Вам может показаться странным, что третий по величине крытый горнолыжный комплекс находится в Дубае. На Персидском заливе. На 25-й широте. Температура воздуха в сухие и ветреные летние месяцы +40 °С. Зимой падает до +23 °С.

Центр горнолыжного спорта открыт двенадцать часов в день, семь дней в неделю. Площадь 22 500 м2. 60 000 тонн искусственного снега используются на пяти спусках. Длина самой большой трассы — 400 м, высота — 60 м. Это единственная в мире крытая «черная» трасса.

Разница между внутренней и наружной температурой составляет в среднем 32 °С. Не хотите узнать, сколько энергии расходуется на охлаждение этого сооружения? И всё равно это называется экономически рациональным. Задумайтесь только! А не проложить ли нам лыжню в пустыне? О'кей, почему бы и нет, если люди готовы за это платить. Вот единственное, что нам нужно знать.

Экономика справедлива? Экономика повышает жизненный уровень? Экономика бездумно использует человеческие мощности? Экономика даёт чувство уверенности? Экономика зря расходует ресурсы планеты? Экономика создаёт условия для осмысленной работы? Ни один из этих вопросов современными экономическими теориями не затрагиваются. Если ты сомневаешься в экономике, ты сомневаешься в собственной глубинной природе, попадаешь в неловкое положение и прекращаешь спрашивать.

Сегодня экономика не решает проблемы, а нагуливает всем аппетит. Запад бесится с жиру, пока остальной мир голодает. Богатые бродят по земле неприкаянные, как боги в собственных кошмарах, или катаются в пустыне на лыжах. Для этого даже не надо быть слишком богатым. Тот, кто долго недоедал и вдруг получил картошку фри, кока-колу, трансжир и рафинированный сахарозаменитель, раздувается больше всех. Говорят, когда у Махатмы Ганди спросили, что он думает о западной цивилизации, он ответил: «Это была хорошая идея». Бонусы банкиров и миллиардные состояния олигархов — это природный феномен. Кто-то же должен тащить, иначе мы все обеднеем. Убытки исландских банков после кризиса составили 100 млрд долларов, а совокупный ВВП вырос. Остров с хронической инфляцией, в плане природных ресурсов и говорить не о чем — одна рыба и горячая вода. Экономика составляет одну треть от экономики Люксембурга. Они должны быть благодарны, что их позвали на финансовую вечеринку. Некрасивая женщина тоже должна быть благодарна. Получай удовольствие, глотай и не жалуйся, что всё кончилось. Экономисты готовы таскать из шляпы такие объяснения хоть каждый день. Там, где экономистам дают волю, вырастают миры-миражи с тотальной социальной ограниченностью и бесконечным потреблением — вырастают на безопасном расстоянии от бедности и экологического неблагополучия, которые распространяются вокруг этих миров. Альтернативная вселенная для привилегированных форм человеческой жизни.

Биржу лихорадит, в странах девальвация, валюта скачет. За движениями рынка надо следить ежеминутно. Некоторые вечно ходят без сапог. В будущее нельзя заглянуть дальше, чем на одно требование за один раз. История закончилась, пришла свобода индивида. Альтернативы нет.

Дело не только в том, что вся личность человека экономического целиком состоит из качеств, которые мы исторически привыкли называть мужскими. Эти же качества в нашем представлении должны доминировать, и им должны подчиняться качества женские.

Душа лучше тела, и мы ассоциируем душу с ним. Разум лучше чувства, и мы ассоциируем разум с ним. Универсальное лучше специфического, и мы ассоциируем универсальное с ним. Объективное лучше субъективного, и мы отдаём мужчине объективность — умение находиться вне связей и хладнокровно наблюдать, никак не подвергаясь влиянию того, что видишь. Культура лучше природы, и мы отдаём культуру ему. Она — неукрощённая природа, которой он в равной степени поклоняется и которую боится. Женщина — тело, земля, пассивность. Она зависима, она природа, а мужчина — противоположность. Он её оплодотворяет, взрыхляет, пашет, добывает ресурсы из её недр. Он наполняет её смыслом и приводит её в движение.

Одиссей в странствиях побеждает природу, миф и поющую голосами сирен женскую сексуальность, чтобы вернуться в Итаку и восстановить патриархальную власть над супругой. Вокруг этих сказаний и строится западная система самовосприятия. Мы привыкли воспринимать пол как дихотомию, это характерно для большинства традиций. Но не для всех.

В классическом сочинении Лао-цзы «Дао дэ цзин» («Книга о Дао и Дэ»), написанном за 600 лет до Христа, инь и ян движутся навстречу друг другу. Женское и мужское начала — это энергии, следующие друг за другом по кругу, в котором ни дихотомия, ни иерархия невозможны. В «Дао дэ цзин» инь и ян представлены не как «либо–либо», что традиционно для патриархального видения этих сил, а в системе, которая позволяет избегать дихотомии. Энергия инь — всё то, что обычно называется «женским» — свободна, её носителем может быть любой человек, независимо от пола. Целое всегда находится в процессе изменения и созидания, нет ничего жёсткого или закрытого. Но не этот подход доминирует в мире.

То, с чем ассоциируется женщина, почти всегда встроено в систему подчинения мужскому. Культура должна взять верх над природой. Душа должна обуздать тело. Самостоя­тельный отвечает за зависимого. Активное должно увлечь за собой пассивное. Мужчина — доходы, женщина — расходы. Поэтому решает он, это же так естественно.

Экономические теории стали продолжением этой фабулы. Человек экономический доминирует в силу своего пола. Точно так же прибыль предприятия должна стать доминирующей экономической целью в ряду прочих. Справедливость, равноправие, социальная помощь, экология, доверие, физическое и психическое здоровье отодвигаются на задний план. Поскольку у нас есть экономическая теория, которая делает это законным, которая объясняет нам, почему иначе нельзя. Несмотря на то, что мы где-то уверены, что всё это безумие.

Вместо того, чтобы воспринимать справедливость, равноправие, социальную помощь, экологию, доверие, физическое и психическое здоровье как фундаментальные элементы процесса формирования экономической ценности, мы ставим их в противоположность понятию «экономическая ценность». Если всё это вам нужно, вы обязаны прийти к компромиссу с тем, за кем решающее слово, — с человеком экономическим.

Одно дело — организовать в обществе экономику так, чтобы обеспечивать постоянное повышение уровня жизни. И совсем другое — поставить во главу всех общественных интересов получение прибыли и конкуренцию. Ресурсы планеты ограничены, утверждаем мы. Природа статична, скупа и враждебна, поэтому мы должны конкурировать друг с другом. Из конкуренции рождается энергия, которая движет вперёд экономическую систему. А ещё накрывает тебе ужин и определяет цену всего, от печенья до процедуры искусственного оплодотворения.

Самое известное определение национальной экономики сделал Лайонел Роббинс в 1932 году: «Экономика — это наука, изучающая экономическое поведение как отношение между целями и ограниченными средствами, имеющими альтернативное применение». Распределение ролей: скупая, враждебная природа против человека с безграничным аппетитом и полной свободой выбора. Фабула закреплена в наших древних представлениях о мужчине, который силой разума берёт верх, побеждает женщину-природу. Ту, что одновременно ему нужна и страшит его.

Экономист Жюли Нельсон рассуждает в примечаниях, насколько иным мог бы быть мир, если бы определение экономики звучало, к примеру, так: «Наука, изучающая ответственность человека за наслаждение прелестями жизни, которые нам щедро дарует природа». Здесь природа не оппозиционер и не условие. Она гибкая, щедрая и дружественная. Наше отношение к ней не «бери-что-можешь-пока-другие-не-успели», природа — часть той же целостности, которой принадлежим мы сами.

Мы можем сколько угодно критиковать человека экономического. Но, пока мы не поймём, что он — это модель с гендерной принадлежностью, мы от него не освободимся.

Социум, где тысячелетиями применялись двойные стандарты и угнетались женщины, полностью идентифицирует нас с ним, с его глубинными чувствами, страхом перед слабостью, природой, эмоциями, привязанностями, цикличностью и непостижимым. Это, собственно, и есть фабула нашего общества. Отчаянное бегство от тех составляющих человеческой личности, в которых мы отказываемся признаваться. И, если мы собираемся бежать и дальше, нам нужен человек экономический. Нужен как воздух.

То, как экономика предпочитает смотреть на человека экономического и его действия, отчасти рассказывает и о том, какими мы видим самих себя.

Экономические явления всегда зарождаются в результате действий человека: сходить в магазин, купить бельё, спроектировать новый мост, посадить дерево, подсмотреть за соседом и захотеть такую же машину. Но экономисты почти никогда не представляют такие действия на суммарном статистическом уровне, где обитают рыночные цены, государственный ВВП, потребительские перспективы и пр. Эта статистическая реальность складывается, как считают специалисты, из действий лиц на микроуровне, и экономика, соответственно, нуждается в некой концепции экономического поведения человека. Кто этот человек, почему он поступает так, а не иначе, как он относится к навязываемой фабуле о нём самом и обо всех прочих, кого учли в данных, на основе которых составлена кривая ВВП, приведённая на четвёртой странице презентации директора банка? Это — один из конфликтов фабулы. И таких много.

Любое обобщённое допущение о человеке в экономической системе — это всегда в той или иной степени упрощение. Нам действительно надо знать, кто мы, чтобы что-то понять в экономике? Возможно, нет. Но мы наверняка ничего не поймём в экономике, если будем изо всех сил убегать именно от этого вопроса. А это и есть главная функция человека экономического — убегать, отвергать тело, эмоции, привязанности и контекст. Ответственность за ту общность, к которой мы все принадлежим, и за всё то, что мы не хотим признавать в человечестве.

Веками привязанность считалась постыдной. Привязаны были женщины и рабы. Когда мужчины-пролетарии потребовали себе право голоса, они аргументировали это тем, что они тоже независимы. Ранее независимость определялась собственностью, обладающий собственностью был независим. А тот, кто работал на другого, был зависим. Но рабочее движение изменило формулировку, и то, что раньше именовалось «наемным рабством», стало поводом для гордости. Самостоятельность теперь определялась как работа за зарплату, которая позволяет содержать семью. В этом случае долг исполнен, и можно требовать права.

Женщина этого не сделала, поскольку оставалась зависимой. О том, что мужчина-пролетарий, работавший полный рабочий день, чтобы стать «независимым», был зависим от женщины, которая занималась домом, история умалчивает. Так же, как Адам Смит умалчивал о своей маме.

Трактовка понятия «зависимость» и того, кто на ком паразитирует, всегда была политическим вопросом. В 1980-е американские психиатры говорили об особом расстройстве личности, которое делает человека зависимым. Это считалось болезнью, и заболевший не мог справиться с ней самостоятельно. Но если такой недуг существует, то мы все больны. Мы все зависимы, и задача общества не может заключаться только в том, чтобы отделить тех, кто добывает, от тех, кто тратит. У каждого из нас есть обязанности и перед другими, и перед самим собой. Что бы мы ни представляли, мы — часть целого, и нам необходимо средство, которое позволяет говорить об этом.

Сегодня подлинному самовосприятию человека в экономике места не находится. Экономическая теория основывается на фиктивном характере, чья основная черта заключается в том, что он не женщина.

Мы полагаем, что экономисты ищут решения сложнейших проблем, которые стоят перед человечеством. Но в действительности они в слепом плену у собственных допущений о природе человека, хотя даже у мужчин природа иная.

Мы правим миром из той точки, в которой сами не понимаем, кто мы такие. Всё следует делить на минимальные составляющие, а понять что-то можно только в отрыве от целого и только в отношениях конкуренции. Теперь мы получаем картину мира, где нет места тому, что действительно важно.

Экономические теории не помогают нам понять ни то, как наш ежедневный выбор влияет на общую картину и общество, ни то, какое будущее мы оставим после себя, сколько бы мы ни притворялись, что все наши действия изолированы и улетают прямиком в пустой космос.

Лучше бы экономисты помогли нам понять самих себя, предложив инструменты и методы построения такого общества, в котором есть место для всех человеческих проявлений: мы вместе, мы едины в той форме общности, в которой понятны. Понятны самим себе, понятны другим, постижимы даже с помощью математических формул.

Если мы поймём наши потребности, мы, вероятно, заодно поймём, что их нельзя удовлетворить так, как мы думали раньше, — чрезмерной работой, чрезмерными стимулами, чрезмерным потреблением, без альтернатив, неограниченным выбором, кредитами, долгами, страхом, алчностью. То, что ты бежишь, не означает, что ты бежишь не по кругу, всё быстрей и быстрей. Единственная мечта — полная сепарация. Мир заканчивается там, где и начинался, он разбивает всё вокруг и требует ещё. Всем от тебя что-то нужно. Поэтому ты поступаешь так, как тебе велят. Поэтому ты просыпаешься по утрам, оплачиваешь счета и сохраняешь чеки. Надежда — это всего лишь боль, запертая на ключ. Отблеск уверенности, пробивающийся сквозь тьму. Если хочешь мёда, нельзя убивать всех пчёл. Рынок живёт в человеческой природе. И каждое общество идёт туда, куда текут его бредовые речи.

Экономика может помочь нам подняться над страхом и жадностью. Она не должна эксплуатировать эти чувства.

Экономическая наука должна найти возможности для внедрения социальных представлений в экономическую систему.

Экономика должна стать инструментом для развития человека и общества. И не должна поддерживать наши страхи в том виде, в каком они выставлены на рынке.

Экономика должна посвятить себя конкретным вопросам, которые важны для всего человечества, а не абстрактному анализу гипотетического выбора.

Экономика должна относиться к людям как к мыслящим существам, а не как к вагонам, которые тянет за собой неумолимая, обязательная рациональность. Она должна видеть, что люди вплетены в общество и что они не индивиды с неизменяемым ядром, которые парят в вакууме на расстоянии вытянутой руки друг от друга.

Экономика должна рассматривать отношения как основополагающее условие для развития собственного «я», а не как то, что можно сократить до конкуренции, прибыли, убытков, купи-дешево-продай-дорого-и-подсчитай-кто-победил.

Экономика должна признавать, что человек действует, учитывая связи с другими, а не только исходя из собственной выгоды, вне контекста и соотношения сил.

Экономика не должна считать, что личная выгода и альтруизм — противоположности, поскольку давно очевидно, что окружающий мир не противопоставлен собственному «я».

Почему ты так несчастен? — спросил поэт Вэй Ву Вэй.

Потому что 99,9 процента

Всех твоих мыслей

И всех твоих действий

Для тебя самого,

А тебя самого нет.

Вместо того, чтобы бежать от слабости, мы можем признать её частью понятия «быть человеком». Признать, что тело — это то общее, что есть у всех нас и что оно играет важную роль.

Вместо того чтобы конструировать эмоциональность как противоположность рациональности, мы могли бы заняться изучением того механизма, с помощью которого человек на самом деле принимает решения. А вместо того, чтобы переделывать всех людей в одного и наделять его абстрактным мышлением, мы могли бы признать, что мы непохожи.

Наши отношения не надо сводить к конкуренции. Природу не следует превращать во враждебного оппозиционера. Следует признать, что сумма больше, чем отдельные части, что мир не машина и не гигантское механическое представление. И для этого мы обязаны избавиться от человека экономического.

Беспомощность кричит на разные голоса. Но у нас не тот случай — нам надо изменить цель путешествия. Нам не надо стремится завладеть миром, нам надо почувствовать, что мы здесь дома. А это совсем иное. Владеть значит присваивать, обхватывать руками убитое и говорить: «Моё». Если ты дома, тебе не надо утверждать, что это твоё.

Потому что ты это знаешь. И снимаешь обувь, собираясь остаться.