Мимо прогрохотали три поезда, прежде чем я поняла, что человек, скорчившийся на скамейке на противоположной платформе, – это Маркус. Его измятый пиджак лежал рядом с ним, узел галстука был ослаблен. Даже издалека я заметила, что рубашка на нем разорвана. Платформа вокруг него была усеяна мелкими клочками бумаги.

Он поднял голову, взглянул в мою сторону и узнал меня, хотя ему не сразу удалось сфокусировать взгляд. Его лицо, на котором, как мне показалось, было выражение смущения, прояснилось. Он поднялся на ноги и зашагал к ступенькам лестницы, затем вспомнил, что забыл на скамейке пиджак, и вернулся за ним. Потом он заметил на земле клочки бумаги и нагнулся, чтобы собрать их. Осмотрев их, он выбросил обрывки с ближайшую урну.

Когда он пересек мост и стал спускаться, я уже ждала его у подножия лестницы. Он подошел ко мне. У меня было такое ощущение, будто я ждала его несколько часов. И вот теперь, когда он оказался совсем рядом, меня сковал парализующий страх. Одним широким шагом преодолев последние несколько ступенек, Маркус подошел ко мне вплотную.

– Извини, извини, извини, – начал он. – Все дело в том, что…

– Я знаю.

– А где Джош?

– Он у Роуз.

– С ним все в порядке?

– Да. – Я сказала это вполне уверенно, поскольку позвонила подруге сразу же после того, как закончила разговор с Джепсомом. – Я заберу его позже.

Вечер был потрясающий. Воздух напоминал парное молоко. Облака рассеялись, и солнце хотя и уже опустилось почти к горизонту, светило достаточно ярко. Высокие, раскидистые платановые деревья черно рисовались на бледно-голубом фоне неба, позолоченного солнечными лучами. Тени на крикетных площадках, где играли дети, быстро удлинялись.

Пока мы шли через прилегающую к дому общую территорию, я рассказала мужу о своей телефонной беседе с Джепсомом. Маркус внимательно выслушал меня, после чего сказал:

– Выходит, он в самом деле тот самый тип, который фигурирует в полицейском рапорте из Тоттенхема? Значит, он действительно опасен.

– У него погиб сын.

– Но мы совершенно обоснованно относимся к нему с опаской, – сказал Маркус и пару раз кивнул головой. По его реакции я поняла, что он воспринял далеко не все из моего рассказа. Тот факт, что Джепсом пережил трагедию, потеряв сына, он не осознал.

Когда мы вернулись домой, Маркус закрыл дверь и положил свой портфель на пол. Сняв пиджак, он повесил его на крючок, а я вдруг прочла на его лице такую усталость, какой не видела никогда прежде. Муж показался мне не просто утомленным, а сломленным. Закрыв на несколько секунд глаза, он потер висок средним и указательным пальцами – это был типичный для него жест, обычно выражавший беспокойство. Меня буквально захлестнула волна любви к нему.

Я, не сознавая этого, села прямо на ступеньки лестницы, ведущей на второй этаж. Маркус искоса смотрел на меня – искоса, но очень внимательно, изучающе. При этом вид у него был такой, словно он опасался прочесть на моем лице что-то по-настоящему страшное.

– Что-то случилось? – спросил он. – Это Дмитрий, да? Он тебе что-то рассказал?

– Что? – не поняла я.

– Ничего, – ответил муж и быстро отвел взгляд.

– Маркус, – окликнула его я.

– Да? – откликнулся он с по-прежнему напуганным и одновременно виноватым видом.

Я с трудом сглотнула. Мне не хотелось плакать, но в горле у меня стоял комок. Чтобы не разрыдаться, я впилась ногтями себе в бедро. И все же заговорила – короткими, отрывистыми фразами:

– Пожалуйста, не говори ничего. Просто послушай, что я скажу. Я должна кое-что тебе рассказать. Хотя мне этого не хочется. Мне все равно, что ты обо мне подумаешь. Но я знаю, что мой рассказ причинит тебе боль. Видит бог, я этого не хочу.

– О чем ты? – поинтересовался Маркус каким-то бесцветным голосом. Он присел на ступеньку лестницы рядом со мной, словно его больше не держали ноги. Наклонившись вперед, он уперся локтями в колени и пальцем стер с брюк воображаемое пятно. – Не уверен, что перенесу еще один удар. Ты, наверное, хочешь сказать, что уходишь от меня?

– Нет. Я вовсе не собираюсь от тебя уходить.

– Но ты несчастна.

– Вовсе нет. А может, и да. Хотя у меня нет для этого причин. Во всяком случае, это не твоя вина.

– Все женщины так говорят, – сказал Маркус и издал усталый смешок. Затем он выпрямился, словно собрался обнять меня одной рукой за плечи. Я склонилась к нему, и на короткий миг у меня промелькнула мысль, что, возможно, мне не нужно ничего ему рассказывать. От этого я ощутила огромное облегчение, и уже в самом деле хотела отказаться от своего намерения, но в последний момент взяла себя в руки.

– Пойдем на кухню, – сказала я, не смея взглянуть мужу в глаза. – Я сделаю нам по чашке чаю.

– Я вовсе не хочу чаю.

– Тогда выпьем вина.

– Лучше просто скажи мне, в чем дело.

Я долго готовилась, раздумывая, как лучше всего сказать то, что я собиралась сообщить Маркусу, но в решающий момент я растерялась. Слова, которые мы выбираем, бывают очень важны. Иногда они даже важнее, чем факты, которые они описывают.

– У меня была интрижка, – выдавила я, наконец. Фраза была плоской, невыразительной. Но в нашей ситуации она могла оказаться просто убийственной, смертельной, словно автоматная очередь.

Шли секунды. Маркус сидел неподвижно. Он молчал, но его губы едва заметно подрагивали.

– Я очень сожалею об этом, – добавила я.

– Была? – неуверенно поинтересовался Маркус. Под глазами у него резко обозначились мешки.

– Да, была. Все уже закончилось.

Муж принялся сосредоточенно покусывать нижнюю губу, словно хотел повредить ее. Через несколько секунд на ней в самом деле выступили капельки крови.

Внезапно Маркус резко встал.

– Посмотри на меня, – взмолилась я и протянула к мужу руку, но он отбросил ее и направился к выходу. Дойдя до двери и по-прежнему не глядя на меня, он спросил:

– С кем? Хотя нет, не говори мне. Нет, скажи. Нет, не надо.

С этими словами Маркус шагнул за порог и резко захлопнул за собой дверь.