Вокруг дома и сада на Хенли-стрит существовал свой мир. Стратфорд был глубоко консервативным и традиционным городом. Ядро его составлял небольшой сплоченный семейный клан, в котором все были объединены и поддерживали друг друга. Входили в него и Шекспиры. Семьи и соседи были естественным образом связаны между собой. Сосед значил больше, чем просто мужчина, женщина или ребенок, жившие на той же улице. Сосед — это тот, к кому ты обратишься за помощью в трудное время и кому в свою очередь тоже поможешь. От соседа ждали основательности, трудолюбия, надежности.

Многие жители Стратфорда были родственниками по крови либо свойственниками, и оттого город можно было рассматривать как одну большую семью. Друзья часто считались «кузенами»: так, Шекспира называли «кузеном Шекспиром» те, с кем он заведомо не состоял в кровном родстве. Это также укрепляло взаимные связи. Джон Шекспир в должности мэра был «отцом» городу не меньше, чем своим прямым отпрыскам. Родовая преемственность имела большую силу. Она вызывала чувство принадлежности к земле предков и хозяйское отношение к ней.

Хенли-стрит может служить моделью этого относительно небольшого и закрытого сообщества. Путник выходил на нее со стороны Бридж-стрит, миновав гостиницы «Медведь» и «Лебедь», стоящие по обеим сторонам дороги. Вдоль середины Бридж-стрит тянулся ряд строений, называвшийся «Мидл-роу». По обе стороны от него помещались более просторные лавки и гостиницы. Возле Хай-Кросс, где Джон Шекспир держал лоток в ярмарочные дни, улица разветвлялась на Хенли-стрит и маленький южный придаток Вуд-стрит. На самой Хенли-стрит располагались лавки, наподобие той, что была у Джона Шекспира, и дома. Как и на многих средневековых улицах, публика там проживала разношерстная.

Ближайшим соседом Шекспира с восточной стороны — ближе к Бридж-стрит — был портной Уильям Веджвуд. Иными словами, дом портного стоял рядом с домом перчаточника. У портного были еще два дома на той же улице, но он в конце концов был вынужден покинуть Стратфорд. Выяснилось, что он «женился вторично при живой первой жене», а также его обвиняли в том, что он «вел себя вызывающе высокомерно и устраивал драки на пустом месте, ссорясь с почтенными соседями». Подобное соседство могло быть неудобным, и юный Шекспир наверняка быстро ознакомился с причудливыми свойствами человеческой натуры.

За домом Веджвуда стояла кузница Ричарда Хорнби, который среди многого другого выковывал цепи для местных узников. Он исполь­зовал воду из ручья, протекавшего мимо его дома. Портной Ведж­вуд и кузнец Хорнби, похоже, возникают в шекспировском «Короле Иоанне», где горожанин Хьюберт замечает:

Видел я: стоит кузнец,

Над наковальней молот занеся,

Но, позабыв о стынущем железе,

Глотает он, разинув рот, слова

Приятеля-портного, тот же с меркой

И ножницами…

Это сценка прямо из жизни.

У Хорнби было пятеро детей; несомненно, все они играли на улице. В одной семье с Хенли-стрит было семеро детей, в другой — четырнадцать. Шекспиру-ребенку невозможно было хоть немного побыть в одиночестве. Такая открытая уличная жизнь города воскресает в «Ромео и Джульетте», «Двух веронцах», «Укрощении строптивой» и «Виндзорских насмешницах». Ее отражение мелькает в Венеции «Отелло» и Эфесе «Комедии ошибок».

В ряду домов следом за кузнецом Хорнби разместился еще один перчаточник, Гилберт Брэдли. Можно предположить, что у него с Джоном было дружеское соперничество, так как он стал крестным отцом одного из его следующих сыновей. Дальше по улице жил торговец шерстью Джордж Уотели, богатый настолько, что смог завещать деньги на устройство небольшой школы. Он был католиком, а двое его братьев стали беглыми священниками. Следующий дом принадлежал галантерейщику и крестному отцу Шекспира Уильяму Смиту, у которого было пятеро сыновей. Через дорогу, наискосок от его лавки, на углу Фор-Бридж-стрит, находилась гостиница «Ангел». Ее содержала семья Кодри, тоже убежденные католики; один из их сыновей стал в изгнании иезуитским священником. Сообщество было тесным во всех отношениях.

Итак, северную часть Хенли-стрит населяли те, кто изготовлял разные виды одежды, и именно так, сообразно с родом занятий, селились ремесленники многих городов. Шекспир вырос в атмосфере оживленной торговли. С западной стороны улицы ближайшим соседом Джона Шекспира был еще один католик, Джордж Баджер, торговец шерстью, чья основная деятельность проходила на Шип-стрит. Его выбрали олдерменом, но затем лишили должности и даже отправили в тюрьму за приверженность католицизму. Это был не тот пример, которому желал бы последовать Джон Шекспир. Около Баджера жил йомен Джон Ичивер, о котором мало что известно. Были и другие соседи, например шесть пастухов с семьями; двое из них, Кокс и Дэвис, жили прямо напротив Шекспиров. Джона Кокса хорошо знала семья Хатауэй, вскоре породнившаяся с Шекспиром. Пастухи в шекспировских пьесах — не досужая выдумка.

На той же стороне улицы проживал Томас Прайс, жестянщик. Джон Шекспир поручился за его сына, когда молодого человека обвинили в преступлении. Там же жил Джон Уилер, олдермен и скрытый католик. У него было четыре дома на Хенли-стрит, не говоря о владениях в прочих местах. Еще были торговец шерстью Рейф Шоу, на чей товар устанавливал цену Джон Шекспир, и Питер Смарт, чей сын стал портным. Вырисовывается общество с тесными взаимоотношениями, со множеством семейных, религиозных и торговых связей.

Перечислять подряд всех жителей Стратфорда было бы занятием тщетным, если бы мы не остановились на тех, кто так или иначе причастен к жизни Шекспира. Например, мы обнаруживаем Куини, наве­щавших Шекспира в Лондоне и отзывавшихся о нем как о «любящем друге и земляке». Один из Куини со временем женился на младшей дочери Шекспира, так что можно предполагать определенную близость отношений между семьями. Они были ярыми католиками и состояли в родстве с семейством Баджеров, которые, как мы знаем, жили в соседнем с Шекспиром доме. Адриан Куини был бакалейщиком. Он жил на Хай-стрит, трижды избирался мэром Стратфорда и, занимая эту должность, был хорошо знаком с Джоном Шекспиром. С его сыном Ричардом и дружил драматург; возможно, он был крестным отцом сына Ричарда Куини, названного Уильямом.

Куини породнились также с семейством Садлеров, которые, в свою очередь, тесно связаны с Шекспирами. Джон Садлер, живший на Черч-стрит, владел в Стратфорде несколькими мельницами и амбарами; вдобавок ему принадлежала гостиница «Медведь» и несколько земельных наделов. Он был городским бейлифом, и Джон Шекспир голосовал за его вторичное избрание.

Гостиницу в конце концов продали стратфордскому католическому семейству Нэш; они также состояли в родстве с Шекспирами. Управляющий этой гостиницей Томас Барбер тоже был католиком. За несколько месяцев до его смерти Шекспир был озабочен защитой «интересов мастера Барбера». Важно разглядеть цепочку отношений и связей, которые скрывались за внешней стороной стратфордской жизни. Родственник Джона Садлера, Роджер Садлер, был к тому же и булочником; когда он умер, и Джон Шекспир, и Томас Хатауэй остались у него в должниках.

Шекспир унаследовал от кого-то из Комбов деньги по завещанию; он же, в свою очередь, завещал другому Комбу свой меч. Это мог быть церемониальный меч, который он носил в торжественных случаях и, следовательно, представлявший некоторую ценность. Комбы продали драматургу землю и поделили с ним доход от нескольких участков. Другими словами, семьи были тесно связаны совместной деятельностью. Комбы считались «одной из самых влиятельных католических семей Уорикшира» но они также служили примером столкновения религиозных взглядов эпохи: один из двух братьев был католиком, другой — протестантом. В традициях семьи было давать деньги в рост, дело, как мы видели, знакомое богатым горожанам Стратфорда; молва приписывает Шекспиру сочиненные на эту тему вирши, которые поместили на могиле Джона Комба.

В последнем завещании Шекспира, составленном в его родном городе, когда он был при смерти, драматург оставляет Энтони Нэшу и Джону Нэшу по 26 шиллингов 8 пенсов, каждому для покупки памятных колец. Энтони Нэш обрабатывал часть земли, принадлежавшей Шекспиру, и был достаточно близок к нему, чтобы представлять его интересы в различных делах. Джон Нэш также выступал свидетелем от его имени. Нэши были католиками, которые, как тогда водилось, вступали в брак и тем самым в родственные отношения с семьями Куини и Комбов и, конечно, с Шекспирами. Сын Энтони Нэша впоследствии был женат на внучке Шекспира.

Умирающий драматург завещал такие же деньги «Гамлету» Садлеру, как он его называл, и Уильяму Рейнолду. Рейнолды были убежденными католиками и вместе с Джорджем Баджером попали за свою веру в тюрьму. В их доме скрывался от преследователей переодетый священник. Шекспир оставил также 20 шиллингов золотом своему крестнику Уильяму Уокеру, сыну Генри Уокера, купца и олдермена с Хай-стрит. Как часто оказывается в таких случаях, их деды были хорошо знакомы. Среди имен свидетелей при составлении завещания стоит имя Джулиуса или Джулия Шоу, торговца шерстью и солодом, жившего на Чэпл-стрит. Его отец, тоже торговавший шерстью, хорошо знал Джона Шекспира. Перед нами группа состоятельных бизнесменов, обладавших, без сомнения, острым умом, не чуждых изворотливости, но открытых и практичных. Привыкнув экономить деньги и совершать сделки, они, должно быть, проницательно судили о торговле и людях. Такова была среда, в которой вырос Шекспир.

Итак, в Стратфорде имелось многочисленное католическое сообщество, и Шекспиры принадлежали к нему. Это не значит, что сам Шекспир непременно исповедовал католическую веру — но если предположить, что он был причастен к какой-то конфессии, то он был к ней привычен. В некотором смысле это были клановые отношения. Семья Николаса Лейна, католика-землевладельца, одалживавшего деньги и Джону, и Генри Шекспирам, одевалась у католика-портного на Вуд-стрит. Учитывая эти обстоятельства, кажется естественным, что зажиточные католики предпочитали одалживать деньги людям той же веры. Позднее Шекспир купил свой большой дом у католика Уильяма Андерхилла; тот был вынужден продать дом из-за огромных денежных штрафов, присуждавшихся ему за инакомыслие. В покупке Шекспира можно усмотреть сочетание точного коммерческого расчета и в каком-то смысле братского сочувствия.

При любом, даже приблизительном, подсчете в городе выявляется около тридцати католических семей, а доступные нам записи изначально неполны и не позволяют делать окончательные выводы. Там должно было быть гораздо больше католиков, скрывающих свое вероисповедание от местных властей. Говоря языком сегодняшнего дня, они стали папистами, маскировавшими свою истинную веру посещением протестантской церкви. Похоже, что большинство прихожан Стратфорда были из их числа.

Во всяком случае было хорошо известно, как обстоят дела с религией в Стратфорде. Хью Латимер, реформатор и епископ Вустерский, заявлял, что Стратфорд — «слабое место» в его епархии, а один из соратников епископа подтверждал, что в Уорикшире «большие приходы и торговые города совершенно лишены слова Божьего». Преемник епископа Джон Уитгифт жаловался в 1577 году, что не может собрать в Стратфорде сведения об инакомыслящих; в городе, отличавшемся терпимостью и взаимовыручкой, никто не доносил на соседа. Католические образы в городской часовне по распоряжению Джона Шекспира были забелены лишь спустя четыре с лишним года после королевского приказа.

Это случилось сразу после того, как католическая семья города, Клоптоны, первой, спасая себя, бежала за границу. В любом случае закрашивание преступных изображений едва ли в точности соответствовало инструкции властей: «полностью изъять и уничтожить», чтобы «не оставалось памяти ни о чем подобном». Джон Шекспир просто закрасил их, возможно, в надежде на лучшие дни.

На фресках, скрытых обманным путем на стенах часовни, для желающих молиться святым покровителям были изображены двое местных саксонских святых — Эдмунд и Модуэна, коленопреклоненный мученик Томас Бекет перед алтарем святого Бенедикта в Кентербери; святой Георгий, сражающийся с драконом, и стоящая возле него принцесса. Также со стен смотрели ангелы и бесы, святые и драконы, короли и воины на поле брани. Здесь, в стратфордской часовне, укрывались образы католического мира. Скоро они обнаружатся в шекспировских пьесах.

Некоторое число католиков было среди школьных учителей Шекспира. Если уж Джон Шекспир поддерживал католическую церковь, то на его примере видно, что вероисповедание не мешало занимать государственные должности; но это был хрупкий компромисс. Закон и присутствие наблюдателей создавали напряжение в обществе. Открытые действия, например предоставление убежища опальным священникам, могли иметь серьезные последствия для всех, кто был в этом замешан. В любом случае все шло к тому, чтобы, стиснув зубы, принять новую религию и постепенно отойти от старой. К началу семнадцатого века Стратфорд стал заметно более протестантским. Городом никогда не управляли «педантичные дураки» или «люди Писания», как называли самых несгибаемых пуритан; но постепенно он пришел к приятию сомнительной ортодоксальности англиканской церкви. Хотя во второй половине шестнадцатого века сопротивление католического сообщества в городе ясно просматривается, несмотря на королевские приказы и «чистки на местах», штрафы, конфискации имущества и тюремные заключения.

Все это могло существенно влиять на внутрисемейную жизнь Шекспиров. Неодобрительное отношение к реформированной религии означало, что религиозное рвение переместилось из церкви в семью. Дети были обязаны посещать новые службы и слушать елизаветинские проповеди. Но уроки старой веры и обряды столь популярной прежде религии все еще можно было преподавать и практиковать дома. Дом был безопасным местом. Старшая дочь Шекспира Сюзанна всю свою жизнь оставалась ярой католичкой; следует ли из этого, что все Шекспиры сохраняли семейные традиции и унаследованную веру? Выдвигалось предположение, что католические общины были склонны к матриархату и что бесправие и общественное неравенство давало женщинам в католической церкви повод подняться до больших религиозных высот. Поскольку старая вера, скорее всего, передавалась в домашних условиях женщинами, это проливает некоторый свет на отношение Шекспира к его ближайшему женскому окружению.