Он отстранился и, не выпуская Светлану из объятий, нашарил ногами ботинки. Обулся.

Они вышли на площадку вместе, не размыкая рук. Они не хотели этого делать, оба. И не могли. Обнявшись, они стали спускаться по ступенькам вместе. Как единое целое.

Он почувствовал это сразу, едва они вышли на крыльцо, — странную волну, что катилась к подъезду быстро и мощно, словно цунами. Он никак не мог разобрать, добрая она или злая. В ней столько было намешано, что Игорь растерялся.

А Светка поняла сразу.

Она вскрикнула, толкнула его в сторону, и пуля, что предназначалась Игорю, ударила ее в грудь. На желтом сарафане расплескался алый цветок. Светка покачнулась, с удивлением глянула на платье и повалилась навзничь, прямо на грязный бетон крыльца.

Он упал на колени, но их руки расстались, как расстаются возлюбленные — медленно, с неохотой. Тогда Игорь закричал. И мир вокруг замер.

Казалось, время остановилось. Он видел все и сразу: и Седова у соседнего подъезда, что целился в него из пистолета, и стайку ребятишек во дворе, у старой карусели, и алое пятно на желтом сарафане. И ее удивленно распахнутые глаза, в которых отражался весь мир.

Игорь хотел, чтобы все стало по-другому. Чтобы Светка улыбнулась и кровавое пятно исчезло с ее груди. Но его волна — тугая и черная, напоминавшая грозовую тучу — лишь грозно урчала над угасающим сиянием, исходящим от девушки. Он — разрушитель. Он не может ничего создать. Только уничтожить.

У него был миг, всего лишь миг, растянутый до века. Игорь чувствовал, как палец Седова шевельнулся на спусковом крючке пистолета. Славик. Безумец, брызжущий светом и тьмой, как продырявленный пакет с водой. Его темная точка давно превратилась в черное покрывало, а все светлое, что было в нем, сжалось в едва заметную кляксу. Он ведь сам говорил: и черное в белом, и белое в черном. Так и вышло. Вышло?

Игорь потянулся к себе и коснулся маленького белого клубка. Он рос. Свечение покидало девушку в желтом сарафане, что лежала у ног Игоря, а его белое пятно становилось все больше и больше. Оно уже сравнялось размерами с черной каплей разрушителя.

Палец Славика нажал на курок. Еще немного, и свинцовая чушка, что сейчас казалась величиной с вагон, ударит в спину. Игорь понял, что у него остался лишь один удар сердца — столько, сколько осталось у Светланы. За это время он мог обратить Славика в прах и его палец так и не нажал бы курок. И еще он мог отдать все свое обретенное тепло Светлане. И пятно исчезло бы с ее груди, ресницы дрогнули, и она бы посмотрела на него снова — с любовью. Но не все сразу. У разрушителя, ставшего чем-то большим, был выбор. Продолжать уничтожать или сотворить чудо и умереть. Проблема только в выборе — разрушитель может сделать добро, а творец — зло. Так, кажется, говорил Славик, наставляя на него пистолет. Выбор. Всегда есть выбор. Что лучше — отомстить за любовь и жить дальше, находя утешение в том, что месть свершилась, или умереть, зная, что любовь будет жить без тебя? И так и так — любви ему не видать. Жизнь не станет прежней. Но выбор… Выбор есть всегда.

Время пустилось вскачь, рывком возвращаясь к привычной скорости. Ударил громом выстрел, и острая боль пронзила спину Игоря, вошла в грудь, коснулась сердца. Он повалился на бетон, упал рядом со Светланой. И улыбнулся, когда увидел, что кровавое пятно без следа исчезло с желтого сарафана. Он еще успел приподнять голову и увидел Славика, опускавшего пистолет. В глазах того светилось изумление. И страх. А потом пришла темнота.

Когда он открыл глаза, то сразу увидел ее лицо. Загорелое худое лицо, разукрашенное грязными разводами от слез. И темные, почти черные глаза, смотревшие с тревогой. И любовью.

— Игорь, — позвала она. — Игорь!

Он хотел сказать ей, чтобы она не огорчалась, но не смог. Он только поднял руку, коснулся ее щеки и замер Боли не было. Сердце билось ровно. Сердце.

Игорь вскинулся, сел и схватился за грудь. Попытался достать рукой до лопатки — не смог. Но он уже знал: на спине не осталось и следа от кровавой дыры. Тогда он вскинул голову, взглянул на соседний подъезд, пытаясь найти взглядом темную фигуру с пистолетом в руке, но увидел лишь горстку пепла на ступеньках.

— Игорь, — шепнула Светлана и обняла его.

А он все пытался понять, куда подевались волны. И озеро — весь тот волшебный мир, что недавно открылся ему. Он понял, только заглянув в себя. Темная капля стала равна светлой. И белая точка — черной. Идеальная гармония — и разрушитель, и творец в одном создании, что неспособно замутить вод невидимого озера. Просто человек.

Бортников засмеялся и обнял Светку — бывшего творца. Тоже — бывшую, ведь она использовала свою темную точку, чтобы уничтожить того, кто угрожал ее любви. И ставшую теперь такой же, как он, — обычным человеком.

Потом они поднялись с холодного бетона и взялись за руки — два человека, два мира, что встретились случайно и больше не должны расстаться.

Они шли к метро. Еще не все было потеряно. Еще можно успеть на вечерний сеанс, а денег у Игоря хватит и на большую розу на длинной ножке, и на маленькое серебряное колечко.