Глава 98

Одни люди боятся леса, другие чувствуют себя в полной безопасности лишь под его зеленым пологом.

Изабель принадлежала к последним. Вид и запах леса, хорошо знакомые, успокаивали ее. Лучшие дни своей жизни она провела здесь, в Диком Лесу.

Сбежав с фермы, они с Нероном еще добрых полчаса скакали сквозь чащу, чтобы как можно больше увеличить расстояние между собой и полковником Кафаром. Затем Изабель спешилась, развязала сделанные на скорую руку поводья и пошла пешком, ведя за собой коня. Когда они вышли на тропу, ведущую к Лощине Дьявола, уже смеркалось. Изабель торопилась – хорошо было бы оказаться в Лощине до наступления темноты. Двигаться по тропе даже при дневном свете было трудно; в темноте и вовсе голову сломишь.

Дикий Лес целиком покрывал пологий южный склон невысокой горы, резко обрываясь на границе крутого и каменистого северного склона. Узкая тропа к Лощине петляла как раз по северному склону, местами скрытая от глаз зарослями колючих кустарников. Прозмеившись между скалами и валунами у подножия горы, она упиралась в реку. Когда-то здесь пролегал единственный путь в Сен-Мишель, но со временем деревня разрослась, дороги, что вели к ней, стали лучше, и о тропе через Лощину Дьявола забыли.

Изабель с Нероном осторожно пробирались по тропе, стараясь не оступаться на камнях. Когда они наконец добрались до реки, у Изабель урчало в желудке. Она ничего не ела с полудня, а было уже около восьми. Нерон тоже не получил вечерней порции овса, да и не получит, ведь у нее не было времени захватить с собой хотя бы немного. Еды у нее нет, денег тоже. Монеты Феликса остались на сеновале. Как и провизия, которой они с Тави успели запастись. Она сунула руку в карман в напрасной надежде – вдруг там завалялась корочка хлеба? Но нет, в нем были только дары Танакиль. Коробочка с семенами уколола ей пальцы.

Но, кроме того, она ощущала уколы совести. До сих пор она шла очень медленно, чтобы Нерон успевал выбрать надежную опору для своих четырех копыт, а теперь и вовсе остановилась, мучимая неуверенностью.

– Что же я наделала? – сказала она вслух.

Полная решимости спасти Нерона, она ни на миг не задумалась о том, к чему могут привести столь поспешные действия. Ведь она обманула полковника французской армии. Что, если он решит выместить свой гнев на ее родных? Или на Ле Бене и Тетушке?

Изабель поняла, что она опять позволила гневу управлять собой. Как это было с Эллой. С женой пекаря. С сиротами в приюте. Опять она поступила эгоистично. Конечно, ей не хотелось отдавать своего коня на убой, но ведь множество жен, матерей, детей тоже не хотят, чтобы их мужья, сыновья, отцы уходили на войну, на верную смерть. Мужчины сейчас отдают жизни на полях сражений; может, и Феликс отдаст свою.

Она со стоном уткнулась лицом в шею Нерона. Ей так хотелось стать лучше. Так хотелось измениться, и что же? Вот она: сбежала от своих обязанностей, от ответственности за тех, кто нуждается в ней, подвергла их опасности.

– Я должна вернуться, – сказала она, и на сердце сразу стало тяжело. Но что еще она могла сделать?

Едва эти слова слетели с ее губ, как с той стороны реки, в лесу, раздались голоса.

Изабель замерла, прислушиваясь. Внутри все трепетало от страха. А что, если старики правы и в Лощине впрямь нечисто? Или там спряталась банда дезертиров?

А вдруг это люди Кафара? Ищут ее? Нет, не может быть. В Лощину, конечно, можно попасть с другой стороны, но для этого надо долго скакать в обход горы по узкой, изрытой колеями дороге. Вряд ли солдаты могли ее опередить.

Изабель ждала, когда люди на том берегу реки заговорят снова, но не слышала ничего, кроме дыхания Нерона.

– Стой здесь, мальчик, – сказала она, закидывая повод ему на шею.

А сама спустилась к воде и стала глядеть через реку. Было уже почти темно, и она различила лишь очертания берега и темную полосу леса. Кое-где шелестели листья, но это наверняка был ветерок. Изабель почти убедила себя в том, что ей просто померещилось, когда голоса раздались снова. И она тут же ощутила острый запах табака.

Изабель в жизни не видела дýхов. Она почти ничего не знала о них, но в одном была уверена твердо: духи не курят.