Глава 11

Проводив Рона, Макс и Эсти вышли к паркингу аэропорта, сели в машину и выехали на четвертый автобан, ведущий в город.

— Мне что-то не хочется в гостиницу, — сказала Эсти. — Где здесь можно провести вечер, посидеть, поболтать?

— Лучшее место Гринцинг, на севере Вены. Очень уютный район, излюбленное место туристов.

— Поехали.

Они пересекли город и въехали в район узких улочек, уютных ресторанчиков, сувенирных лавок. Жизнь здесь кипела. Побродив немного, зашли в большой огороженный двор. Прямо под открытым небом стояли длинные деревянные столы и скамейки. На столах лежали меню. Еда была простая, а выбор блюд невелик. Официантка в традиционной национальной одежде сразу же принесла бутылку вина и приняла заказ.

— Такие рестораны называются «херрингер», — сказал Макс. — У них любопытная история. Когда-то, в послефеодальные времена крестьяне арендаторы имели право, после расчета с землевладельцем, продавать у себя на дому излишки вина собственного изготовления и подавать к нему нехитрую закуску, включавшую подсоленную рыбу («херринг»). Так возникли эти дворовые ресторанчики. Традиция сохранилась до наших дней. Правда, сейчас владельцы «херрингеров» уже не крестьяне, и открыты эти заведения круглый год, а не только в конце винодельческого сезона.

— Как странно, — сказала Эсти, — я ведь родилась в Вене, здесь прошло мое детство. Но ничего не помню. Совершенно чужой город. А что для тебя Вена? Считаешь ли ты ее своей родиной?

— У меня сложное чувство. Географически это, конечно, родина. Но не более. Я здесь работаю, здесь мой дом. Кстати, совсем недалеко отсюда, пятнадцать минут езды. Вон там, за Венским лесом. — Макс показал рукой направление. — Но часто и подолгу бываю в отъезде. А вообще-то Вену, да и Австрию в целом, мне трудно считать родиной в том смысле, который обычно вкладывают в это слово. Я имею в виду духовную связь, историю, традиции. Но город этот люблю, хорошо его знаю. И люблю возвращаться в него после долгого отсутствия.

— Мне кажется, я понимаю тебя. Для нас, австрийских евреев, понятие родины утратило свой прежний духовный и эмоциональный смысл. Знаешь, Макс, в эти дни я думала о тебе и задавала вопрос — почему ты здесь остался? Ведь очень многие из тех, кто уцелел, уехали. Наверное, большинство…

— Так сложилось. Кто-то всегда остается. Но я не жалею. У меня все хорошо, все нормально. Не чувствую дискомфорта.

— А почему ты один?

— Ответ такой же. — Макс улыбнулся. — Так сложилось.

— Хочу посмотреть, как ты живешь. Посидим немного и поедем к тебе. Не возражаешь?

— Буду рад показать дорогой сестре свое скромное холостяцкое жилище.

— Сестре? Не такие уж мы близкие родственники, чтобы ты видел во мне только сестру. Second cousin seven times removed. Вот кто мы такие, — Эсти улыбнулась и дотронулась пальцами до его щеки.

— Дома я покажу тебе один документ, и ты увидишь, как мы близки.

— Документ? Какой может быть документ? Я сгораю от нетерпения. Давай поедем прямо сейчас. Не хочу есть эти сосиски с капустой.

Макс расплатился за вино, отменил заказ и они поехали в Вейдлинг по Гауптштрассе, пересекающей Венский лес. Спустя пятнадцать минут подъехали к небольшой двухэтажной вилле. Они вошли в дом, и Эсти сразу же принялась обходить комнаты.

— Недурно для холостяцкого жилища. И потом — такой порядок. Кто у тебя убирает?

— Приходит женщина два раза в неделю. Да я и сам поддерживаю чистоту. Не люблю беспорядка.

Эсти удобно устроилась на диване, подобрала ноги и расстегнула несколько пуговиц на платье. Получилось глубокое декольте, открывшее соблазнительную ложбинку.

— Ну, милый братец, что мы будем пить?

— Что желает дорогая сестрица?

— Сестрица желает коньяк и фрукты.

— «Хенесси Ричард» годится?

— О! Название слышала, но никогда не пробовала.

Макс открыл бар и вынул бутылку. Затем помыл фрукты, нарезал лимон и поставил все это на журнальный столик около дивана.

— Давай немного выпьем, а потом ты покажешь мне документ, ради которого я пожертвовала этим деликатесом — сосисками с капустой, — Эсти улыбнулась.

Макс налил коньяк в невысокие плоскодонные бокалы.

— Как жаль, что мы уже на «ты», — сказала Эсти, — а то бы выпили на брудершафт. Впрочем, одно другому не мешает. Давай поцелуемся. Садись рядом.

Поцелуй получился не вполне родственный…

— Ну, показывай что обещал, — сказала Эсти.

Макс принес рулон ватмана и развернул его на столе.

— Посмотри этот рисунок. Хотя ты видишь его впервые, но, думаю, легко разберешься, — сказал он.

Эсти стала внимательно разглядывать генеалогическое древо. Лицо ее сделалось серьезным. Выражение игривости сменилось печальной задумчивостью.

— Боже мой, такая большая семья. Даже две семьи. Адлеров я почти не знаю. Но Ландау — это же мои родственники, самые близкие люди. И только мы с тобой остались. Кто-то еще, кажется, живет в Канаде. Теперь это как засохшее дерево, на котором чудом сохранились два зеленых листочка, ты и я, — говоря это, Эсти водила указательным пальцем по ватману, как бы прикасаясь к душам умерших. — Вот дедушка, бабушка, вот мои родители, а вот и я. А вот здесь ты. Да, засохшее дерево…

Внезапно у нее появилась идея.

— Знаешь что, Макс? Давай оживим его, вдохнем жизнь. Пусть зашумит листва, на ветвях запоют птицы.

— Что за романтическая фантазия? — удивился Макс.

— Дай мне карандаш, — попросила Эсти.

Она взяла карандаш и соединила большой дугой два прямоугольника на разных сторонах древа. В одном было написано «Эстер Ландау», в другом — «Макс Адлер». Потом на середине дуги нарисовала сердце.

— Так дети изображают любовь, — сказала она. — Вот видишь, дерево ожило. Любовь его оживила. Эсти обняла Макса, и они застыли в долгом поцелуе.

— А теперь давай выпьем за память тех, кто погиб в Катастрофе.

Они выпили и помолчали.

— Ну, все. Траурная церемония окончена. Покажи мне свою спальню, — скомандовала Эсти.

…Макс был тренированный мужчина. Любвеобильная искушенная фрау Эльза старательно поддерживала его в хорошей форме. Но через три часа он вдруг почувствовал, что не выдерживает темп. А Эсти не проявляла ни малейших признаков усталости. Она была так же неутомима, как в самом начале, и требовала еще и еще. Ее энергия была сравнима только с разнообразием ошеломительных поз, которыми она искусно владела.

— Боже мой, Эсти, где ты всему этому научилась? — с изумлением воскликнул Макс.

— У меня в этой области пи-эйч-ди, — рассмеялась она и проверила его готовность. — А ты, дружок, утомился. И твой дружок тоже. Ну что ж, идите примите холодный душ, освежите себя яблоками и подкрепите себя вином, как говорили наши древние предки. А я и моя подружка вас подождем.

Макс встал и нетвердой походкой направился в ванную. Когда через десять минут он вернулся в спальню, то увидел, что Эсти выполняет замысловатые упражнения по системе йоги. Только сейчас он рассмотрел как следует ее изящную и очень женственную фигуру.

— Дорогая, неужели ты не устала? — удивился он.

— От чего я должна устать? От любви? От этого живительного эликсира? — искренне и просто сказала она. — Ну что, продолжим?

Через два часа Макс признал свое поражение и со смущенным видом сошел с дистанции.

— Ultra posse nemo obligator, — сказал он.

— Что это значит?

— Это значит — никого нельзя обязать сверх его возможностей. Так считали древние римляне.

— Они были правы, — сказала Эсти. — Не переживай. Ты молодец, продержался дольше других.

— Это что — комплимент или пропуск в элитный клуб? — спросил Макс.

— И то и другое, — рассмеялась Эсти. — А если серьезно, то никакого клуба нет. Есть опыт, соответствующий возрасту и некоторым особенностям анатомии. Вот и все, что есть. Так что не пугайся и не преувеличивай. Давай немного поспим.

…Как обычно, Макс проснулся в шесть утра. Эсти уже лежала с открытыми глазами.

— Ты так сладко спал, что не решалась будить, — сказала она. — А теперь давай повторим пройденное. Нет ничего лучше любви на рассвете.

На этот раз Эсти продемонстрировала неподдельное глубокое чувство с продолжительными нежными ласками и поцелуями. Она называла это утонченным сексом.

— Ты необыкновенная женщина, — восхищенно сказал Макс. — Как же я теперь буду без тебя?

— Мы что-нибудь придумаем, — деловито ответила Эсти. — Можем встречаться в Европе, в Израиле. Ты ведь приедешь в Израиль?

— Возможно. Это зависит от того, как будет складываться совместная работа с «Дабл Эй».

— Есть проблемы?

— Пока нет.

— Макс, хочу спросить тебя. Но не подумай, что это имеет для меня какое-то значение. Ты богатый человек?

— Я состоятельный человек.

— В чем разница?

— Богатство — категория количественная, а состоятельность — качественная.

— Понятно. Тогда скажи мне, состоятельный человек, какие у нас планы на сегодня? После завтрака ты отправляешься на работу. А вечером?

— После завтрака мы с тобой едем на кладбище.

— Вот как. Ты решил похоронить нашу любовь?

Макс рассмеялся.

— Нет, это мы пока делать не будем. Сегодня открытие мемориала в память членов семей Адлер и Ландау, погибших в лагере смерти Маутхаузен. И поэтому твой приезд очень кстати.

— Что за мемориал? Ты мне ничего не говорил.

Макс рассказал о своем решении увековечить память погибших, приобретении участка на кладбище и главной идее архитектурного проекта.

— На днях строительство закончено. И сегодня официальное открытие с чтением поминальной молитвы. Мы должны быть там в одиннадцать. После этого заеду в офис на пару часов. А потом я в твоем распоряжении, дорогая.

— Макс, я очень взволнована. Это событие придает особый смысл и особый характер нашим отношениям. Ты мне нравишься все больше и больше. Скажи, а почему ты решил построить мемориал именно сейчас, спустя столько времени после войны?

— Эсти, ты обратила внимание, что на некоторые твои вопросы я отвечаю двумя словами: «так сложилось»? Таков же ответ и на этот вопрос — так сложилось. Если вопросов больше нет, то давай завтракать.

***

Мемориал находился в западной части нового еврейского кладбища, рядом с протестантским участком. Он был сделан в виде серой гранитной стены, по краям которой возвышались две стелы из черного мрамора. Венчала стену необработанная базальтовая плита со сквозным вырезом в центре в форме шестиконечной звезды. Стена была наклонена к зрителю, поэтому небо через вырез приобретало очертания этой звезды. На одной стеле были выгравированы с указанием возраста имена членов семьи Адлер, на другой — Ландау. Всего тридцать шесть имен. Под каждым списком — слова «Зихронам левраха». На гранитной стене надпись: «Умерщвлены в Маутхаузене в числе 38 120 евреев, 1938–1945», а ниже изречение на иврите: «Воздастся кара за кровь невинных. Псалом 79».

Эсти внимательно осмотрела мемориал.

— Все сделано достойно, сдержанно, с большим вкусом и тактом, — заключила она. — Без внешних эффектов. Но каждая деталь и каждое слово кричат. Молодец, Макс. Спасибо и от меня тоже.

— Рад, что тебе понравилось. Ты совершенно точно уловила главную идею мемориала. Да, каждое слово кричит, — повторил он и машинально добавил: — В начале было Слово…

— Да, в начале было Слово, — продолжила Эсти, — потом слово против слова, потом народ против народа, потом две Мировые, потом Холокост. Вот и вся история цивилизации от Иоанна до наших дней.

Макс был поражен таким емким и исчерпывающим экспромтом.

— За это ты заслуживаешь еще одну докторскую степень, — сказал он.

Присутствующих было немного — глава Венской еврейской общины, его заместитель, трое руководителей «Хевра кадиша», раввин Самуэль Маркус, староста синагоги, архитектор и скульптор. Состоялась краткая церемония. Раввин Маркус прочитал поминальную молитву: «Итгадал вэ иткадаш шемей рабо…» — «Да возвеличится и освятится великое имя Его…»

Перед уходом Эсти положила по небольшому камешку на горизонтальный выступ у подножья каждой стелы.

— Так это делается в Израиле, — объяснила она в ответ на недоуменный взгляд Макса. — По еврейской традиции возлагаются не цветы, а камешки.

Макс отвез Эсти в гостиницу, и они договорились, что через два часа он заедет за ней.

— Мы отправимся в деревушку в семидесяти километрах от Вены, — сказал он. — Там и заночуем. Возьми все необходимое.

***

Деревушка называлась Дюрнштейн. Она расположена к западу от Вены, у излучины Дуная. Место очень живописное, настоящий рай для туристов. Множество уютных гостиниц сельского типа, ресторанчиков, прогулочных тропинок вдоль реки и по склонам соседних холмов. На одном из них — развалины старинного замка, в котором, согласно летописи Крестовых походов, содержался плененный английский король Ричард Львиное Сердце.

Макс и Эсти приехали в Дюрнштейн в седьмом часу вечера. Они оставили вещи в гостинице, прошлись несколько километров вдоль Дуная и поужинали в семейном ресторанчике «У излучины».

— Просто сказка! — воскликнула Эсти. — Не хочется думать, что все это скоро кончится. Так бы и путешествовала с тобой по всему миру… Впрочем, это даже хорошо, что кончится. Иначе я бы привыкла к тебе, а то и банально влюбилась. В моем возрасте это опасно. Да и тебе ни к чему…

— Не знаю, не знаю. Мне, может быть, и к чему, — загадочно произнес Макс. — Но тебе, действительно, надо быть осторожной. Не следует ломать семейную жизнь.

Эсти иронически посмотрела на него.

— Откуда тебе знать? Может, и ломать-то нечего, — неопределенно сказала она. — Ну ладно, сменим тему. Хочу в гостиницу. Грядет ночь великой любви номер два…

— Любовь номер два или ночь номер два?

— Ночь, конечно, — Эсти рассмеялась.

Макс обнял ее и поцеловал.

— Не испугался? — Эсти лукаво посмотрела на него. — Обещаю, сегодня не будем нарушать завет древних римлян. Как там говорится — ultra posse…

— …nemo obligator, — закончил Макс.

— Вот именно, облигатор.

На следующий день они отправились вдоль излучины Дуная на юг в городок Мелк, где находится знаменитый монастырь ордена бенедиктинцев. Построенный в стиле барокко в начале восемнадцатого века, он поддерживается в идеальном состоянии и привлекает туристов со всего мира.

Макс с увлечением рассказывал по дороге обо всех интересных местах, которые они проезжали. Эсти была благодарной слушательницей и обнаружила немалые познания в архитектуре, искусстве, истории… В Вену вернулись поздно вечером.